42-я параллель - Джон Пассос

Вечеринка у Бена вышла не из удачных. Дж. Уорд Мурхауз не оценил девушек, на что сильно рассчитывал Бен. Он привел с собой секретаршу, усталую блондинку, и оба они казались насмерть перепуганными. Обед был в мексиканском вкусе, и шампанское и коньяк в изобилий, и патефон играл пластинки Виктора Герберта[159] и Эрвинга Берлина, и оркестр бродячих музыкантов, привлеченный шумным сборищем, играл мексиканские мелодии под окнами. После обеда стало так шумно, что Бен с Мурхаузом вынесли стулья на балкон и долго беседовали, покуривая сигары, о положении нефтяных дел. Дж. Уорд Мурхауз сказал, что он приехал совершенно неофициальным образом, вы понимаете, просто установить контакт, разузнать о положении вещей и о причине упорного противодействия Каррансы американским вкладчикам, и что крупнейшие финансисты Штатов, с которыми он поддерживает контакт, желали бы только честной игры и открытую, и что если бы их точка зрения могла быть разъяснена здесь каким-нибудь информационным бюро при дружеском сотрудничестве мексиканских журналистов… то, вы понимаете, это послужило бы к общему благу.

Бен пошел в столовую и привел с собой Энрике Сальвадора и Мака. Все вместе они долго обсуждали создавшуюся ситуацию, и Дж. Уорд Мурхауз сказал, что, как старый журналист, он отлично понимает затруднительное положение прессы, впрочем, мало чем отличающееся в Мехико от условий Чикаго или Питсбурга, что всем журналистам следовало бы освещать каждый новый оборот событий в духе честной игры и дружеского сотрудничества, но что, по его наблюдениям, мексиканские газеты ложно информированы о намерениях американского капитала в Мексике, как равным образом американская пресса ложно информируется о целях мексиканской политики. Если мистер Энрике возьмет на себя труд зайти к нему в отель «Регис», он с радостью подробнее обсудит с ним или с любым из вас, джентльмены, этот важный вопрос, а в случае если его не окажется дома из-за огромного количества деловых свиданий и ограниченного срока пребывания в мексиканской столице, то его секретарь мисс Уильямс охотно предоставит им любую информацию, в том числе несколько специально составленных и строго конфиденциальных записок о точке зрения крупнейших американских трестов, с которыми он святи исключительно по линии информации.

Изложив все это, он извинился, сославшись на ожидавшие его в «Регис» срочные телеграммы, и Сальвадор отвез его и мисс Уильяме в автомобиле начальника полиции.

– Ну, Бен, таких полированных прохвостов я еще не видывал, – сказал Бену Мак, когда Дж. Уорд Мурхауз вышел.

– Мак, – ответил Бен, – этот младенчик кушает миллионы, словно манную кашку. Черт побери, а ведь вовсе не вредно было бы установить этот самый контакт, о котором он тут разглагольствовал… Ну что ж, и установим… Вот увидишь, Мак. Теперь я по-настоящему возьму за бока этих больших hombres.

После этого вечеринка утратила всякие претензии на утонченность. Бен притащил еще коньяку, и мужчины стали уединяться с девушками по спальням, коридорчикам и даже в кладовую и в кухню. Берроу так и прилип к одной блондинке родом из Англии, которую звали Надя, и весь вечер толковал ей об искусстве жить. Уж после того как все ушли, Бен обнаружил, что они заперлись у него в спальне.

Мак стал входить во вкус жизни книготорговца. Он вставал, когда хотел, и шел по залитым солнцем улицам мимо собора и фасада Национального собрания вверх по Independencia, по свежеполитым тротуарам, и утренний ветерок приятно обдувал его, неся запах цветов и жареного кофе. Братишка Кончи, Антонио, к его приходу уже открывал ставни и занимался уборкой лавки. Мак устраивался с книгой в задней комнате или бродил по лавке, разговаривая с посетителями по-английски и по-испански. Книг он продавал немного, но держал все американские и европейские газеты, и они шли хорошо, особенно «Полицейские ведомости» и «La Vie Parisienne».[160] Он открыл текущий счет в банке и собирался развернуть дело с машинками. Сальвадор все обещал устроить ему поставку канцелярских принадлежностей для какого-нибудь государственного учреждения и уверял, что сделает его богатым человеком.

