Дэниел Мартин - Джон Фаулз

— Ну, я не считаю Нэлл такой уж невинной овечкой.

— Конечно. Всегда виноваты оба. — Теперь она рассматривала свои руки, дымок, поднимавшийся от зажатой в пальцах сигареты. — Легко ему на смертном одре говорить, как он мне благодарен. В этом доме такие слова не так уж часто можно было услышать. — Она опять потрясла головой. — Просто нечестно. Если не говорить об этом вовремя, то какой смысл? — Теперь уже не она, а я молча ждал продолжения. — Мы очень хорошо научились определять запретные зоны. Было время, когда я просто начинала на него кричать. Потом мы стали для этого слишком цивилизованными. Лень ссориться. Можно прожить в роли Гедды Габлер173 два часа. Но не десять же лет. — Мгновение спустя она добавила: — До смерти надоело всю жизнь биться над собственными проблемами.

— Очень хорошо тебя понимаю.

Очень тихо, чуть слышно сверху донеслась музыка: Жизель включила радио. Я представил себе, как девочка спешно пишет письмо домой или записывает что-то в дневник… И вдруг, откуда ни возьмись, прошлое вновь было с нами, были прежние мы, почти противоестественно, словно из потустороннего мира, в тишине, вовсе не похожей на ту, что так часто воцарялась здесь в эту ночь; эта тишина была прежней, той, что всегда помнилась, что была так свойственна прежней Джейн, была как бы выражением более серьёзной стороны её существа. Былая душевная близость, после всех этих лет, чуть тронутая печалью, сознанием тщеты и утраты, словно старое любимое платье, которое теперь уж и не надеть… я даже не был уверен, что мною не манипулируют, что Джейн не пытается сменить тактику, скрывая оборонительную позицию под притворной откровенностью. Надо было лишить меня запала, умерить мою пытливость — это она хорошо понимала и теперь представляла мне вполне банальную версию событий. Я никогда не верил в правильность теории о «благородстве» трагедии, о том, что лишь падение великих достойно трагедийного статуса. Но так как воспоминания детства обычно обретают чрезвычайно преувеличенный характер в неверной памяти взрослых, а всякое обращение к прошлому есть форма сентиментальной патетики, я понимал, что и сам не без греха, поскольку по-прежнему хранил благородную иллюзию о нашем общем прошлом. И всё же — может быть, потому, что Энтони только что совершил столь далёкий от банальности шаг — в том, что Джейн говорила, чувствовалась если и не полная, то хотя бы полуправда.

— А Нэлл знает об этом?

— В результате собственных умозаключений. — Она откинулась в кресле. — Но расспросов хватало. Впрочем, когда Энтони заболел, она перестала меня мучить. Кажется, она пыталась вызнать хоть что-нибудь у Роз, но…

— Я тоже прошёл через это. С Каро.

— Она стала гораздо хуже с тех пор, как сделалась хозяйкой Комптона — маленького мирка, где ты должна всё контролировать, иначе можешь сама оказаться под угрозой.

— Могу себе представить.

— На самом деле я и не знаю её теперь по-настоящему. С этой стороны. — Она помолчала. — В последние месяцы она была замечательно добра. Просто ей обязательно нужно силой загнать нас всех в собственную картину мира.

— Это от неуверенности. Только она никогда в этом не признается.

— Да тут не она одна виновата. Я утратила способность быть такой, какой меня хотят видеть другие. Это превратилось в дурную привычку. Поступаю вопреки ожиданиям. Как ты мог заметить.

Я улыбнулся, отчасти потому, что сама она не улыбалась.

— Ну раз уж ты сама так говоришь…

— Уговариваю себя, что просто ищу утраченную честность.

— Ты уверена, что правильно выбрала наречие?

— Ну, скажем, честно ищу утраченную простоту.

— Не могу сказать, что это качество когда-нибудь с тобой ассоциировалось.

— Мы все прошли дурную школу.

— Согласен.

И снова наступила тишина. Я протянул ей пепельницу — загасить сигарету. Она заговорила более оживлённо:

— Тебе повезло — ты живёшь в мире, который сознаёт собственную искусственность. Со времён Фредди Айера174 всепоглощающей манией в Оксфорде стал футбол. Боже тебя сохрани, если ты не сможешь на философском обеде обсудить последний ливерпульский матч или метафизическое значение чисел «четыре», «три», «четыре», да к тому же не знаешь, что такое «блуждающий форвард».

— Тебе бы послушать, как претендующий на интеллектуальность продюсер рассуждает о Леви-Строссе.175

— Ну он хотя бы старается?

— Ещё бы. Так, что у всех уши вянут.

