Моя служба в Старой Гвардии. 1905–1917 - Юрий Макаров

После революции бедный старик прожил еще несколько лет так, как в эпоху военного коммунизма могли существовать «бывшие люди», он служил истопником, починял зонтики, точил старые бритвы «жилет» и попеременно со старухой женой часами стоял в хвостах… Умер он в тюрьме от разрыва сердца.

Когда после, лагерей 1907 года Шильдера от нас, наконец, убрали, новым нашим командиром был назначен генерал-майор Александр Александрович Зуров, брат моряка, доблестно погибшего в Цусиме, и двоюродный брат графов А. А. и Н. Н. Игнатьевых, о которых в этой книге я уже упоминал.

Как все Зуровы совершенно лысый, А. А. был высокий еще молодой человек, очень хорошо воспитанный, очень серьезный и очень деловой, но несколько суховатый. Впрочем, при нашей гвардейской «аутаркии», когда всем в полку, кроме строя, управлял старший полковник, некоторая отдаленность командира от офицеров была вещь вовсе не плохая.

До нас карьера А. А. была: Пажеский корпус, Преображенский полк и Военная Академия. К Генеральному Штабу он причислен не был.

Несмотря на суховатость в обращении, старый холостяк Зуров сразу же пришелся нам ко двору. Даже и те, на кого трудно был угодить, признавали, что командира мы получили такого, что лучше и желать нельзя. Лично мне кажется, что воевать под его начальством было бы одно удовольствие. К сожалению командовал он нами очень недолго и принужден был навсегда уйти из строя по самому неожиданному и нелепому случаю, в котором сам он ни душой ни телом виноват не был. Один молодой офицер умышленно изменил текст телеграммы, которую царь послал полку на полковой праздник. Этому невероятному происшествию посвящен один из очерков этой книги, под заглавием «Подпоручик Николай Ильин — редактор царской телеграммы». Вел. кн. Николай Николаевич грубо накричал на Зурова, и ему ничего не оставалось другого, как уйти.

Потому что его ценили и уже начинали любить, а главное потому, что он невинно пострадал, провожали Зурова совершенно исключительным образом. Кроме полкового жетона, поднесли ему еще прекрасный подарок. Кроме того офицеры всех четырех батальонов, каждый по отдельности, снимались с ним в группе. Группа нашего 3-го батальона и сейчас, когда я все это пишу, висит у меня перед глазами в моей маленькой квартирке в Буэнос-Айресе. Самая же главная часть проводов был прощальный обед-монстр, который был ему устроен. На обеде этом дом Романовых был представлен тремя членами, Константином Константиновичем, Кириллом Владимировичем и Борисом Владимировичем. Первые два были связаны с Зуровым по Преображенскому полку, третий но нашему. После тоста за уходящего командира полка, оглушительное ура продолжалось пять минут. Продолжительность небывалая. Наконец поднялся растроганный Зуров и, изо всех сил сдерживая волнение, стал благодарить, говорить, как он любит и уважает наш полк и как ему тяжело, что «неожиданные обстоятельства» заставили его с ним расстаться. Момент был высокого напряжения. Когда Зуров сел и на минуту стало тихо, Борис Владимирович, выражая общее настроение, в полголоса, но так, что всем было слышно, произнес выразительное двухсложное русское слово «сволочь». К кому это слово относилось, всем было ясно. Если бы появился в зале в эту минуту вел. кн. Николай Николаевич, то встретили бы его неприветливо. Тогда все были возмущены, но строго-то говоря, по существу Николай Николаевич был виноват только в том, что был груб. Несчастье, постигшее бедного Зурова, относится к категории карнизов, неожиданно падающих на голову прохожего. Обыкновенно карнизы не падают, но если уж случится такой случай, ничего тут не поделаешь: приходится нести последствия.

А. А. Зуров в строй так и не вернулся. До самой революции он управлял дворцами в Москве и, говорили, занимался какими-то историческими работами в Московских архивах. После революции он перебрался в Польшу, где у него был клочок земли. На этом клочке, занимаясь фермерством, он и умер за два года до второй германской войны.

Следующим нашим командиром был генерал-майор Илья Яковлевич Кульнев. По какой причине он получил наш полк, мне неизвестно. В Академии он не был, на Японской войне также не был. Долго служил воспитателем в каком-то кадетском корпусе — везло нам на педагогов, — а последнее время перед назначением, командовал в Смоленске 4-м Пехотным Капорским полком. Надо думать, что в назначении его главную роль сыграла его громкая фамилия. Он был родным правнуком знаменитого героя шведской и Отечественной войны 12-го года, авангардного генерала Кульнева. Портрет знаменитого Кульнева висел, да и теперь, наверное, висит рядом с портретом Милорадовича в галлерее героев 12-го года, в Зимнем Дворце.

И. Я. Кульнев числился нашим командиром полтора года, но фактически командовал несколько месяцев. Остальное время лежал дома и болел. Хотя и не неся уже строевой службы, я тогда жил в полку в офицерском флигеле и постоянно бывал в Собрании. За все это время я видел Кульнева только два раза. И оба раза он был в полной парадной форме. Первый раз когда принимал полк, а второй, когда лежал в гробу и мы с Леонтьевым стояли над ним почетными часовыми.

Про похороны рассказывать нечего, хотя они были, очень парадные, с великими князьями, с венком от царя, с десятками генералов, и свитских и простых, с войсками, с музыкой, все чин чином. А про прием полка Кульневым расскажу подробно, так как прием этот, можно сказать, был единственный в своем роде. Думаю, что никогда в Российской армии таких случаев не происходило.

Приему должны были быть посвящены два дня. Первый день представление офицеров в Собрании и парадный завтрак, а второй обход рот и полковых помещений. Полк новому командиру сдавал Левстрем.

К 11 часам в Собрание явились все офицеры, строевые, нестроевые, в постоянных командировках, одним словом все, кто носил полковую форму. Тогда как раз только что были введены новые Александровские мундиры с красными лацканами, и общая картина, получилась очень красивая. Приехал маленький П. П. Дирин, председатель общества старых Семеновцсв. Явились полковые доктора, духовенство, И. П. Широков, военный чиновник, делопроизводитель хозяйственной части, регент церковного хора Алексеев и оружейный мастер Антонов.

На войне все это переменилось радикально, но в мирное время ни духовенство, ни доктора, ни тем паче все другие полковые «апендисы», входа в Собрание не имели. Это был клуб «господ», куда всем прочим ход был заказан. Но по торжественному случаю приема полка новым командиром все социальные перегородки пали. На один день. Всего в зале собралось к завтраку человек 70. Приехали, командир бригады и начальник дивизии генерал Мрозовский.