Однажды утром Мак обратил внимание на огромную толпу перед Национальным собранием. Он прошел в одну из кантин под аркадами и спросил стакан пива. Официант сказал ему, что войска Каррансы выбиты из Торреона и что Вилья и Сапата соединились и наступают на Федеральный округ. Когда он вернулся в лавку, по городу уже разнеслись слухи, что правительство Каррансы бежало и что революционеры займут город еще до наступления темноты. Торговцы стали запирать ставни. Прибежала плачущая Конча с матерью, уверяя, что будет еще хуже, чем в ту ужасную неделю после свержения Мадеро, и что революционеры поклялись сжечь и разграбить город. Потом влетел Антонио, крича, что сапатисты бомбардируют Такубу. Мак взял коляску и отправился в палату депутатов в надежде встретить там кого-нибудь из знакомых. Двери на улицу были настежь распахнуты, и по коридорам были раскиданы какие-то бумаги. В зале было пусто и бродил старик индеец под руку с женой, почтительно разглядывая позолоту потолков и картины и покрытые зеленым плюшем столы. Шляпу старик держал в руке, словно он был в церкви.

Мак велел вознице отвезти его в редакцию, где работал Сальвадор, но там швейцар, многозначительно подмигнув, сказал, что Сальвадор отбыл в Веракрус вместе с начальником полиции. Потом он побывал в посольстве, но ни от кого не добился толку. Приемные были забиты американцами, бежавшими с разных ранчо и концессий, они в один голос проклинали президента Вильсона и рассказывали разные ужасы о зверствах революционеров. В консульстве Мак встретил одного сирийца, который предложил ему купить все его книги.

– Нет, – сказал Мак и пошел назад по Independencia.

Когда он подходил к лавке, по улице уже мчались газетчики, вопя: «Viva la revolución reivindicadora».[161] Конча и ее мать были в панике и говорили, что надо сейчас же уезжать в Веракрус, иначе их всех перережут. Революционеры громят монастыри и убивают священников и монахинь. Старуха упала на колени в углу перед распятием и затянула.

– А, черт, – сказал Мак, – тогда давайте продадим все и уедем в Штаты. Хочешь в Штаты, Конча?

Конча изо всех сил закивала головой и заулыбалась сквозь слезы.

– Но как нам быть с матерью и Антонио?

Конча сказала, что у нее в Веракрусе замужняя сестра. Они там могут их оставить, только бы добраться до Веракруса.

Мак, весь обливаясь потом, полетел обратно в консульство искать сирийца. Они никак не могли столковаться насчет цены. Мак был в отчаянии, потому что все банки позакрывались и ниоткуда нельзя было получить денег. Сириец распинался, что сам он из Ливана и американский подданный и христианин и что он охотно одолжит Маку сто долларов, если тот выдаст ему вексель сроком на два месяца, обеспечивающий ему пай книжной лавки в размере двухсот долларов. Он твердил, что он христианин и американский подданный и рискует жизнью, спасая жену и детей Мака. Мак был в. таком возбуждении, что только в последний момент заметил, что сириец давал ему сто мексиканских долларов, а вексель был составлен на американские. Сириец стал призывать небо в свидетели, что это ошибка, и Мак ушел, унося двести песо золотом.

К его приходу Конча уже собралась в дорогу. Она заперла лавку и стояла на тротуаре с несколькими узлами, двумя кошками в корзинке и Антонио с матерью, укутанными в одеяла.

Вокзал был так забит народом и багажом, что они не могли протиснуться в двери. Мак пошел кругом через пути и разыскал там знакомого железнодорожника Мак-Греса. Мак-Грес обещал их посадить, но велел торопиться. Он провел их в вагон второго класса, стоявший на запасных путях, и пошел брать им билеты, предупредив, что, должно быть, придется заплатить за них вдвое против обычного. С Мака пот катился градом, когда он наконец усадил женщин и погрузил узлы, кошек и Антонио. Состав был ужа битком набит, хотя его еще не подавали. Через несколько часов поезд передвинули к перрону, и шеренга запыленных солдат удерживала на платформе толпу, которая атаковала тронувшийся поезд. Каждое место брали с бою, все проходы были полны священников и монахинь, на подножках висели хорошо одетые горожане.

Мак отмалчивался, сидя рядом с Кончей в спертой жаре медленно ползшего поезда. Конча не переставая издыхала, ее мать вздыхала и причитала «Ay, dе mi Dios»,[162] и обе они глодали цыплячьи крылышки и ели миндальную халву. Поезд часто останавливали отряды солдат, охранявших дорогу. На запасных путях они встречали целые составы, набитые войсками, но казалось, никто не знает, в какую сторону они передвигаются. Мак смотрел па бесконечные шпалеры столетников и развалины церквей и целого города Сан-Хуан-Теотихуакан; наблюдал, как две огромные снеговые шапки вулканов Попокатепетль и Искатакчиуатл передвигались по горизонту, потом появился и стал поворачиваться перед поездом еще один золотисто-коричневый конус потухшего вулкана, потом вдали показалась голубовато-белая вершина Орисабы и стала расти и расти на ярком безоблачном небе.