Мы улыбнулись друг другу, опустив глаза. Музыка наверху затихла; весь дом, весь город окутал покой. Я представлял себе Энтони, лежащего на спине, с открытыми, невидящими глазами, застывшего в ледяном спокойствии смерти; и всё же мне казалось — он прислушивается. Джейн снова сложила на груди руки.

— Думаю, лучше мне всё-таки сказать тебе, Дэн. Никто больше об этом не знает. — Джейн всё разглядывала нижний край занавесей. — По поводу того, что ты сказал про Энтони. Что он хотел, чтобы мы снова стали друзьями… по правде говоря, это такое для меня облегчение… — Она подняла глаза и встретилась со мной взглядом. — Дело в том, что… есть один человек. Уже два года. Мы очень старались сохранить это в тайне. Но я боялась — вдруг Энтони догадывался?..

— Он бы мне сказал. А я просто в восторге.

Она пожала плечами, и мой восторг значительно поубавился.

— Всё это довольно сложно. Он тоже преподаёт здесь философию. Сейчас он, правда, не здесь, в Гарварде, пишет книгу об Уильяме Джеймсе.176 Творческий отпуск.

— Тебе совершенно незачем испытывать чувство вины.

— Да просто… комедия — как всё сплетается в какой-то прямо-таки кровосмесительный узор. Мы все были близкими друзьями, много лет. Я прекрасно знаю его бывшую жену. Она снова вышла замуж. Живёт совсем рядом, за углом. — Она состроила ироническую гримаску: — Ситуация прямо из Айрис Мердок.177

— Вы поженитесь?

— Эта мысль приходила нам в голову.

— Весьма здравая мысль.

— Он моложе меня на несколько лет. А я… ну ты понимаешь. В моём возрасте… И всякое такое. — Она на секунду остановилась. — Он сначала был студентом Энтони. Они разошлись во взглядах. Чисто философские проблемы, но что-то от эдипова комплекса тут всегда присутствовало. И от Иокасты.178

— И политические взгляды у вас одинаковые?

— Он очень активно работает в местном отделении лейбористской партии. Впрочем, — добавила она, — он не очень-то всерьёз воспринимает мой бросок дальше влево. Ты же знаешь, что такое наши профессора: любое отклонение от их собственных взглядов воспринимается как чисто воспитательная проблема. С глупых студентов надо просто сбить спесь.

Я улыбнулся:

— Но он всё-таки тебе нравится?

— Да, очень. Он меня смешит. Пишет забавные письма. Сравнивает ужасы Гарварда с кошмарами Оксфорда. Энтони он тоже пишет. Довольно часто приходится узнавать новости дважды. — Тут она, без видимой связи, сказала: — Иногда мне кажется, я никогда в жизни не смогу больше спокойно слышать слово «этика».

— Не думаю, что абсолютное отсутствие этики, с которым я так хорошо знаком, сильно облегчает дело.

— А тут… Живёшь с постоянным ощущением, что на самом деле Оксфорд, с этим его учёным духом, — всего-навсего шикарная школа для приготовишек. Сверхъестественно умные маленькие мальчики играют во взрослых.

— Но теперь уже ничто не помешает? Даже с точки зрения этики?

— Только интуитивное ощущение, что ему было бы гораздо лучше с кем-то, кто помоложе. А не со мной.

— Это ему решать. По собственному свежему опыту могу сказать, что и с той стороны в этом плане существуют свои проблемы.

В её голосе зазвучали чуть заметные лукавые нотки:

— Нэлл будет приятно узнать об этом.

— Тогда я запрещаю тебе доводить это до её сведения.

Джейн улыбнулась:

— Только если ты и на свой роток накинешь платок.

— Разумеется.

— Он предлагал отказаться от поездки в Гарвард. Это ведь на год. Но я уговорила его поехать.

— Слушай, почему бы тебе не уехать туда, к нему? После того как будут соблюдены все условности?

— Мне надо посмотреть, как к этому отнесётся Пол.

— Есть проблемы?

— Рационально он с ними вполне справляется. Меня беспокоит эмоциональная сторона: тут он стремится подавлять любые эмоции. Думаю, берёт с родителей пример. С девочкой было бы гораздо легче. Он старается во всём походить на отца.

— А тебя отвергает?

— Ему ведь пятнадцать. Как всякий в его возрасте.

— Это пройдёт.

— Если только ему не покажется, что это я его отвергаю.

— А отношения с твоим другом у него…

— Довольно хорошие. — Она разгладила брюки на коленях. — Я просто боюсь — не слишком ли сильным будет шок, когда Полу придётся принять его в качестве отчима. Не говоря уж обо всём остальном. У нас были тяжкие проблемы с успеваемостью. Пол — странный мальчик. Совершенно безнадёжен в тех предметах, которые ему скучны. Даже и пытаться не желает. Абсолютно неподатлив. И совсем наоборот, если дело касается истории. Кошмар. Тут он просто маньяк маленький.