Стихотворения - Михаил Лермонтов

Глава вторая

Меж виноградных лоз нагорный ключОт мирного аула недалекоБежал по камням, светел и гремуч.Небес восточных голубое окоГляделось в нем; и плавал жаркий лучВ его волне студеной и глубокой;И мелкий дождь серебряных цветовВ него с прибрежных сыпался дерев.

Вот мирный час, когда на водопойБежит к потоку серн пугливых стая,Шумя по листьям и траве густой.Вот час, когда черкешенка младаяИдет купаться тайною тропой.Нагую ножку в воду погружая,Она дрожит, смеется… и вокругКидает взгляд, где дышит страсть и юг!

Не бойся, Зара! — всюду тишина;Присядь на камень, сбрось покров узорный!Вода в ручье прозрачна, холодна;Смирит волненье груди непокорнойИ освежит твой смуглый стан она.Но, чу!.. постой!.. чей это шаг проворныйНе в добрый час раздался меж кустов?..Святой пророк! Скорей, где твой покров?..

Но сильно чья-то жаркая рукаХватает руку Зары. Страстен, молодОгонь руки сей!.. Сакля далека…Что делать? В грудь ее смертельный холодПроник, как пуля меткого стрелка,И сердце громко билось в ней, как молот!«Селим, ты здесь? злой дух тебя принес!Зачем пришел ты?» — «Я?.. Какой вопрос!»

«Селим!.. о!.. я погибла!..» — «Может быть;Так что ж!» — «Ужель! ни капли сожаленья!Чего ты хочешь?» — «Я хочу любить!Хочу! — ты видишь: краткие мученьяМеня уж изменили… скучно жить,Как зверю, одному… часам терпеньяНастал последний срок! — я снова здесь.Я твой навек, душой и телом, — весь!

Я знал, что ваш пророк — не мой пророк,Что люди мне — чужие, а не братья;И странствовал в пустыне одинокИ сумрачен, как див, дитя проклятья!Без страху я давно б в могилу слег;Но холодны сырой земли объятья…Ах! я мечтал хоть миг один заснуть,Мою главу склонив к тебе на грудь!..

Беги со мной!.. оставь свой бедный дом.Я молод, свеж; твой муж — старик суровый!Решись, спеши: мне тайный путь знаком;Мое ружье верней стрелы громовой;Кинжал мой блещет гибельным лучом;Моя рука быстрей, чем взгляд и слово;И у меня жилище есть в горах,Где отыскать нас может лишь аллах!

Мой дом изрыт в расселинах скалы:В нем до меня два барса дружно жили.Узнав пришельца, голодны и злы,Они, воспрянув, бросились, завыли…Я их убил — и в тот же день орлыКровавые их кости растащили;И кожи их у входа, по бокам,Висят, как тени, в страх другим зверям.

Там ложе есть из моха и цветов,Там есть родник, меж камней иссеченный;Его питает влага облаков,И брызжет он, журча струею пленной.Беги со мной!.. никто твоих следовНе различит в степи, мой друг бесценный!И только месяц с солнцем золотымУзнают, как и кто тобой любим!..»

Обнявши стан ее полунагой,Едва дыша, склонившись к ней устами,Он ждал ответа с страхом и тоской:Она молчала — шаткими ветвямиШумел над ними ветер полевой,И тени листьев темными рядамиБродили по челу ее: она,Как мраморный кумир, была бледна.

«Решись же, Зара: ждать я не могу!..Ты побледнела?.. что такое?.. слезы?Но разве здесь ты предана врагу?Иль речь любви похожа на угрозы?Иль ты меня не любишь? нет! я лгу…Твои уста нежней иранской розы:Они не могут это произнесть!..Пусть нет в тебе любви… но… жалость есть!

О, как я был бы счастлив, как богат,Под звездами аллы, один с тобою!..Скажи: тебя не любит Акбулат?Он зол, ревнив, он пасмурен душою,И речь его хладнее, чем булат?..Он для тебя постыл… беги со мною…Но ты качаешь молча головой…Не он тобой любим!! но кто ж другой?

Скорей: откуда? где он? назови —Я вытвержу зловещее названье…Я обниму как брата — и в кровиЗапечатлею братское лобзанье.Кто ж он, счастливый царь твоей любви?Пускай придет дразнить мое страданье,При мне тебя и нежить и ласкать…Я рад смотреть, клянусь… и рад молчать!..»

И он склонил мятежную главу,И он закрыл лицо свое руками,И видно было ей, как на травуУпали две слезы двумя звездами.Без смысла и без звука, наяву,Как бы во сне, он шевелил устамиИ, наконец, припал к земле сырой,Как та земля, и хладный и немой.

Ей стало жаль; она сказала вдруг:«Не плачь!.. ужасен вид твоей печали!Отец мой был великий воин: юг,И север, и восток об нем слыхали.Он был свирепый враг, но верный друг,И низкой лжи уста его не знали…Я дочь его, и честь его храню:Умру, погибну — но не изменю!..

Оставь меня! Я счастлива с другим!» —«Неправда!» — «Я люблю его!» — «Конечно!!!Он мой злодей, мои враг!!» — «Селим! Селим!Кто ж виноват?» — «Он прав?» — «Ужели вечноНе примиритесь вы?» — «Мириться? с ним?Да кто же я, чтоб злобой скоротечнойДразнить людей и небо!» — «Ты жесток!» —«Как быть? такую душу дал мне рок!

