Шестой Дозор - Сергей Лукьяненко

– Он идет, – сказал Кеша. – Он идет и…

Взгляд парнишки вдруг остановился на мне. И теперь уж я не сомневался – он увидел будущее. Увидел и замотал головой.

– А какие варианты? – спросил я. – Сам знаешь – нет их.

В приемной раздались шаги, и те, кто вошел в Шестой Дозор, непроизвольно сдвинулись друг к другу. Даже Завулон со вздохом поднялся из-за стола и приблизился к ним.

А я остался на месте, ближе к дверям.

– Антон! – крикнула Светлана.

– Оставайся на месте! – приказал я.

Двуединый показался на пороге. Он снова изменился. Светлый маг Денис и Темный маг Алексей окончательно трансформировались, сплавились в одно существо. Это был человек не меньше двух с половиной метров ростом, с толстенными руками и ногами, с головой, непропорционально большой даже для такого гиганта, с выпученными глазами и полуоткрытым зубастым ртом. Он был гол и абсолютно лишен признаков пола.

Таких страшилищ порой рисуют маленькие дети, после чего озабоченные родители начинают задумываться о визите к психологу. Маленькие дети порой вспоминают то, о чем забыли старики, и предвидят то, о чем не хотят задумываться взрослые.

Двуединый, наклонив голову, вступил в дверь – и в тот же миг я почувствовал, как Сумрак вздрогнул. Где-то на других концах мира, в пражских спецхранах Инквизиции и потаенных схронах ведьм под Мадридом, в региональных отделениях Ночных и Дневных Дозоров, в вампирских катакомбах Лондона, в Берлине и Тайбэе, Киеве и Сан-Франциско, Токио и Варшаве, одновременно разрядились все амулеты и артефакты, сотни и тысячи лет копившие Силу.

Исландский вулкан с непроизносимым названием взорвался, выбросив столб пепла и огня, когда сквозь его огненную основу прошел поток энергии. В Атлантическом океане американская подводная лодка попала в линию Силы, отмеченную на стометровой глубине кипящей водой, и развалилась пополам. Над Испанией легкомоторный самолет превратился в лебедя пятиметровой длины, за шею которого цеплялся обезумевший пилот. Подземный толчок тряхнул Москву, не знавшую серьезных землетрясений, с силой в шесть баллов, разрушив только что построенную и сданную в эксплуатацию эстакаду. В воздухе повис звенящий гул.

Двуединого опутало сетью зеленого огня. Он взвыл, раскинул руки, пытаясь порвать магические путы. Но те не поддавались. Тут было много, очень много Силы – больше, чем мог выдержать даже Сумрак.

Кабинет разгородило мутным белесым Щитом – даже сквозь него пылающая сеть грозила выжечь сетчатку. Двуединый пошатывался, пытаясь устоять, – а сеть сияла все ярче, энергетические линии утолщались, превращались в канаты, ощетинившиеся иглами разрядов, резали его плоть, входили в тело.

– Ну же! – закричал Гесер с азартом охотника, добивающего раненого зверя.

Зеленое пламя вошло в тело Двуединого, сияние поблекло. Щит угас. Двуединый стоял, будто прислушиваясь к чему-то в своем чудовищном теле. Потом он рыгнул – и изо рта его вырвался клуб смрадного зеленого дыма.

Стало тихо, только на столе звенели чашки и блюдца. Потом с печальным прощальным звоном раскололась чашечка с недопитым эспрессо.

Двуединый поднял голову и тихо зарычал.

– Все-таки следовало попытаться, верно? – извиняющимся тоном произнес Завулон.

Двуединый шагнул вперед.

– Шестой Дозор создан! – Арина шагнула вперед, встала рядом со мной. – Двуединый, Шестой Дозор создан, по праву кровавого завета мы требуем переговоров!

Взгляд Двуединого остановился на ней. Гигант помедлил и спросил холодным равнодушным голосом:

– Кто входит в Дозор Шести?

– Я, Арина, от ведьм. Завулон от Темных. Надежда от Светлых. Егор от зеркальных. Иннокентий от пророков. И… – Арина на миг запнулась, – Константин от вампиров.

– Начну говорить с ним, – решил Двуединый. – По праву первых Иных его голос – вначале.

Костя вышел к Арине.

– Я, Темный Иной, Константин Саушкин, Хозяин Хозяев…

– Обман, – вдруг произнес Двуединый. – Ты мертв.

