Алексей Косыгин. «Второй» среди «первых», «первый» среди «вторых» - Вадим Леонидович Телицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проходил по «Ленинградскому делу» и Юрий Владимирович Андропов, трудившийся в конце 1940-х годов вторым секретарем ЦК ВКП(б) Карело-Финской ССР. Он близко знал одного из осужденных по делу — Ивана Владимировича Власова[375], а потому и его таскали на допросы чуть ли не ежедневно, стараясь накопать «компромат»… В начале 1950-го вызовы на допрос прекратились, спас его Отто Вильгельмович Куусинен, глава Карело-Финской республики, он же устроил Андропову и перевод в Москву в 1951-м.
Уже став председателем КГБ СССР, Андропов затребовал из ведомственного архива материалы «Ленинградского дела». Как оказалось, материалы по Андропову были выделены в отдельное делопроизводство…
И Андропов, и Устинов знали о том, что Косыгин во время «Ленинградского дела» «отделался испугом» и был едва ли не единственным человеком, близко стоящим к Жданову, кто избежал ареста. Завидовали его карьерному росту? Несомненно! Близости к Жданову и Сталину? Удачному избежанию репрессий? Вполне вероятно… Но первому фактору — скорее всего. Амбициозные были товарищи, и тот, и другой…
* * *
Косыгин занял пост председателя Совета министров, перевалив 60-летний рубеж жизни. Каким он стал к этим годам? Какие качества как руководитель выработал? Чем отличался от остальных? Умудренный жизненным опытом, Косыгин был осторожен, никогда не «рвался сломя голову» вперед, каждый шаг продумывал, казалось, все просчитывал… В беседе с подчиненными никогда не прибегал к «директивному тону». Наоборот, настаивал на том, чтобы собеседник высказал свое видение той или иной проблемы, того или иного процесса. Его ближайшее окружение — родные и близкие — считали, что Алексея Николаевича отличали «психологическая устойчивость и чувство хорошей ориентировки» — где надо — противостоял, где не надо — уходил в сторону от борьбы[376]. Этого принципа он придерживался всю жизнь и изменять его не желал.
Но так по-настоящему и не стал «бойцом-политиком»: групп внутрипартийных не создавал, своих людей к «хлебным» местам не пропихивал… Нет, не был он «бойцом»…
Как же складывался рабочий день Косыгина? В девять часов он приезжал в свой рабочий кабинет в Кремле и начинал просмотр центральных газет. Затем принимал заведующего своим секретариатом, который докладывал о самых неотложных делах, по которым премьер сразу давал задания аппарату, своим заместителям, работникам Госплана, сотрудникам Госснаба, министрам. Все такие поручения, их выполнение, а порой и ход дел тщательно контролировал.
Затем приходил помощник Косыгина по «партийным делам» Владимир Николаевич Соколовский с материалами Политбюро или отдельными поручениями по линии Центрального комитета. Как правило, предварительно решения по этим вопросам были тщательно подготовлены и согласованы с различными организациями. За исполнением последних также был установлен особый контроль[377].
После обеда следовало два часа отдыха, затем — приемы, встречи, работа с документами и прочее, и прочее, и прочее…
Рабочий день был не нормирован.
Министр геологии СССР Е. А. Козловский считал, что Алексей Николаевич — это человек самой высочайшей эрудиции, никогда не вмешивался в политические дрязги, занимался хозяйственными вопросами, в которых разбирался и которые в состоянии был решить. Если возникала какая-то экономическая проблема, он как бы говорил: я в состоянии разрубить этот узел, но — самостоятельно, используя весь багаж своих знаний и опыта…
«Косыгин, — продолжал Козловский, — был уникальным человеком, очень самостоятельным и ответственным: если он брался за какое-то дело, то отвечал за него до конца».
А еще он всю жизнь свою оставался человеком тактичным, с уважением относился ко всем. Но никогда «ради такта» не отказывался от своих принципов, от своей позиции. И в «этом его превосходство в значительной степени над остальными членами руководства страны»[378].
Став премьером, Косыгин мог «сам себе сказать»: «Второго момента может и не быть…» Действительно, все складывалось: Косыгин — второе лицо государства (Подгорный — не в счет), Брежнев еще не определился, на кого можно опереться, и даже не «сколотил» свою «команду»… А в экономике дела шли все хуже и хуже — не хватало всего и вся. «Дефицит» стал «пиком сезона»…
Время конца 1964-го — первой половины 1965-го стало для Косыгина «точкой невозврата к старому»: сказав «а» в проблеме переустройства советского хозяйства во время своего назначения на пост председателя правительства, он должен был сказать «б» — представить собственный план реформ.
Косыгин много размышлял над возможными различными вариантами реформы, но все они сводились к одному: «надо», «надо», «надо». Но вот как? Косыгин не был теоретиком, и ему, как практику, всегда не хватало умения «подвести» под поиск решения проблемы теоретическую базу, обосновать то или иное решение, ведь реформировать предполагалось не одно какое-либо предприятие, и даже не одну какую-либо отрасль, а — глобально, все хозяйство. Алексей Николаевич искал «некий» «теоретический стержень», который мог бы послужить основанием реформы, искал те формулировки, с помощью которых можно было не только четко объяснить цели и задачи реформы, но обозначить те узловые моменты, которые явились бы основными в реформировании хозяйства.
Конечно, экономистов-теоретиков в Советском Союзе хватало (как, впрочем, и сейчас — в России), но те разработки, с которыми знакомился Косыгин, его явно не устраивали: чего-то в них «не хватало»… И он требовал от помощников все новых и новых материалов экономистов о состоянии дел в национальном хозяйстве, о проблемах последнего и о возможных путях их разрешения…
* * *
Еще осенью 1962 года Алексей Николаевич обратил внимание — скорее всего, по совету своего зятя Д. М. Гвишиани (о нем чуть ниже), недавно ставшего кандидатом философских наук, но интересующегося проблемами социологии, экономики и управления, — на опубликованную в газете «Правда» статью профессора Харьковского государственного университета Е. Г. Либермана «План, прибыль, премия»[379].
Харьков и его жителей Косыгин знал еще с военных лет, имел представление об интеллектуальном потенциале харьковских научных (да и управленческих) кругов. И неудивительно, что статья именно харьковского экономиста легла на рабочий стол Косыгина.
И эту статью харьковского ученого Алексей Николаевич прочитал, что называется, «с
