Политическая преступность - Чезаре Ломброзо

Истерия, близкая родственница эпилепсии, еще чаще снабжает нас примерами безграничного эгоизма, переплетающегося с чрезмерным альтруизмом, что и доказывает связь последнего с нравственным идиотизмом.

«Встречаются женщины, – пишет Легран дю Соль, – принимающие шумное участие во всех добрых делах своего прихода. Они делают сборы для бедных, работают на сирот, посещают больных, раздают милостыню, хоронят мертвых, чуть не насильно вытягивают пожертвования у знакомых и незнакомых, забрасывая ради благотворительности и мужа, и детей, и свои домашние дела.

Эти женщины творят добро из тщеславия и любви к суете. Они вносят в дела благотворительности тот пыл, с которым крупные мошенники устраивают финансовые предприятия с гиперболическими дивидендами.

Эти женщины бегают, суетятся и с редкой внимательностью обдумывают все подробности устранения или облегчения как частных, так и общественных бедствий, причем принимают заслуженную благодарность и восторг зрителей с поддельной скромностью.

Когда семью постигает какое-нибудь горе, то истеричная благотворительница из сил выбивается, чтобы загладить следы этого горя: с тем поплачет, этому утрет слезы, поддержит отчаивающегося, откроет ему неожиданные горизонты грядущего счастья, одним словом, утешит всех и каждого.

Чем глубже горе, тем сильней она будет суетиться. Подвижная и припадочная по натуре, она никогда не делает добра хладнокровно.

Истеричная благотворительница может совершать легендарные подвиги.

Во время пожара она выкажет неслыханное присутствие духа: спасет драгоценности, вытащит из огня старика, больного, ребенка; во время уличного бунта остановит толпу восставших; при наводнении окажется храбрее всех мужчин.

А если вы на другой день поглядите на эту героиню, то найдете ее в полной прострации, и она вам скажет, что сама не знает, как это все вышло, что она не сознавала опасности.

Во время холерных эпидемий, когда страх – плохой советник, как известно, – обусловливает возмутительные деяния, некоторые истерички проявляют необыкновенное самоотречение: ничто их не пугает и не отталкивает, ничто не нарушит их стыдливости. Они превзойдут усердием санитаров и врачей, будут растирать больных, хоронить мертвых и увлекут своим примером всех окружающих. А местные газеты прославят их потом за такое геройство.

Самопожертвование становится для таких истеричек потребностью, случаем сделаться необходимыми, так что добродетель их является болезненной. Но в качестве примера они все-таки приносят свою долю пользы.

Ввиду этого я просил и получил общественную награду для одной истерички, успевшей уже попасть в психиатрическую лечебницу, но отличившейся действительно трогательной благотворительностью в своем приходе. Она ухаживала за больными, препровождала их к врачам и в больницы; снабжала вином, мясом, молоком – родильниц и новорожденных; снабжала бедняков одеждой; помещала стариков в богадельни; раздавала белье и лекарство; добывала бедным даровые советы разных специалистов и прочее. Сама же довольствовалась исключительно необходимым и круглый год носила одно и то же платье. А между тем эта дама страшно раздражительна, страдает беспрестанными припадками, плохо спит и вообще серьезно больна.

Истерички, наконец, к своим личным горестям относятся иногда совсем необыкновенным образом. Потеряв сына или дочь, они остаются совершенно покойными и полными достоинства: не плачут, обо всем сами заботятся, не забывая малейших подробностей, ведут себя сдержанно и даже при последнем прощании, перед могилой, остаются бесстрастными. Глядя со стороны, можно подумать, что они обладают особенной силой воли, исключительной стойкостью характера, а между тем – ничуть не бывало! Они просто больны и на самом деле слабее всех других».

7)  Литература. Литераторы, собиратели «человеческих документов», уже отметили маттоида, этот вновь народившийся тип. Так, Доде основал на нем целый роман («Жак»), а Золя выставил его под именем Лянтье («Жерминаль»), находящегося в родстве с алкоголиками и бунтовщиками.

Достоевский в своих «Бесах» дает нам целую серию политических маттоидов в России.

Степан Трофимович есть несомненный маттоид, постоянно пишущий великое произведение и никогда его не кончающий (подобно Аржантону в «Жаке»), постоянно боящийся преследований полиции, которая о нем и думать забыла.

