Эрос за китайской стеной - Артём Кобзев

— Всю ночь думал над твоим докладом. Нахожу в нем глубокий смысл. Поистине ты любишь меня.

Скоро он повелел найти в задних покоях дворца тихую комнату и поселился в ней. Женщинам вход к нему был запрещен. Прожил в уединении два дня, а потом покинул добровольную келью:

— Изнемог от такой жизни. Если бы суждено было мне прожить десять тысяч лет, затворничество имело бы смысл.

И с этими словами опять воротился в Терем грез.

В столичном дворце было великое множество женщин, и, конечно, не каждая могла надеяться, что государь призовет ее хоть однажды. Без всякого дела они толпами бродили по дворцу. Как-то одна из жен Ян-ди, красавица в звании фужэнь, повесилась на стропилах. При ней нашли кошель, что носят на плече, а в нем — стихи. Отнесли государю.

Прочтя стихи, государь преисполнился печали. Выразил желание поглядеть на усопшую.

— Редкостной была красоты и свежа, как цветок персика, — сказал он, вздохнув.

Велел явиться чжуншисюю Яньфу, чиновнику, что начальствовал над гаремом.

— Я поставил тебя распорядителем гарема, велел отбирать в Терем грез наивиднейших красавиц, а ты чинил помехи. Отчего и по какой причине не взял эту красавицу? — гневно спросил он и тут же велел этого Яньфу в железах отправить в тюрьму.

Государь Ян-ди захотел ответить возблагодарением на страдания усопшей и велел похоронить ее с почестями, кои подобают государыне. Он часто перечитывал ее стихи и однажды, проникшись их горьким настроением, велел положить на музыку. Потом самолично отобрал сто красавиц из столичного гарема и отправил в Терем грез.

На восьмом году правления под девизом Да-е — «Великие свершения»[176] — некий маг поднес ему для подкрепления сил киноварные пилюли, и государь начал их принимать Однако ничто не помогало — силы падали, государь уже не был могуч, как прежде. Он был уже не властен над своей волей — не мог отказаться от распутного образа жизни, вокруг государя, как всегда, было не менее десятка женщин. Летом того года государь начал страдать от непомерной жары и за день выпивал несколько сотен чашек жидкости, а напиться не мог. Первый лекарь Мо Цзюньси, осмотрев государя, сказал:

— Изношены сердце и жизненные центры, безмерно оскудела мужская изначальная субстанция. А от того, что много пьете, может возникнуть тяжкий недуг.

Он прописал государю лекарство и велел поставить жбан со льдом, научил слуг способам, как снимать с государя усталость. После все красавицы из государева окружения также потребовали по жбану со льдом. Погрузившись в прохладную воду, эти беспутницы ревниво ожидали, когда государь их осчастливит. А лед тотчас подскочил в цене. Семьи, в коих хранение льда было промыслом, получали доходу не одну сотню тысяч золотом.

На девятом году правления под девизом «Великие свершения» государь решил вернуться в столицу. Слух разнесся среди обитательниц Терема грез, и они, протестуя против государева отъезда, спели такую песенку:

В Хэнанп опали тополь и ива,ветер разносит пух тополиный.В Хэбэе в полном цветении слива,реет над ратями дух соколиный.[177]

Государь, услыхав песню, изволил снять дорожное платье и созвал красавиц. Приступил с расспросами:

— Кто научил вас этой дерзкой песне?

— Один из ваших чиновников гулял среди простого народа и услыхал ее, — был ответ, — творил, будто поют мальчишки на улицах.

Государь погрузился в раздумье и долго молчал. Потом сказал: «То знак Неба, знак Неба». Он нацедил вина и пропел:

Настанет день — и Терем грез сгорит дотла.Никто слезы не обронит, над домом Суй нависнет мгла.

Песня не принесла государю избавления от тоски. Приближенные и гаремные затворницы не поняли ее смысла.

— Слушать надо уметь, — сказал им государь. — Придет время — поймете.

Вскоре государь отбыл в Цзянду. Ли Ми поднял войска и вступил с ними в столицу. Царство Суй перестало существовать, а сам Ян-ди погиб. Увидев Терем грез, Ли Ми, будущий император новой династии Тан, сказал:

— Он был создан на крови и страданиях народа, — и повелел его спалить. Месяц горел Терем грез, никак не мог сгореть.

Государь Ян-ди знал, что вознесение к власти сменяется крахом — вот о чем была его песня. И в кончине его самого, и в крахе его империи нет ничего неожиданного.

Чжэнь Цзинби (XIII–IV в.)

ДЕВУШКА В КРАСНОЙ ПЛАХТЕ[178]

Жил в середине годов под девизом Цзя-си[179] некий Цзай, прозвище имел Легко вздымающий плоть. Усадьба его была подле общественного дома для неженатых мужчин деревни. Рядом с тем домом росло дерево хунмэй — красный абрикос[180]. Пышно раскинулись его ветви, прихотливо сплетаясь в кроне и далеко, едва ли не на полму[181] отбрасывая густую тень. И вот однажды, когда наступила пора цветения, приманило что-то Цзая под тенистую крону. Взял он вина, уселся под деревом и весь остаток дня так и просидел под ним. Уже и ясная луна выплыла на небо, и вино иссякло в бутылке, а он все сидел и сидел. Вдруг из густых ветвей появилась девушка в красной плахте и, словно легкая тень, прошла неподалеку. И какая славная она была! Цзай крадучись двинулся за ней, да не прошел и десяти шагов, как та будто истаяла.

Ах, если бы не злой рок, разве встретил бы ее Цзай! С той поры стал он сам не свой: во сне бормочет ласковые слова, днем словно немой истукан. Односельчане жалели Цзая. Был среди них один старик, он догадался, что приключилось с юношей. Пришел к нему и сказал:

— Слыхал, будто в старину жила в нашей деревне девушка несравненной красоты, семья ее была далеко, там, где сливаются реки Сяо и Сян. И небу было угодно, чтобы похоронили ее под деревом хунмэй. С той поры не было ночи, чтоб не появлялась она под деревом, и всякий, кто ее видел, скоро погибал. Увы, видно судьба была тебе ее увидеть!

Цзай решил проверить слова старика, пошел к дереву — и вправду, раскопал под ним гроб. Была там еще дыра, круглая, словно деньга, видно змеиная нора. Скоро заметил он и свернувшуюся клубком змею, а под корнями дерева, где ствол расходился надвое, еще и какие-то объедки, видно, змея приносила в нору еду.

Цэай раскрыл гроб и поразился, как прекрасна была усопшая: лицом свежа, как живая, хотя пудра чуть стерлась, помада поблекла, а платье и саван уже тронуты тленом. Сердце его опьянилось любовью, он поднял тело и тайно отнес в удаленный флигель, где жил. Там уложил девушку на циновку и каждый день подолгу тер ей руки и ноги. Однажды не удержался и возлег с ней. И с того раза каждую ночь имел с ней соитие. Скоро дыхание его стало прерывисто, силы иссякли и появился недуг. Домашние Цзая, видя его слабость, пригласили книжника. Тот пришел и заметил в стене дыру. Думая, что через нее могла проникнуть в дом нечисть, свершил жертвоприношение, но болезнь Цзая усилилась, и в тот же день он умер. Книжник сказал: