Атомка - Франк Тилье

Шарко переводил глаза с левой фотографии на правую и обратно, не в силах пошевелиться. Те же голубые глаза, тот же бритый наголо череп, тот же рост, та же худоба, те же черты… Ему стало не по себе.

— У тебя есть хоть какое-то объяснение?

— Никакого.

Комиссар покачал головой. Да, это непостижимо.

— И все-таки объяснение должно быть. Ну, например… например, двое детей, похожих как две капли воды… Братья?

— Трудно себе представить братьев, схожих до такой степени. Да и смотри, номер под татуировкой тот же.

— Хорошо. А если… если было два фотографа? И один из них в наши дни работает по старинке? Страстные поклонники пленочной фототехники существуют и сегодня.

— Послушай, ты сам-то веришь в то, что говоришь? Нет уж, давай примем очевидное: здесь какой-то фокус, которого при нынешнем состоянии дел нам не разгадать.

Все замолчали, каждый по-своему переживал новость. Юбер спокойно складывал фотографии в стопку.

Шарко и Белланже поблагодарили его, откланялись и пошли на набережную Орфевр, обсуждая по дороге невероятное открытие Юбера. Комиссар качал головой, взгляд его затуманился.

— Верчу эту историю в голове так и сяк… И все время думаю об этих утопленных в ледяной воде женщинах, физически мертвых, но чудесным образом оживших… о фактах искусственного анабиоза, при котором резко замедляются все жизненные функции… о монахах, которых Дассонвиль принес в жертву, чтобы они ничего не могли рассказать… И вот теперь — этот мальчик со швом в области сердца, который вроде как бросает вызов законам природы…

— И что? Можешь сказать точнее, о чем ты думаешь?

— Думаю, а не пытались ли эти люди играть в богов, используя детей как подопытных кроликов?

— Играть в богов? В каком это смысле?

— Исследовать смерть. Работать с ней. Разобраться, что после. И возможно, отменить ее. Или хотя бы отодвинуть. Перевернуть естественный порядок событий. Разве не это пытался сделать Филипп Агонла? И все из-за проклятой рукописи, которая в восемьдесят шестом году, к несчастью, попала в руки сумасшедшего Дассонвиля. Зло притягивает зло.

Они молча поднимались по лестнице. Шарко представлял себе, как похищали этих детей, как держали их взаперти, как незаконно оперировали… Где могли это делать? Что за чудовища играли со столькими человеческими жизнями?

В коридоре полицейским встретился лейтенант, расследовавший дело о смерти Глории. В руках у него было два стаканчика с кофе, и он быстрым шагом шел к своему кабинету.

— Есть что-нибудь новенькое по моему делу, не знаешь?

— А как же. Одного взяли.

45

Люси с трудом выбралась из Альбукерке на Саутерн-роуд и поехала наконец в верном направлении. Время приближалось к полудню, она умирала с голоду, но останавливаться и завтракать было некогда. В такой спешке можно даже, не колеблясь, плюнуть на ограничение скорости. За чертой города машин стало куда меньше, вместо жилых кварталов вокруг простирались пейзажи из вестернов с таким характерным для них колоритом: в ровном зимнем свете все казалось темно-красным…

Постоянно сверяясь с планом, Люси несколько раз поменяла направление и теперь внимательно следила за тем, чтобы не пропустить указатель поворота где-то на сороковом километре. Но никакого указателя не было. От шоссе в обе стороны разбегались усыпанные гравием и грунтовые дороги; бесплодные земли и высокие скалы вдали были совершенно одинаковыми. Может быть, она, незаметно для себя, проехала нужное место? Люси в нерешительности остановилась у обочины. Никого, ни одной машины, ни единого магазинчика, ни единой автозаправки. Она решила двигаться дальше, — в конце концов, Хилл мог и ошибиться, рисуя свою схему.

Энебель проехала еще с десяток километров к западу, уже готова была развернуться и двинуться обратно, но тут — наконец-то! — увидела прислоненную к деревянному колышку проржавевшую табличку: «Рио-Пуэрко-Рок». Схема, начерченная главным редактором, предписывала следовать в этом направлении. Ура! Она крутанула руль и углубилась в лунный пейзаж.

Вскоре на пути появились первые кактусы, отвесные скалы розового песчаника выстроились в безмолвный лабиринт. Дэвид Хилл говорил: «Забирайте все время вправо как минимум двадцать минут, пока не упретесь в скалу, похожую на индейский вигвам. Потом, кажется, два километра влево…»

Кажется… Ему кажется! Люси долго ехала вперед и почти уже отчаялась увидеть эту чертову скалу, как вдруг она выросла на пути. Оставалось обогнуть ее слева — и… и вот уже виднеется сверкающая на солнце крыша. Люси прищурилась.

