Нечаянный колдун - Владимир Петров-Одинец

Но в центре головы прочно сидит знакомый «комок» и давит на нервы. Последняя надежда — психолог. Матвеич признался, что битва в ските не прошла бесследным эпизодом. Тяжко сознавать, что убивал и добивал людей, пусть и для самозащиты. Симпатичный и внимательный психолог проникся сочувствием, долго слушал, уточнял детали, а затем предложил лечение гипнозом. Не сразу согласился Матвеич пустить постороннего в собственную голову, но навязчивые сны так намучили! Рискнул и не пожалел — кошмары ушли безвозвратно после второго сеанса. Выздоровел!

Это подтвердил и психиатр, который, правда, хорошо подковырнул, едко. Заполнив листок экспертного заключения, подписал, вложил в конверт и подмигнул:

— Вы правильно решили под больного косить. Так спросу меньше. Даже если не признают, то память, что в дурке обследовался — останется.

Ну, коли здоров, надо работать. Работа началась со спецподготовки. Сначала теория — все новинки психотехнологий, затем отработка практических навыков колдуна. Исторические аспекты колдовства, распределение энергии. Управление энергетическими потоками, присущими определенным чакрам.

Вообще, с чакрами получилась полная ерунда. Индуистские или чьи там, он даже не интересовался, названия — в голове не укладывались. Как по ним движется энергия, было непонятно. Зато китайская акупунктура, с точками, с меридианами, оказалась подходящим наглядным пособием. Рассматривая фигурку человека с точками, Матвеич нашел на себе эти пресловутые чакры, приноровился открывать и обалдел от первого эффекта.

Забытая физиология напомнила о себе. Вспыхнуло неукротимое плотское желание. Унял, конечно, но воспоминание о потоке вожделения терзало Горлова всю ночь. Снилась Елена. Он начинал ее обследовать, а чисто врачебные прикосновения внезапно перерастали в ласки, на которые — полураздетая тогда Лена — в этом сне отвечала совершенно недвусмысленно. Утром Матвеич себя отругал и напомнил, что обещал ведь не приплетать никого к своей судьбе, смертельно опасной для мало-мальски близких людей.

90

Зима в тайге — это серьезно. Мало желающих проводить дни свои в одиночестве, на приличном удалении от цивилизации. Там, где любая травма может стать роковой. Многие читали в детстве Джека Лондона, воспевающего мужество золотоискателей Америки, но мало кто понимал, насколько несхожа настоящая трескучая зима резко-континентального климата с мягкими зимами его рассказов. Замерзающие на лету плевки — красивая американская сказка. Полюс холода, Оймякон — это наше, российское. Минус шестьдесят.

В предгорьях Западной и Восточной Сибири так низко термометр не опускается, однако сорок пять ниже нуля — вполне достаточно. У кого термометр был — смотрели на него. У кого не было — доверяли собственному носу или синоптикам. Невесть когда пришедшие сюда осколки тюркских племен и джунгарских родов продолжали жить тайгой, у них не было выбора. Охотники-промысловики и рады бы отсидеться в тепле зимовья, но проверять ставцы, ловчие пасти и капканы надо? Вот и шел знакомым маршрутом лыжник с лайкой, а по другой долине олешки грустно плелись, то в упряжке, то под вьюком.

Но этот караван гнала иная нужда. Третий кам рода ойротов спешил инициировать нескольких перспективных мальчишек совсем соплячьего возраста. Младшему было всего 15, он еще даже курил тайком от матери. Была бы воля, шаман и не взглянул на малявку. Но паренек уже дважды бился в припадке, а до того едва оклемался после отравления рыбой. Духи однозначно высказались за него. Четверо старших были предназначены к инициации с рождения, как дети старшего и второго шаманов.

91

Заполнив привычные бланки анкет, пофантазировав с пятнами Роршаха, Матвеич долго беседовал с другим психологом, женщиной со следами подтяжки на лице. Так он решил, наблюдая за неровной, слегка односторонней улыбкой собеседницы. Да и морщинистая шея не соответствовала гладким щекам, туго обтянутым кожей. Психолог, судя по грамотной речи и ровному голосу, была неглупой особой, если на откровенность вызывать не стала. Спокойно констатировала, что результаты компьютерной обработки анкет получит только начальство, но её предварительный вывод — благоприятный, так что на работе в лаборатории он останется.

Психолога сменил молодой парень, который неуважительно отозвался о предшественнице. Матвеич счёл это провокацией, поддерживать обсуждение неудачной пластической операции не стал, отмолчался. Парень принес с собой пластиковые стаканчики, двухлитровую картонку яблочного сока, раскупорил, налил себе, предложил Матвеичу. С удовольствием попивая холодный и прозрачный сок, тот в пол-уха выслушал инструкцию по проверке скорости реакции. Надо смотреть на экран компьютера, где быстро мелькали цифры, и нажимать на пробел. Просто нажимать, без связи с чем-либо. Горлов напрягся. Он когда-то читал — методика называлась «психозондированием», допрос через бессознательное. Вскипел протест:

— «Ну, нет! Хрен вам, а не зондирование!»

Матвеич представил, как ладонью отграничивает движение импульсов от подкорки в моторную зону спинного мозга, которая ритмично вспыхивала, посылая сигнал к мышцам руки: — «Тупо, как дятел, долблю и долблю!» Потом переключил поток импульсов от глаз в слуховой центр — и вдруг ослеп. Словно напурженный снежный козырек с крыши (ну, выскакиваешь из парилки, чтоб сигануть в сугроб!) — удар по макушке и холод по телу — так обрушился ужас. Однако сознание перетерпело мгновенный страх, оценило силу удара, как незначительную — что там весу в рыхлом снеге? — и успокоилось.

Место убывшего зрения заполнили звуки. Их оказалось много, и все такие разные — по силе, тональности, длительности. Ровное далекое гудение — это что? Мотор? А мерное поскрипывание — как маятник старых ходиков с кукушкой, в ритмическом соответствии с неким урчанием? Или тихое жужжание? А, понятно! Вентилятор компьютера…

Какофония помалу прояснялась — звуки и созвучия обретали свое лицо, муть рассеивалась, раскладывалась на отдельные составляющие. Картина приобретала глубину, первый и второй планы определились, и даже фон — кроме гудения — стал адресным.

Врач услышал, как в комнату вошел, тихонько ступая, Кирилл Игоревич. Его шаги отличались по тембру и по длительности от шагов двух других сотрудников лаборатории. Это невозможно объяснить словами, наверное, так музыкант с абсолютным слухом, скорее всего — дирижер, а не просто музыкант — способен различить в мелодии большого симфонического оркестра звук одного из десяти контрабасов или виолончелей.