Движение - Нил Стивенсон

— Великие и блистательные планы, — с горькой улыбкой промолвил де Жекс, — вроде того, что я сейчас изложил, часто порождаются не благочестием, а гордыней. Устроить сегодня аутодафе на Хей-маркет было бы приятно для моей гордости, но в нынешних обстоятельствах чересчур амбициозно. Мне следует проявить смирение и ограничиться никотином. Можете извлечь отсюда нравственный урок: вы жили пышно и расточительно, а умрёте жалкой смертью в канаве Хей-маркета.

— Как обидно, — произнёс английский голос, показавшийся Элизе странно знакомым, — что высокородный и благочестивый муж, ненавидящий деньги, вынужден халтурить и убивать абы как из-за того лишь, что они с Луём не наскребли нескольких луидоров.

При первом звуке этого голоса де Жекс отступил на полшага. Теперь Элиза смогла повернуть голову и взглянуть на говорящего: он стоял в центральной арке Оперы, как если бы вышел после спектакля. Поскольку сегодня представления не давали, логичнее было предположить, что это кто-то, хорошо знающий окрестные проулки. Не сумев преодолеть кордон верховых якобитов и огненные баррикады, он незаметно проник в Оперу через двор таверны «Колокол», прошёл всё здание и появился с той стороны, с которой его никто не ждал — настолько не ждал, что всадники, патрулирующие огненный периметр, ещё не поняли, что к ним с тылу просочился чужой.

Элиза от изумления потеряла несколько секунд, в которые могла бы освободиться. Теперь она вновь заработала кинжалом.

Де Жекс шагнул к чужаку.

— Глупость несусветная даже для тебя! Смотри: ты окружён. Тебе осталось жить несколько минут.

— Вы озадачены, отец Эд, потому что всё время нашего знакомства я был так расчётлив и осмотрителен. Однако в юности я только и делал, что чудил, и чаще — к собственной пользе. Все мои умные действия в Лондоне имели одну цель — добиться случая сделать какую-нибудь глупость ради моей Элизы. И вот я здесь: момент настал.

— Как пожелаешь! — воскликнул де Жекс. — Мне будет приятно наказать тебя за безрассудство, Джек.

Услышав это имя, Элиза вздрогнула; рука её дёрнулась, и кинжал окончательно рассёк петлю. Дверца с грохотом рухнула на мостовую. Де Жекс, шагнувший было к Джеку, замер и обернулся. Элизе некогда было вылезать из-под кареты. Она метнула в де Жекса кинжал. Лезвие вонзилось в ляжку чуть ниже ягодицы, но было таким лёгким, что вошло от силы на четверть дюйма. Тем не менее оно ужалило, как оса. Де Жекс вытащил его и с криком: «Шлюха поганая!» бросился к Элизе, занося для удара собственный кинжал.

Джек сбежал по ступеням Оперы и на ходу выбросил в сторону де Жекса левую руку, похожий не столько на дуэлянта, сколько на чародея, посылающего заклятие, поскольку клинка у него в руке не было, а ударить на таком расстоянии он не мог. Однако что-то в ладони у Джека всё-таки было: оно вылетело, вращаясь так быстро, что воздух наполнился гудением, как от крыльев маленькой птички. Вещица пролетела над занесённой рукой де Жекса и тут же, вопреки всем законам природы, повернула и принялась описывать вкруг его запястья сужающуюся спираль. Она двигалась всё быстрее по мере того, как убывал радиус орбиты, и, наконец, превратившись в размазанное пятно, ударила де Жекса по руке. Здесь она и осталась; ибо вещь, которую бросил Джек, была усажена сверкающими лезвиями.

Джек рывком отвёл левую руку назад, и де Жекса в тот же миг бросило к нему; их соединяла шёлковая нить, привязанная к таинственному метательному снаряду. Теперь взметнулась правая рука Джека. Она сжимала саблю. Остриё полоснуло де Жекса по руке, выбив из неё кинжал, и разрезало нить. Кинжал отлетел во тьму.

Теперь и де Жекс показал, что некогда учился фехтованию. Он отпрыгнул от Джека в тот же миг, когда Джек шагнул к Элизе. Левую, кинжальную руку Джек ему рассёк, но правая по-прежнему действовала. Де Жекс выхватил шпагу и повернулся к Джеку, сжимавшему в правой руке булатную турецкую саблю и ничего в левой. Таким образом, силы противников были бы практически равны, если бы их не окружали вооружённые люди на конях.

— Здравствуй, Элиза, — сказал Джек, — если это ты. Я вернулся в твою жизнь, к добру или к худу, и прощаю тебя за то, что ты метнула в меня гарпун. Когда-то ты предсказала, что я больше не увижу твоего лица. Покамест это так, потому что я должен смотреть на де Жекса, доколе мы не завершим нашу дуэль. Но потом…

Элиза, протискивавшаяся под каретой, не ответила.

— Я бы охотно сразился с тобой на дуэли, Джек, — говорил де Жекс, — однако военачальник на поле брани не может позволить себе такой роскоши.