Рядом с жилым автофургоном стоял автомобиль.

Чей? Владелицы фургона или?..

Люси сбросила газ и остановилась в сотне метров от непонятной машины, в тени зубчатой гряды скал, которые, казалось, были высечены из коралла. Взглянула на телефон — ни малейшего следа сети… ничего удивительного — в такой глуши. Достала из багажника монтировку, сжала ее в руке и двинулась к фургону. В надежде, что хоть на этот раз лодыжка ее не подведет.

Пригнувшись, на цыпочках Люси подошла к задней стенке странного жилища, на крыше которого обнаружились солнечные батареи и антенна. Рядом грудились штук тридцать шин, валялись остовы разбитых автомобилей, невероятное количество бутылок из-под спиртного, полупустых канистр с бензином и мусорных мешков.

За ее спиной покатились камни, она резко обернулась и увидела в кустах стайку луговых собачек[49]. Животные, похожие на больших толстых белок, вытянув вперед шею, стояли на задних лапках и смотрели на нее в растерянности четырьмя парами темных глаз.

Она вздохнула и решила идти дальше, но, стоило сделать шаг, ей чуть ли не в лоб уперлось дуло ружья.

— Пошевельнись — и ты покойница.

В нее целилась старая ведьма с длинными грязными седыми волосами и злобным взглядом.

— Чего ты тут рыщешь?

Люси казалось, что она понимает в лучшем случае одно слово из двух: ведьма говорила с сильнейшим американским акцентом. Сколько ей лет, понять было невозможно, — вероятно, пятьдесят, но вполне могло быть и на десять больше. Глаза черные, как угольки.

Бросив монтировку на землю, Люси подняла вверх руки, показывая, что пришла с миром.

— Вы Эйлин Митганг?

Старуха, поджав губы, кивнула. Люси оставалась начеку, мысли в ее голове бурлили.

— Мне бы хотелось поговорить о Веронике Дарсен, которая приезжала к вам сюда в октябре нынешнего года. Вы должны меня выслушать.

— Не знаю никакой Вероники Дарсен, вали давай отсюда.

— На самом деле ее зовут Валери Дюпре. Позвольте мне хотя бы показать фотографию.

Старая ведьма снова кивнула. Она была высокая, сутулая, с широкими плечами, укрытыми серой шалью. Из-за того, что левая нога намного короче правой, тело женщины кренилось набок. Люси показала ей фотографию Валери Дюпре, поняла, что хозяйка фургона сразу же узнала ее, и, не дожидаясь разрешения, принялась рассказывать: о поездках журналистки в разные страны, об ее исчезновении, о розыске, объявленном полицией.

— Уходи. Мне нечего тебе сказать.

Надо же, а ведь Эйлин Митганг довольно прилично говорит по-французски!

— Вас разыскивает один человек. Его зовут Франсуа Дассонвиль, на его счету несколько убийств, я думаю, сейчас он заблудился в горах, но вскорости явится сюда.

— Зачем убийце меня разыскивать?

— Наверняка причина в том, о чем вы рассказывали Валери Дюпре. Нам надо поговорить, вы должны объяснить мне, что происходит. Похищают и убивают маленьких детей, им еще и десяти лет не исполнилось…

— Детей похищают и убивают чуть не каждый день.

— Пожалуйста, помогите мне разобраться, очень вас прошу.

Бывшая журналистка, прищурившись, огляделась, крепче сжала в руках оружие:

— Покажи свои бумаги.

Энебель протянула документы, Митганг внимательно их изучила и чуть отошла в сторону:

— Ладно, заходи в фургон, там безопаснее. Если у твоего убийцы есть револьвер и он хоть как-то умеет целиться, пуля может вылететь откуда угодно.

Люси следовала по пятам за Эйлин, которая двинулась к двери, припадая на ногу, как марионетка с оборванной нитью. Они вошли в фургон. Внутри помещение оказалось вполне обжитым: старомодные занавески, угловой диван в стиле шестидесятых, продолжение комнаты — кухонька и душевая. На стенах из листового железа и заднем стекле — полная неразбериха из сотен фотографий, налезающих одна на другую. Люди молодые и старые, белые и черные, лица, которые Эйлин с течением лет должна была забыть, ныне превратились в собрание засаленных сувениров…

Здесь было всего два окна: широкое, сзади сплошь заклеенное старыми снимками, что мешало дневному свету проникнуть внутрь, и небольшой прямоугольничек сбоку.

— К вам ведет только та дорога, по которой я приехала? Она единственная?

— Нет, подъехать можно откуда угодно, в том-то вся и проблема.

Эйлин быстро сняла с заднего окна несколько фотографий, создав себе таким образом нечто вроде наблюдательного пункта, и обернулась к гостье: