Поздняя повесть о ранней юности - Юрий Нефедов

Собираем свое имущество и ползем к блиндажу. Он и впрямь оказался большим, уютным и сухим: нары с толстым слоем сена, посредине стол с газетами и журналами, на стене — полочка со стеариновыми плошками для освещения, у двери бревно с двумя десятками гвоздей для шинелей, с одной брошенной или в испуге забытой, а в уголочке — жестяная печурка с набором труб, которую можно установить где угодно. Опять выжимаем воду из своей одежды, поочередно поглядывая по сторонам из окопа у входа. Пагин говорит по телефону и сообщает, что к нам уже вышли. Коля чистит и смазывает свой автомат, а я опробую побывавшие в воде гранаты. Срабатывают.

— Капитан, они здесь, — раздался голос Ивана Китайкина, и в блиндаж ввалилось сразу человек 15 во главе с командиром дивизиона. Были тут и наш комбат, и Ваня Иванов, и Федя Лукьянов, и Петя Чернов, и остальные из взвода управления дивизионом. Подбросили их через реку на амфибии командира саперной части. Кто-то установил и разжег печурку, мы начали сушить свою одежду, а Китайкин с кем-то ушел и вернулся только через час. Артподготовка уже закончилась, артиллерия продолжала еще бить по дальним целям, но вокруг было тихо и спокойно, только из Штетина методично по переправе били бризантными гранатами.

— Бардак, — он и на фронте бардак, — вскочил в блиндаж Китайкин, — мы на стыке двух батальонов, между ними около 400 метров, а мы в центре этой дыры. Связь с командирами установлена, связные назначены, телефон тянуть отказались, говорят, что скоро пойдут вперед.

Он указал на карте цели, которые попросили обработать пехотинцы, и комдив тут же организовал огонь по перекрестку дорог, большому хутору за деревней и оврагу между деревней и лесом.

Мы с Колей сушили свои гимнастерки, шаровары, телогрейками обмотали трубу и у раскрытой дверцы держали портянки. Вспомнилось, как всего два месяца назад я целый день и полночи на морозе сушил свою одежду теплом собственного тела и высушил бы, да помог старик-поляк.

Артиллерия — не пехота: перебрались через реку из одного уютного блиндажа в другой, намокли, но все-таки сушимся. А слева и справа от нас на таких же ящиках плыла пехота и кто-то наверняка искупался в реке, а теперь сидит в окопе и сушит собой свое барахло. И, наверное, если нашел шинель немецкую, то не побрезговал, как я сейчас, ее надеть, чтобы согреться. А если не в окопе, а в ячейке, то и землю заодно согревает.

Понтонная переправа через р. Одер. Слева — взорванный мост. Апрель 1945 г.

Вспомнил свой батальон, его командира, разведчиков, защемило… похолодело под ложечкой, как от чувства предательства по отношению к ним. Надо было из запасного полка удрать и поискать их, ведь где-то рядом были. Но разве мог бы я преодолеть полевые комендатуры и всякие заградподразделения? Угодить в штрафную роту можно было очень легко.

Только через много лет я узнал, что наша 65-я армия генерала П. И. Батова на Одере стыковалась на левом фланге с 49-й армией генерала И. Т. Гришина, а следовательно были мои побратимы не более чем в 10 километрах от меня.

Постепенно все вокруг стихло, кроме крепостных орудий из Штетина, и все немного расслабились: кто-то достал карты и на нарах образовалась небольшая, но веселая компания во главе с комдивом, а комбат сидел рядом и перекидывал из руки в руку трофейную, в суконном чехле, флягу, пока она не опустела.

— Эй, ты, — обратился он ко мне, тыча пальцем в мою сторону, — сгоняй на батарею и принеси нам всем чего-нибудь пожрать.

Ты же видишь, все голодные с утра.

Ослушаться командира, да еще на передовой, нельзя и я, зная, что «ездят» на новичках всегда, встал, надел еще мокрую телогрейку, взял свой шмайсер и хотел выйти из блиндажа.

— Отставить, — громко и отчетливо произнес командир дивизиона и, обращаясь уже к комбату, продолжил:

— Возьми бинокль и пойди посмотри на переправу.

Мы вышли вместе с комбатом, проползли к развалинам дома и стали смотреть на понтонный мост. Снаряды в воздухе продолжали рваться, и саперы, бегая между очередными разрывами, стаскивали убитых на носы понтонов за веревочными перилами. Комбат отдал мне бинокль и уполз в блиндаж, а я смотрел и не мог понять почему не подавят это единственное крепостное орудие, калибром не менее 200 миллиметров, натворившее столько бед. Как бы откликаясь моим мыслям, с нашей стороны к городу пронеслось не менее десятка Пе-2, там поднялись тучи дыма и пыли, раздался далекий грохот и стрельба по переправе прекратилась.

Я вернулся в блиндаж с намерением собираться на батарею, но комбат вдруг, обращаясь больше к командиру дивизиона, чем ко мне, произнес примирительно, как бы продолжая начатый ранее разговор:

— Пусть проявит военную находчивость и накормит нас, а чем — это дело его.

Сидоров кивнул и развел руки в стороны, как бы соглашаясь, а я, повесив автомат на гвоздь, вышел и пополз к подвалу разбитого дома, отыскал там несколько банок консервированного компота, оставил их на крыше блиндажа и пополз по полуразрушенной траншее. Еще раньше я заметил в ней присыпанное землей брошенное различное имущество, в том числе ранцы. Зная, что в них может быть солдатский паек НЗ, я стал вытаскивать их, раскрывать и действительно нашел несколько запечатанных в провощенную бумагу объемистых пакетов с продуктами.

Увлекшись своим занятием, я удалился от блиндажа метров на 200 и вдруг увидел сидящих в окопе, очевидно ими частично восстановленном, двух пехотинцев в касках и с ручным пулеметом. Опять защемило под ложечкой…

— Нашел чего-нибудь, так поделись, — засмеялся тот, что был постарше, — мы тоже проголодались.

Я бросил им один пакет через заваленную часть траншеи, они поблагодарили, и старший продолжил:

— Ты уходи быстрее к себе, немцы зашевелились и как бы не направились сюда. Нас тут немного и может стать жарко…

Двинувшись в обратный путь, я выглянул из траншеи в сторону деревни, но ничего не увидев, продолжал ползти к блиндажу. Когда я был на полпути, со стороны деревни раздались пулеметные очереди, над головой прошли стайки трассирующих пуль, все вокруг загремело, зашевелилось и я, не выпуская из рук пакеты, работая коленями и локтями, устремился к блиндажу.

Не войдя, а буквально влетев в него, я увидел, что он пуст, только на столе продолжала гореть стеариновая плошка, а на гвозде висел оставленный мною шмайсер. Схватив его, я забыл о сумке с запасными рожками, и выскочил в траншею, осторожно выглянул и невольно съежился: человек 250 немцев, охватывая полукольцом то место, где находился блиндаж, двигались через мокрую низину с подоткнутыми за пояс полами шинелей, ведя огонь на ходу из автоматов и пулеметов. За спиной у них рванули два снаряда, я понял, что наши передали данные для стрельбы по третьей траншее и сейчас ударят между третьей и второй, а затем по второй.