В душе он враждебно относится к нигилизму, но дозволяет нигилистам собираться в своем доме; в душе он глубоко честный человек, а на деле живет, как паразит.

Сын его, Петр Степанович, есть настоящий заговорщик. Будучи мечтателем, скептиком, мстительным человеком, он обнаруживает удивительное хладнокровие, обладает выдающимися способностями ко лжи и к эксплуатации в свою пользу чужих пороков. Он сеет по всей стране пожары и убийства, весьма ловко устраняясь в минуту опасности и подставляя вместо себя безгранично преданного ему честного фанатика-маттоида или другого, тоже маттоида, боящегося крови.

Капитан Лебядкин – революционер, готовый сделаться шпионом, – отпетый алкоголик, нравственный идиот, полуманьяк, но с наклонностями к поэзии. Сестра его – слабоумная полупроститутка.

На собраниях нигилистов выступают еще два маттоида, из коих один пишет огромный трактат для доказательства того, что одна десятая человечества должна распоряжаться остальными девятью десятыми как рабами.

В своих «Эксцентриках» Танфлери пишет: «Всякая революция выдвигает на сцену множество реформаторов, апостолов и полубогов, которые все стремятся спасти человечество!

Реформаторы бывают двух сортов: комические и трагические. В сущности все они немножко шуты, но, собрав себе последователей, составляют партию, обладающую средствами, уставом, планом действий, и становятся влиятельными. Что касается меня, то я предпочитаю бедных утопистов, вопиющих в пустыне и спасающих человечество в одиночку, без последователей, газет и прочего».

Глава 13. Индивидуальные факторы (продолжение). Случайные политические преступники

Случайные преступники. В эту рубрику мы помещаем мирных граждан, принужденных нарушать неисполнимые законы или принимавших участие в политическом преступлении благодаря тому, что они были обмануты, принуждены или соблазнены настоящими авторами последнего. Достоевский в своих «Бесах» прекрасно описывает те средства, при помощи которых хитрые конспираторы превращают мирных граждан в революционеров.

«Прежде всего, – говорит он, – нужно создать бюрократию, иерархию, ливрею. Придумывают титулы и должности: президента, секретаря и т. п. Затем действуют на чувство, возбуждают страх перед высказыванием собственного мнения, боязнь прослыть врагом свободы и прочее. Наконец стараются мирного гражданина замешать в какое-нибудь кровавое преступление – убить, например, вместе с другими предполагаемого шпиона, – так как кровь крепче всего цементирует заговорщиков друг с другом».

В странах, управляемых при помощи широкого выборного права, многие принимают участие в волнениях с целью выдвинуть какую-нибудь личность и затем эксплуатировать ее в свою пользу.

Многие смело идут за вожаками, влияющими на них красноречием, силой, а иногда просто громким голосом.

Наконец, и личная обстановка играет немалую роль. Убийцы Домициана, Нерона и Калигулы действовали с целью самозащиты: они убивали исключительно для того, чтобы не быть убитыми.

Многие из известных нам итальянских анархистов были прежде скромными чиновниками, приказчиками, военными и прочее и оставались покойны до той минуты, пока потеря места, уменьшение жалованья или дурное обращение начальства не толкнуло их на революционный путь.

Надо заметить, однако же, что ни ухищрения вожаков, ни влияние случая или личной обстановки не поколебали бы мизонеизма этих случайных преступников, опирающегося на любовь к жизни, столь сильную у среднего человека и столь грозно обставленную драконовскими законами деспотических правительств, если бы самый их организм не представлял собой уже готовой почвы для нарушения равновесия.

В самом деле, это суть люди, не обладающие темпераментом, но в основе характера которых лежит неприспособляемость к обществу, обусловливаемая беспокойным стремлением к улучшению своего положения, гиперэстезией чувств, подчеркивающей для них всякое горе, наконец – любовью к приключениям и опасностям.

«Тайна их влияния состоит в том, – по словам Достоевского, – что они первые, наклонив голову, бросаются в опасность, часто не зная даже, в чем дело, и уж во всяком случае без того практического иезуитизма, при помощи которого злые люди достигают цели. В обыденной жизни они являются желчными, раздражительными и неуживчивыми, часто даже тупыми, в чем, собственно говоря, и лежит их сила».

Физически случайные преступники оказываются обыкновенно вполне нормальными, без всяких признаков вырождения.