У «Волчьего логова» - Петр Трофимович Кугай

с помощью пишущей машинки отпечатали текст письма командиру этого соединения, действующего в Гайсинских лесах. Более точного адреса, естественно, не имелось.

Но разведчики нашли адресата. Им оказался командир 2-й партизанской бригады имени Сталина Анатолий Герасимович Кондратюк (партизанская кличка «Юра»). Он хорошо принял посланцев из Черного леса и направил вместе с ними рацию и опытного радиста Валерия Сибякова. Впервые была налажена связь с. Большой землей, с командованием 1-го Украинского фронта.

Среди прибывших в отряд оказалось немало знающих, находчивых людей. Из трофейного оборудования бойцы смонтировали походный радиоузел, а на деревья повесили громкоговорители. Теперь над лесным лагерем звучали голоса московских дикторов.

Те, кто приходил из подполья, услышав такую передачу, часто не могли сдержать слез радости.

Была в партизанском лагере и своя типография. Парторганизация, кроме выпуска листовок, наладила издание боевых листков «Красный партизан». В состав редакции входили комсомольцы Мария Драчук, Михаил Середович, Григорий Ткачук и Ганя Крот.

Несколько слов про Марию Ивановну Драчук. В 1942 году Центральный Комитет ЛКСМУ направил ее на Винничину для подпольной работы. В августе, спустившись на парашюте, она попала в село Осолинку Литинского района. Создав там подпольную группу, наладила связь с подпольщиками села Каменогорки Калиновского района, а через них и с отрядом имени Ленина. Группе Марии Драчук удалось организовать подпольную типографию, издавать и распространять листовки. Подпольщики прятали и лечили раненых партизан, снабжали отряд продуктами питания.

В сентябре 1943 года Мария Драчук и некоторые подпольщики Осолинки, захватив типографские шрифты и необходимые к ним принадлежности, перешли в Каменогорку. Вместе с тамошними товарищами они присоединились к отряду имени Ленина.

Вот одна из листовок, изданных в лесу:

«Смерть немецким оккупантам!

Тов. железнодорожники!

Вам хорошо известно, какое огромное значение имеет железная дорога во время событий, которые сейчас происходят. Прекращение работы железных дорог означало бы прекращение быстрой доставки и переброски фашистских войск, боеприпасов на фронт и вывоз награбленного добра в Германию.

Мы призываем вас:

1. Выводите из строя паровозы и вагонный парк.

2. Поджигайте военные и легковоспламеняющиеся грузы на базах и в пути движения.

3. Организуйте крушения поездов.

4. Разрушайте мосты и переезды.

5. Расстраивайте связь и селекторное хозяйство.

6. На железнодорожных узлах создавайте пробки.

7. Немедленно прекращайте работу.

Выполнение этих указаний поможет Красной Армии в ближайшее время освободить нашу землю от фашистских банд…»[19]

В партизанских листовках рассказывалось о событиях на фронтах, давались советы молодежи, как избежать угона на каторгу в Германию, как действовать тем, кто решил с оружием в руках помогать Красной Армии освобождать родную землю.

По инициативе коммунистов и комсомольцев партизаны оказывали большую помощь людям, которых фашисты выселяли из окрестных сел. С этими людьми гитлеровцы обращались особенно жестоко: за малейший протест или неповиновение расстреливали на месте. Такая «эвакуация» осуществлялась в Майдан-Бобрике, Бруслинове, Пеньковке, Павловке, Яцковцах, Супрунове…

Вот как рассказывал об одной из таких эвакуаций начальник охраны «Вервольфа» унтер-штурмфюрер СС Даннер своему непосредственному начальнику обер-фюреру СС Ратенхуберу:

«…В первом часу ночи началась эвакуация населения, в три часа закончилась. Жителям разрешалось брать с собой только то, что они смогут унести в руках. 15 человек выделили для сбора и вывоза скота. Некоторые жители, поддерживающие партизан, не подчинились, но это быстро было улажено, так как у нас имелось необходимое количество солдат. Они действовали достойно, во имя выполнения задания… Приходилось прибегать к таким мерам, как расстрел, ранения, в случае сопротивления населения. Ровно в шесть часов тридцать минут села были освобождены. Все дома, огороды были переданы Лафорке.

Хочу еще предупредить, господин начальник, что эта эвакуация населения проходила не просто как переселение жителей, а как штрафное наказание всех тех, кто помогал партизанским бандитам…»[20]

И тот, кто писал этот документ, и тот, кому этот документ адресовался, ясно понимали, что «штрафные меры» проводились не только для того, чтобы запугать население и лишить партизан его поддержки. Трудоспособных мужчин и женщин фашисты пытались вывезти в Германию, а остальное население попросту выгнать из сел. Беспомощных стариков и детей, больных и слабых они обрекали на смерть от голода и холода. Это был один из приемов выполнения варварского плана освобождения земель от ненужного фашистскому рейху населения.

Партийная организация партизанского соединения имени Ленина не могла допустить, чтобы тысячи, десятки тысяч людей умирали от голода и холода, оставшись под открытым небом в преддверии зимы. Коммунисты, комсомольцы ходили по селам, к жителям, которых фашисты еще не успели выселить, разговаривали, объясняли, что каждая семья должна дать приют двум-трем семьям, выброшенным фашистами на улицу. Но устроить тысячи стариков, детей, больных было делом нелегким. И комсомольцы-разведчики обходили десятки сел соседних районов, подготавливая их жителей к приему выселенных.

Довгань, Гриша, Игорь, девушки-связные принялись спасать шуляков. Уже поступило распоряжение о вывозке всех их в Германию, правда, шулякам объявили, что все их заведение переводят в Кожухов… Но подпольная разведка своевременно оповестила молодежь об истинных планах гитлеровцев, и почти все шуляки успели либо сбежать в Черный лес, либо перейти на нелегальное положение.

В родном селе Довгань побывал уже по первой пороше. В эту ночь он со своими хлопцами был в разведке и, оказавшись неподалеку от родного села, не выдержал. Отпустил ребят и, пригнувшись к шее коня, садами направил его к своей хате. Снег слепил глаза, падал за воротник, холодными струйками сползал по спине.

Перед ним, за глухою стеною тьмы, лежала Павловка. Его Павловка. Теперь это было только направление, ничем не обозначенное, лишенное зримых признаков, но знакомое до боли. Он знал его, чувствовал всем своим существом, хоть и справа, и слева, и вокруг во влажной тьме только шелестел мокрый снег. Если оглянуться, то едва различишь несколько следов конских копыт.

Чем ближе подъезжал он к селу, тем тяжелее становилось на сердце, тем острее становилось чувство, что в любую минуту ночную тьму может разорвать выстрел в упор. Пламя на миг высветлит мрак — и ты в последний раз увидишь нечеткий силуэт родной хаты.

«И несут же тебя черти в Павловку! — думал Довгань о себе, как о ком-то постороннем. — Что связывает тебя с этим селом? Ведь той Павловки, которую ты знал, давно нет. Нет отца, нет друзей, нет старшего брата. Нет Советской власти, колхоза. Нет той единственной, к которой ты бегал протоптанными между огородами и садами стежками. Нет людского тепла. Павловка стала одним из населенных пунктов в зоне сплошной фильтрации, в самом очаге коричневой заразы».

Любимые старятся, но не старятся их образы в наших душах. Петру казалось, что второго такого села, как Павловка, нет и не будет. Разбросав свои хаты на несколько километров вдоль леса, она