Форпост - Андрей Молчанов

Серегина словно обдало жаром.

— Какую? — спросил осторожно, боясь услышать в ответ нечто неприятное и болезненное о той, которую любил и потерял.

— Как говорится: сколько Лен, сколько Зин… — усмехнулся Евсеев. — А вот сколько «Ань» у тебя было, не знаю, но одну помню великолепно.

— Я ее искал, — сказал Серегин. — Тишина. Куда-то съехала, какая-то темная история с квартирой… Папаша ее, слышал, играл в качестве подкидного дурака в финансовые пирамиды, заложил жилье, далее афера лопнула, а вот что было впоследствии…

— Впоследствии, оставшись без квартиры, Аня отправилась жить к тетке, — отозвался Евсеев. — На юга. Городок обозначу. Туда и езжай.

— Сколько времени прошло… Нужен я ей…

— А вдруг и нужен? — Пожал плечами Евсеев. — Ты за жизнь не решай, она за нас решает. От нас движение требуется, только-то и всего. Поскольку движение и есть жизнь. К тому же заготовлен у меня для тебя оглушительный сюрприз: есть у тебя, Серегин, сын. Симпатяга, полагаю, парень, исходя из внешних данных родителей. И вот не в таких уж и дальних далях ты его и найдешь.

— А почему ты раньше мне…

— Почему раньше никто из наших тебе об этом не поведал? — продолжил за Серегина контрразведчик. — Решили не искушать тебя, не тревожить такой информацией твою импульсивную непредсказуемую натуру. Вердикт психологов и руководства, вероятно. Твое психофизическое состояние увязывалось с вмененными тебе задачами. Думаю — так. А покуда ты куролесил за бугром, народ в конторе сменился… А новым кадрам — не до твоих пылью покрытых романов… Вот и все, собственно. На том смысл твоего визита ко мне, полагаю, исчерпан.

— Ну, я пойду, — сказал Серегин, поднимаясь с дивана.

Евсеев уныло кивнул.

В прихожей, провожая гостя, спросил:

— Оружие-то есть? Осталось с наших былых… манипуляций?

— Есть, но закопано далеко, — хмуро проронил Серегин.

— Табурет на кухне возьми и антресоли открой, — промолвил Евсеев, тяжко опираясь на палку. — Чего уставился? — давай, вперед… Коробку с елочными игрушками видишь? Шарики, белочки, звездочки — клади на пол…

На дне фанерной коробки обнаружился «кольт», признанный Серегиным, как прошлый контрабандный грех, далее — невиданный доселе плоский небольшой пистолет с широкой рукояткой и — коробки с патронами.

— Один ствол твой, из бывших, а другой мне по случаю перепал, — прокомментировал Евсеев. — Бесшумный «ПСС», большая редкость. И патронов к нему три десятка. Каждый — на вес золота. Спецоружие. Со стреляными гильзами — аккуратнее, в них остаточное давление, пальцы оторвет, если чего не так… Бери, пока свой клад не откопал. А то вдруг и — не успеешь к нему добраться.

— Я верну… — сказал Серегин, складывая обратно в коробку хрупкое елочно-праздничное убранство.

— Да забирай все это железо от греха! — отмахнулся Евсеев. — Прошло время… Это раньше… Ксива была, задор… Приключения разные. А теперь мне только-то и недостает с левыми стволами в какую-нибудь историю вляпаться. Я их уже и утопить подумывал, да жалко… безвинную природу загрязнять. Так что ты здесь опять кстати подвернулся…

Обнялись на прощание. Мелькнула в мутном свете коридора седая нечесаная голова, опухшая кисть руки, потянувшаяся к дверной ручке, щелкнул в пазу язык замка.

Вот и все… Последняя наверняка их встреча. Вот и замкнулось еще одно кольцо жизни…

Стараясь не встречаться глаза в глаза с патрульными полицейскими в метро, наделенными рефлексами и чутьем сторожевых псов, Серегин, то и дело проверяя, прочно ли умещен «кольт» за брючным ремнем под курткой, спустился в вестибюль станции, уселся на скамью в ожидании поезда.

Сунул руку в карман, наткнувшись пальцами на шероховатую. как наждак, рукоять «ПСС». В круговороте обрывочных мыслей мелькнуло, что оружие придает ему сейчас не уверенность, а страх, чему немало способствовал прогуливающийся по перрону постовой с притороченным к поясу металлоискателем.

Он был переполнен тревогой и оглушительным смятением чувств от новости, поведанной бывшим сотоварищем.

Сын! У него есть сын! И где-то ведь живет-поживает Аня… Какая она сейчас? Что думает о нем, Серегине? Проклинает его или — простила? А может, просто забыла, как нечто пустое, никчемное, отверженное от души? Да и поделом отверженное!

