Масть - Виталий Каплан

Внутри её избушка вовсе не напоминала обиталище ведьмы – во всяком случае, каким его представляют люди. Ни ступы, ни чёрного кота, ни даже пучков сушёных трав на стенах. Тесновато, но чистенько, опрятно – плетёные половички, стол покрыт холстиной, равно как и две длинные лавки (одна, видимо, служила старухе постелью). Окна – что для здешней глуши совсем уж неожиданно – были застеклены, никакой слюды или мутного бычьего пузыря. Жарко натопленная печка, тщательно отмытые доски пола, запахи сена, сосновой смолы и пшённой каши.

– А ведь ошиблась я, – сообщила баба Катя, когда мы с Алёшкой отрекомендовались и я осторожно изложил слегка подправленную легенду о таинственном месте, где не войти в Сумрак. – С первогляду глупость сказала.

– Это на какой же предмет? – слегка встревожился я. Неужели старуха что-то заподозрила?

– Про то, что больного-то и нет. Сейчас-то присмотрелась к тебе внимательнее, мил человек… то бишь мил Иной. Угнездилась в тебе хворь, да глубоко, потому и не ощущаешь. Ну-ка, посиди смирно!

Она быстро обошла вокруг меня, встала за спиной, положила свои тонкие, похожие на птичьи лапки ладони мне на плечи.

– Да, всё верно. Сидит в кишках, мелкая ещё совсем, чахлая… но дай срок, разрастётся. Ты, чай, вообразил, что уж коли в Сумрак вошёл и Иным сделался, то вечное здоровье тебе положено? Думал, никакая огне вица уже не прицепится? Это ты напрасно, у нас, Иных, тело-то человеческое, и ежели не следить за ним, то и вести себя по-человечески начинает. Неужто не говорили тебе, что хотя бы раз в три года надлежит магу-целителю показываться? Конечно, и своею силой можешь себя целить, да ведь сперва почуять надо, что не так, а этому нарочито учиться следует. На то и есть разделения – одни Иные по боевой части, другие линии судьбы наловчились разбирать, третьи скрытое видят.

Голос её журчал негромко, точно маленький лесной ручеёк, обволакивал ум, изгоняя из него тревогу и напряжение.

– А что про меня скажешь, бабушка? – напомнил о себе Алёшка.

– Да ты здоров как бык, – обнадёжила его баба Катя. – На тебе пахать можно, парень. Редко такое здоровое тело увидишь. А вот, однако, в душе твоей рану чую… затянулась та рана, зарубцевалась, да только в глубине всё так же воспалена и гноится. Что-то держишь ты в себе, не выпускаешь, давишь, и оттого никак не заживёт она. Впрочем, дело твоё, да и не умею я такие раны целить… это разве что Дедушке под силу. Что же до тебя, – обернулась она ко мне, – то и в твоей душе язва имеется, и полагаю, из-за неё-то и телесная хворь завелась. Нехорошая хворь, кишки у тебя гнить будут, а человечьи лекаря такое целить не обучены. Бога благодари, что ко мне завернули. Погоди-кось.

Старуха, не говоря более ни слова, удалилась в сени, долго копалась там, а после вернулась с маленьким пузырьком тёмного стекла.

– Сейчас повечеряем, а на ночь вот это выпьешь. К утру уж никакой пакости в кишках не останется. Только смотри, коли рану в душе не залечишь, она снова какую гниль в теле породит. Не в кишках, так в костях, не в мозгу, так в крови…

Ужин она выставила небогатый, но сытный – кашу с солониной, рыбный пирог, мочёную бруснику. И с умилением глядела, как мы наворачиваем. Совсем невозможно было поверить, что немногим более полугода назад эта милая старушка насылала порчу травила скотину убивала детей в материнской утробе, вызывала засуху и бурю.

Лошадок наших, Уголька с Планетой, она тоже устроила с удобствами. Сарай хоть и без своей печи, но всяко теплее, чем на дворе, и лошадкам не одиноко – оказалось, есть у бабы Кати и своя скотина, две козы и телушка. А сена у неё припасено было изрядно, голодными кони не остались.

После ужина разговор продолжился – баба Катя оказалась любопытна, хотелось ей узнать, как же так вышло, что Светлый с Тёмным в паре. Пришлось излагать ей на ходу подправляемую легенду, замешенную на толстом слое правды. По словам моим выходило, что дворовый человек Алёшка имел задатки Светлого Иного и потому обнаружил его тверской Ночной Дозор, произвёл приобщение, затем выкупили его у барыни, проходит он обучение в школе Светлых. Именно его и дали Светлые мне в пару, когда возник у наших старших, то бишь их графских сиятельств, замысел совместной экспедиции к берегам Онежского озера, где предположительно спрятан в Сумраке артефакт огромной силы. Алёшке предписано за мною надзирать, мне – за ним. Долгая же дорога сдружила нас, бывает и такое. Кошка с собакой, барин с крепостным, Светлый с Тёмным…

К ней же, к бабе Кате, мы не просто так заехали – а в пути услыхали от одного новгородского Светлого, что завёлся где-то в Белозерском уезде старик-Иной, именуемый Отшельником, причём никому не ведомо, в самом ли деле он есть или то непроверенные сказки… неведомо даже, какой он масти. Но рассудилось нам, что не грех будет к сему Отшельнику заехать и посоветоваться по нашему делу. Иной он, судя по всему, очень старый, много чего в жизни повидал, так может, подскажет, как в Сумрак нырять там, где сие почти немыслимо. И каким может быть тот артефакт, что подобным образом решили спрятать. И кто бы это мог быть… Искать же Отшельника решили мы через бабу Катю, поскольку о её существовании близ Давыдова тот самый Светлый невзначай упомянул. Правда, думал он отчего-то, что она – Тёмная ведьма, но, по всему видать, пользовался непроверенными слухами.

– А я и была Тёмной ведьмой, – помолчав, призналась баба Катя. – Неужто вам того в Давыдове не поведали?

– Да какое там! – отмахнулся Алёшка. – Не до подробных расспросов нам было, мы ж наплели им, будто барина Андрея Галактионовича болью животной совсем скрутило и надо поскорее помощь ему оказать. Вот и направили нас к тебе, бабушка. По-скорому лошадей выпрягли, оседлали – и сюда.

– А вот, однако же, и впрямь была я Тёмной. – В голосе её почудилось едва заметное сожаление. – И кабы не Дедушка… Он-то меня и сделал такой, какова ныне есть, ум на место вправил. Он такой, он умеет…

– Да кто же он? – совершенно искренне поразился я. – Откуда вообще взялся?

– Про то мне неведомо, – вздохнула баба Катя. – Мало что о себе он сказывает. Бывал, говорит, и в шелках, и в лаптях, и в ферязи, и в клобуке, и в расколе, и в неволе… Сюда пришёл прошлым летом, поселился в самой глухой чаще, дом своими руками сладил, хозяйство завёл. Было дело, повздорила я с ним, да теперь уж мир между нами.

– Да ты скажи хоть, он Тёмный или Светлый? – не утерпел Алёшка.

– А того и не понять, милок, – обернулась к нему бабка. – Вроде и то, и то, и совсем не то. Как взглянешь на цветок души его, так сразу смекнёшь, о чём я.

– А силы он какой? – не преминул выяснить я.