Прощай! уж поздно! Бог рассудит нас!Но если я с тобой увижусь снова,То это будет — знай — в последний раз!..»Он тихо встал, и более ни слова,И тихо удалился. День угас;Лишь бледный луч из-за Бешту крутогоЕдва светил прощальною струейНа бледный лик черкешенки младой!

Селим не возвращался. АкбулатСпокоен. Он не видит, что пороюЕго жены доселе ясный взглядТуманится невольною слезою.Вот раз с охоты ехал он назад:Аул дремал в тени таясь от зною;С мечети божей лишь мулла седойЕму, смеясь, кивает головой.

И говорит: «Куда спешишь, мой сын!Не лучше ли гулять в широком поле?Черкес прямой — всегда, везде один,И служит только родине да воле!Черкес земле и небу господин,И чуждый враг ему не страшен боле:Но, если б он послушался меня,Жену бы кинул — а купил коня!»

«Молись себе пророку, злой мулла,И не мешайся так в дела чужие.Твой верен глаз — моя верней стрела:За весь табун твой не отдам жены я!»И тот в ответ: «Я не желаю зла,Но вспомнишь ты слова мои простые!»Смутился Акбулат — потупил взорИ скачет он скорей к себе на двор.

С дрожащим сердцем в саклю входит он,Глядит: на ложе смятом и разрытомКинжал знакомый блещет без ножон.Любимый конь не ржет, не бьет копытом,Нейдет навстречу Зара: мертвый сонПовсюду. Лишь на очаге забытомСверкает пламень. Он невзвидел дня:Нет ни жены! ни лучшего коня!!!

Без сил, без дум, недвижим, как мертвец,Пронзенный сзади пулею несмелой,С открытым взором встретивший конец,Присел он на порог — и что кипелоВ его груди, то знает лишь творец!Часы бежали. Небо потемнело;С росой на землю пала тишина;Из туч косматых прянула луна.

Бледней луны сидел он недвижим.Вдруг слышен топот: все ясней, яснее,Вот мчится в поле конь. Как легкий дымВолною грива хлещет вдоль по шее;И вьется что-то белое над нимКак покрывало… Конь летит быстрее…Знакомый конь!.. вот близко, прискакал.Но вдруг затрясся, захрипел — и пал.

Издохший конь недвижимо лежит,На нем колеблясь блещет покрывало:Черкесской пулей тонкий холст пробит:Кровь запеклась на нем струею алой!К коню в смущенье Акбулат бежит;Лицо надеждой снова заблистало:«Спасибо, друг, не позабыл меня!»И гладит он издохшего коня.

И покрывала белого конецНетерпеливой поднял он рукою;Склонился — месяц светит: о творец,Чей бледный труп он видит пред собою?Глубоко в грудь, как скорпион, свинецВпился, насытясь кровью молодою;Ремень, обвивший нежный стан кругом,К седлу надежным прикреплен узлом.

Как ранний снег бела и холодна,Бесчувственно рука ее лежала,Обрызганная кровью… и лунаПо гладкому челу, скользя, играла.С бесцветных уст, как слабый призрак сна,Последняя улыбка исчезала;И, опустясь, ресницы бахромойБездушный взор таили под собой.

Узнал ли ты, несчастный Акбулат,Свою жену, подругу жизни старой?Чей сладкий голос, чей веселый взглядБыл одарен неведомою чарой,Пленял тебя лишь день тому назад?Все понял он — стоит над мертвой Зарой;Терзает грудь и рвет одежды он,Зовет ее — но крепок мертвых сон!

Да упадет проклятие людейНа жизнь Селима. Пусть в степи палящейОт глаз его сокроется ручей.Пускай булат руке его дрожащейИзменит в битве; и в кругу друзейТоска туманит взор его блестящий;Пускай один, бродя во тьме ночной,Он чей-то шаг все слышит за собой.

Да упадет проклятие аллыНа голову убийцы молодого;Пускай умрет не в битве — от стрелыНеведомой разбойника ночного,И полумертвый на хребте скалыТри ночи и три дня лежит без крова;Пусть зной палит и бьет его грозаИ хищный коршун выклюет глаза!

Когда придет, покинув выси гор,Его душа к обещанному раю,Пускай пророк свой отворотит взорИ грозно молвит: «Я тебя <не> знаю!»Тогда, поняв язвительный укор,Воскликнет он: «Прости мне, умоляю!..»И снова скажет грешнику пророк:«Ты был жесток — и я с тобой жесток!»

И в ту же ночь за час перед зарейС мечети грянул вещий звук набата.Народ сбежался: как маяк ночной,Пылала ярко сакля Акбулата.Вокруг нее огонь вился змеей,Кидая к небу с треском искры злата;И чей-то смех мучительный и злойСквозь дым и пламя вылетал порой.

И ниц упал испуганный народ.«Молитесь, дети! это смех шайтана!» —Сказал мулла таинственно — и вотКакой-то темный стих из алкоранаЗапел он громко. Но огонь реветИ мечется сильнее ураганаИ, не внимая жалобным мольбам,Расходится по крышам и стенам.

И зарево на дальних высотахТрепещущим румянцем отразилось;И серна гор, лежавшая в кустах,Послышав крик, вздрогнула, пробудилась,Ее невольно обнял тайный страх:Стряхнув с себя росу, она пустилась,И спавшие под сению скалыВзвилися с криком дикие орлы.

Сгорел аул — и слух об нем исчез;Его сыны рассыпаны в чужбине.Лишь иногда в туманный день черкесОб нем, вздохнув, рассказывает нынеПри малых детях. И чужих небесПитомец, проезжая по пустыне,Напрасно молвит казаку:«Скажи, Не знаешь ли аула Баетунджи?..»

Хаджи Абрек