За перевалом - Владимир Иванович Савченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шар при виде человека зарделся сигналом готовности.
— А… и здесь ты, кристаллический соглядатай! — прохрипел Берн. — Ну, скажи же хоть ты, всезнайка, электронный оракул: в чем смысл жизни? Скажи это Альдобиану 42/256!
— Чьей? — уточнил с двухметровой высоты бесстрастный голос ИРЦ. — Если твоей, так уже ни в чем.
Берн застонал и, обхватив голову, опустился на песок. Будущего не было.
Человек, который не знал, кто он, проснулся на рассвете. Прекрасная женщина стояла рядом на розовом песке, женщина из его снов. У ног ее лежали биокрылья. Синие глаза смотрели с нежностью и затаенной тревогой.
Человек закрыл глаза — проверить, не сон ли? Нет, женщина осталась по ту сторону век, в реальности. Открыл глаза. Она опустилась рядом на колени, растрепала волосы над лбом:
— Пробуждайся, Дан! Вставай, соня.
Жесты, слова, голос — все знакомое, щемяше-милое. Он сел, упираясь руками в песок, глядел вовсю: густые серые волосы, собранные сзади, чистое лицо с чуть вздернутым носом, сросшиеся темные брови (он знал: когда она не улыбается, они будто сведены в тихом раздумье); округло-точные линии тела, рук, плеч.
— Ксена?!
…Он не связывал индексовое имя Алимоксена 33/65, узнанное в справке ИРЦ, с женщиной, которой грезил. И вот — вырвалось, связало само.
— Ксена, ты — есть?.. — Он встал на ноги.
— Я есть, — просто ответила она, глядя снизу, — ведь я и была, никуда не девалась. А ты — есть? Ты — Дан?
Он шагнул, поднял и обнял ее. Руки в самом деле были теплые и сильные. Он испытал миг яркого, как вспышка, счастья, когда целовал глаза с пушистыми ресницами, губы, шею. Но тут ожгла мысль: значит, все — не бред?! Он отстранился.
— Постой… я не Дан. Я — Берн? Аль?.. Не знаю. Я будто родился. Ни в чем не уверен. Я — Дан, пусть… — Он испытующе взглянул на женщину; она стояла, опустив-руки. — Скажи, что случилось с Даном… со мной, со мной! Что произошло там с… с нами — на Одиннадцатой?
— Ну… ты же сам знаешь. Залетел слишком высоко, отказали биокрылья. Судороги в них получились от избытка кислорода… Упал на «нож-скалу», разбился. Я отыскала твою голову. Сохранили ее в биоконсервирующем растворе…
Голос Ксены звучал по-ученически неуверенно, просительно. Она будто уговаривала его согласиться с тем, что говорит. И это прибавило уверенности ему. Он шагнул, взял ее за плечи:
— Не отказывали у меня биокрылья! И судороги были не в них — во мне. Парализовалось тело, я же тебе радировал. И не потому все это, что высоко залетел, избыток кислорода. Это сделали Амебы!
Никогда он не видел, чтобы человек так пугался. Лицо женщины посерело, зрачки в остановившихся глазах сошлись в точки. Он почувствовал, что ее трясет.
— Что с тобой?
Она прижала похолодевшее лицо к его щеке, зашептала умоляюще и сбивчиво:
— Там не было никаких Амеб… никаких Высших Простейших.
— Я не говорил о Высших Простейших! — торжествующе перебил он.
— И не надо говорить… Там не было никого. Пустая планета, почти безжизненная, только микроорганизмы… И в воде ничего не было. Не надо об этом, Дан. Они… я не знаю как, но отомстят и здесь, убьют тебя снова. Они в нашей психике, понимаешь? Не было там ничего: ни живого моря, ни домиков…
— Я не говорил о домиках, о море! — у него необыкновенно сильно колотилось сердце. Уверенность росла: значит, все — не бред!
— И не надо говорить, не надо помнить, Дан, милый! — молила она. — Они достанут нас и здесь… по иным измерениям, понимаешь?
Он начал кое-что понимать. Взял лицо Ксены в ладони. В ее глазах стоял синий ужас.
…Ей было трудно сейчас, невероятно трудно. Она даже жалела, что прилетела сюда.
Просто хотелось покончить с той историей, с чувством вины (непонятно в чем и перед кем) и страха (непонятно чего), очиститься и вернуться к Арно. Но получилось другое: отыскав на островах дельты Нила этого человека, увидев его в жалком положении, скорчившегося на песке, она — просто чтобы приободрить — назвала его Даном… и пробудила Дана! И сразу началось страшное, болезненное: чужие глаза с чужого лица смотрели на нее взглядом Дана — проникающим в душу, требующим всю правду о том, о чем она не хотела помнить.
Ксена не знала, что Дан в Берне начал пробуждаться давно; ситуация, в которую, как ей казалось, она попала по своей воле, была на самом деле неотвратима.
— И ты… уничтожила записи, съемки, анализы? Записала и сняла то, что они показали и подсказали, да?
Ксена часто закивала, попыталась спрятать лицо.
— А мозаичные шары памяти той Амебы, что с ними?
— Не знаю… я ничего не знаю, Дан! — Она вырвалась, отошла.
— Что же вы с нами сделали, а?.. — Он опустил голову, смотрел, сжав кулаки, будто сквозь Землю.
Этот миг, вероятно, и надо считать точным концом существования Берна, полным вытеснением его пробудившейся личностью астронавта. Настолько полным, что восстановилась свойственная лишь бывавшим в дальнем космосе чувственная галактическая ориентация. Именно поэтому он сейчас смотрел вниз, сквозь Землю, на находившийся по ту сторону планеты в созвездии Орла Альтаир.
Личность есть отношение. Отношение переменилось — изменилось все. Возродившаяся личность Дана восстанавливала и наращивала свою цельность, подгребала к себе все факты — ставила на свои места:
это ему, Дану, его мозгу трансплантировали несовершенное, изуродованное обезьянолюдьми тело незадачливого пришельца из Земной эры…
для того чтобы преобразовать в машине-матке в соответствующее его, Дана, личности и астронавтическим качествам; соответственно и…
период блужданий-путешествий Берна был, собственно, периодом освоения, обживания им, Даном, своего нового тела — периодом «запуска».
…Ведь именно так начальная ступень ракеты — тяжелая примитивная громадина, начиненная топливом и кислородом, разгоняясь, передает энергию космическому кораблю, сообщает ему нужную для выхода на орбиту скорость, а сама, истощившись, кувырком летит к Земле. Правда, эта ракета-носитель оказалась с норовом, рыскала, но ничего — вышли.
Итак, прощайте, профессор! Помните, вы говорили в пустыне Нимайеру, что-де «над всем есть мое «я». Нет меня — нет ничего»? И вот вас нет, а мир этого и не заметил.
…Эриданой, астронавт и исследователь, смотрел вниз, сжимая кулаки. «Что же они с нами сделали! — Жилкой у виска билась гневная мысль. — Они хорошо продумали свой замысел. Высшие Простейшие, что и говорить. Если бы убили обоих, на Одиннадцатую явилась бы другая исследовательская группа. Эти действовали