Привычно и отстраненно скучая о ней, он ощущал боль, подобную мимолетному холоду, который обжигал сердце изнутри и тут же истаивал. Прошлая пронзительная боль утраты ушла навсегда, не оставив после себя никакого следа. Но вот теперь вернулась с другой силой.

Он не мог понять своего состояния, все перемешалось в сознании: горечь, стыд, злость на себя, но — и мечта о возможном обретении самого главного, самого необходимого… И прав старый опер: вдруг — это выход из тупика, вдруг — это искупление, новый горизонт и путь к смыслу и к счастью?

В тягостной путанице своих размышлений он вышел из метро в осеннюю темень сырого вечера, завернул за угол в переулок, ведущий к дому, и тут, с порывом набитого моросью ветра, хлестнувшего в лицо, к нему пришла отрезвляющая осторожность, заставившая вытащить из кармана «ПСС» и вогнать глухой цилиндр патрона в ствол. Прилежно смазанный затвор щелкнул вкрадчиво и мягко.

Войдя в лифт, ткнул кнопку своего этажа, но ее словно заклинило, ехать на площадку четвертого, где жил Серегин, лифт не желал. Кольнуло дурное предчувствие. Если — неспроста? Пойти пешком по лестнице, или подняться на лифте этажом выше? Нет, лучше уж ниже, причем на пару этажей…

То ли это была игра воображения, то ли им овладело безотчетное чувство опасности, но ему показалось, что воздух в подъезде — непривычно тяжелый и вязкий.

Из глубокой пещеры выполз его самый старый и мрачный страх, принявшись обнюхивать его своим холодным носом, внимательно рассматривать желтыми змеиными глазами, обдавая ледяным могильным дыханием.

Он понимал, что это мания преследования, свойственная профессиональному бойцу. Этой болезнью страдали все, кому приходилось убивать людей и ожидать за это возмездия, — и хорошие, и плохие.

Нажал кнопку девятого этажа, последнего и — выскочил из смыкающихся створок дернувшегося в вышину лифта. А теперь — по лестнице вверх, держась у левой стены, как учили в школе форта Беннинг. Предмет именовался «уничтожение противника с ведением огня внутри зданий».

Эмоции, мысли, сомнения — все схлынуло. Пропал, съежился, исчез обыватель из бетонной московской многоэтажки, и возник в скорлупе его обличья отрешенный от всего наносного солдат и воин, в чьем сознании угроза погибели существовала обыденной данностью. И руководили им теперь неведомые механизмы настороженного и бестрепетного движения навстречу притаившемуся врагу.

Где-то в подсознании скрывался в нем этот загадочный и покуда безошибочный подсказчик ожидающих его бед, натягивающий струны нервов, обостряющий зрение, слух и — словно кричащий издалека: «Стой!» или «Беги!». А сейчас была команда идти вперед — бесстрашно, но осторожно.

Он будто скользил летящим призраком в квадратных изгибах лестничных пролетов — исплеванных, в окурках, мутных шприцах, пригорках пустых пластиковых бутылок, он двигался тише тени, и на своем четвертом этаже около трубы мусоропровода, неопрятно окрашенной почернелой масляной краской, увидел двоих мужчин, задрав головы, прислушивающихся к движению лифта, ляганию его створок.

Сверкнуло: они!

И тут же глаза этой пары уставились на него, и он успел прочесть в них — распахнутых от внезапности его появления и наливающихся злобой, узнавание именно его, Серегина, и смертный приговор ему был в этих свинцовых взорах… А после два раза — зло и упруго содрогнулся в его ладони бесшумный «ПСС», и громоздкими тюками — медленно и неохотно, — обвалились плашмя, друг на друга его несостоявшиеся убийцы, замерев неуклюжими уродливыми комами, как мешки со строительным мусором на помойке.

И тут пришел страх. И он снова стал обывателем, беспомощно теряющимся в заполошных мыслишках: что же теперь будет, не ждет ли его новая скорая опасность, куда бежать, как избавиться от улик?..

Держа в одной ладони свой пистолет, он нежно погладил его другой ладонью. Только тот, кто познал близость смерти и спасшийся благодаря оружию, смог бы понять его ощущения, — те, которые испытывает человек, выживший благодаря оружию, когда смотрит на него.

Затем, поморщившись досадливо в осознании унизительно охватившей его паники, перетащил тяжеленные громоздкие трупы на черную лестницу. Обыскал их. «Макаров» с самодельным глушителем, ножи, бумажники с документами, связка с ключами. Два телефона. С телефонами и с документами он разберется позже, а главное, что надо уяснить сейчас — была ли у убитых подмога, ведь ключей от машины нет… И может, возле дома стоит бандитский транспорт с ожидающим подельников водилой… А вот тут, кажется, повезло: два свеженьких проездных билета на метро обнадеживают в версии, что злодеи предпочли общественные средства передвижения персональным…