Он поднял окровавленную руку, делая знак кому-то, кого Джек не видел. Рассечённая перчатка хлопала, как чёрное знамя, кровь капала на мостовую. Зацокали, приближаясь, подковы; один из верховых джентльменов де Жекса подъехал и остановился в арке света, из которой только что выбежал Джек. Путь к отступлению был отрезан. Элиза наконец-то встала на ноги. Джек, по-прежнему глядя де Жексу в лицо, шагнул между ним и Элизой, заслоняя её спиной.

— Капитан Шелби, — обратился де Жекс к всаднику, — у вас есть пистолет?

— Конечно, милорд.

— Он заряжен?

— Естественно, милорд.

— Не угодно ли вам будет подстрелить вон того малого, с турецкой саблей?

— Мне это не составит труда, милорд.

— Тогда сделайте милость. Прощай, Джек; и пусть тебя напутствует мысль, что вы с Элизой скоро встретитесь в геенне.

Грянул выстрел; но не со стороны капитана Шелби, а с крыши соседнего дома. Со стороны капитана Шелби донёсся лишь неэстетичный хлопок брызнувших на мостовую мозгов, затем глухой удар падающего тела.

— То была одна английская пуля, — произнёс голос, странно похожий на Джеков, с парапета Оперы наверху. — У нас есть ещё.

— Назовитесь! — потребовал де Жекс, поднося окровавленную руку к глазам, чтобы заслониться от яркого света из дверей Оперы.

— Вы не можете мне приказывать. Однако в моих интересах известить вас, что вы окружены первой ротой первого драгунского полка ополчения вигов, который прежде звался и вскоре снова будет зваться Собственным его величества блекторрентским гвардейским полком. Мы стояли неподалёку, чтобы оборонять Мальборо-хауз, буде возникнет надобность, а сюда нас заставил выдвинуться поднятый вами шум.

— Так возвращайтесь на свой пост, капитан, — крикнул де Жекс.

— Увы, я простой сержант.

— Так ступай к Мальборо-хауз, сержант, потому что его очень скоро придётся оборонять. То, что здесь происходит, тебя не касается; ты самовольно оставил пост.

— По правде сказать, меня это очень даже касается, сэр, — отвечал сержант, — поскольку дело вроде как семейное. Если глаза меня не обманывают, мой братец, до сего дня бывший позором семьи, намерен загладить вину, искупить грехи и всё такое благородным и древним способом: в поединке за честь прекрасной дамы. Я клялся, и не раз, что убью брата при первом случае. Может, ещё и убью. Однако я не позволю пристрелить его сейчас, когда он впервые в жизни собрался сделать что-то достойное. Вас я не трону. Но если кто-нибудь из ваших всадников попробует вмешаться, он последует за капитаном Шелби. Мы драгуны; стирать в порошок расфуфыренную кавалерию — наша работа.

Так говорил Боб Шафто. Все верховые якобиты его слышали и вняли предупреждению, только отец Эдуард де Жекс пропустил заключительную часть речи, потому что юркнул в здание Оперы.

Джек припустил за ним.

Элиза, преодолев секундную растерянность, крикнула:

— Спасибо, Боб!..

— Не до того. Вы в колебаниях: часть вашей души зовёт бежать за Джеком, другая убеждает, что вам не нужен жалкий бродяга. Я говорю вам войти, Элиза, если сержант может приказывать герцогине. Сброд по другую сторону костров менее дисциплинирован и ответственен, чем якобиты. В любую минуту здесь может начаться настоящая война. В дом! От входа не удаляйтесь! Если запахнет дымом, встаньте на четвереньки, выбирайтесь наружу и бегите, куда глаза глядят!

Дом Болингброка на Толден-сквер. Тогда же

— Мы, политики, — изрёк Генри Сент-Джон, виконт Болингброк, в одиннадцатый раз наливая себе портвейна, — подобны людям, живущим в холодном климате. Они, когда не заняты ничем другим, обыкновенно берут топор и принимаются рубить и складывать в поленницу дрова. Делают они это даже в августовскую жару, ибо их подгоняет память о том, как они мёрзли. И мне, и вам, Роджер, случалось промерзать до костей, поэтому мы, едва выдастся свободная минута, начинаем запасать политические дрова. У каждого из нас скопилась уже целая гора. Другие, сложив такую поленницу, давно бы остановились и перестали рубить. Однако мы с вами знаем, что дрова сгорят, стоит их поджечь, и сгорят быстро. Сейчас вся страна, которую мы зовём Соединённым Королевством, — одна большая поленница, вернее, две — виги и тори. Они так близко друг к другу, что нельзя поджечь одну, не запалив другую. Дело за искрой и трутом. Трута сегодня в Лондоне предостаточно, моими усилиями и вашими: ополчение и толпа. Они собираются у костров на Хей-маркет, на Холборне, в Смитфилде и на Чаринг-кросс, покуда мы стоим тут и наблюдаем.