– Я давно мертв, – холодно сказал Костя. – Я мертв трижды. Я умер, когда стал вампиром, инициированный родным отцом. Я умер вдали от Земли, оторванный от Силы. Я умер на шестом слое Сумрака, убитый Антоном Городецким. Я нежить. Тебе ли возмущаться, что мертвый пришел в Дозор?

– Ты мешал мне.

– Я исправлял твою ошибку. Ты не имел права нападать на будущего члена Дозора Шести.

Двуединый помедлил. Потом сказал:

– Говори.

– По праву вампиров, первых Иных, заключивших завет с тобой, я разрываю его отныне и навсегда. Не все должно решаться так просто, как привык ты. Я говорю – кровавый завет разорван.

– Кого ты приносишь в жертву в подтверждение своих слов? – спросил Двуединый. – Ты знаешь правила. Связаны кровью. Любовь и ненависть. Благородство и предательство. Сила и слабость.

– Я приношу в жертву Антона Городецкого, – сказал Костя, и Светлана за моей спиной вскрикнула. – Я любил его как старшего друга. Я ненавижу его как своего убийцу. Он поступил благородно, став мне другом вопреки правилам Дозоров. Он поступил подло, отправив меня умирать. Из-за него я стал сильным и из-за него стал слаб.

– Теперь говори ты, ведьма, – сказал Двуединый, никак не отреагировав на слова Кости.

– Я, Тем… Светлая Иная, глава ведьм Конклава, – сказала Арина. – По праву ведьм, укравших свое право на Силу у вампиров и оборотней, по праву женщин, заключивших кровавый завет с тобой, я разрываю его отныне и навсегда. Слишком много крови и зла даже для нас, ведьм. Кровавый завет разорван навсегда.

– Кто жертва твоих слов?

– Антон Городецкий, – кивнула Арина. – Я любила его… – она вдруг рассмеялась, – ведь даже дряхлая ведьма вправе полюбить мужчину. Я ненавижу его, потому что он не замечал моей любви, он любит другую и никогда не стал бы моим. Он поступил благородно, не замечая моей любви, и он поступил подло, не заметив ее. Ему я отдала бы свою Силу, но ему не нужна даже моя слабость.

– Зеркало, – сказал Двуединый.

Егор вздохнул.

– Ну как там… Я, Егор Мартынов, неинициированный Иной, зеркальный маг… наверное. По праву… – он на миг замолчал, – по праву стороны, которая хранит равновесие, по праву стороны, которая реализует себя только в смерти. Я разрываю кровавый завет, потому что равновесие надо выправлять как-то иначе. Не разрушая все. Разрываю навсегда, и бла-бла-бла, как там положено.

– Твоя жертва?

– Антон Городецкий, – сказал Егор. – Я люблю его, он меня спас. И ненавижу, он меня подвел. Он поступил благородно, потому что защищал мое право на свою судьбу, но поступил подло, потому что для него важнее была его собственная судьба. Он показал мне Силу, и я выбрал слабость. Вот. Как-то так.

– Пророк? – произнес Двуединый.

– Я – Иннокентий Толков, – сказал Кеша. – Пророк. Светлый. Первый уровень. Я от всех пророков, потому что только я гожусь. Я разрываю кровавый завет, потому что в нем нет будущего, а я хочу его видеть. Отныне и навсегда.

– Жертва?

– Антон Городецкий… – едва слышно сказал Кеша. – Он как бы тоже меня спас. Но дело даже не в этом, я его люблю, потому что он отец Нади. И я… я его ненавижу. Потому что я должен был назвать его имя, и он понял, что я назову. И он благородно себя вел, никогда не мешал мне дружить с Надей, хотя я знаю, что я ему не нравлюсь, он считает меня увальнем, рохлей и слабаком. И… и я подлец… потому что мы с Надей его обманываем. И у меня есть Сила, и я знаю, что она не только предсказывает будущее, она его меняет, но я слабак… и не могу поменять будущее так, чтобы назвать другого…

– Темный, – сказал Двуединый.

– Это я, я это, – подтвердил Завулон, не делая даже попытки сдвинуться с места. – Завулон, Темный, Высший, от Темных, что понятно. Я разрываю кровавый завет, это архаизм, нерациональное использование материала. Отныне и до конца времен. Моя жертва – Антон Городецкий. Я его люблю – он самый удачный из моих потомков. Я его ненавижу, он стал Светлым, и ему это нравится, вот за то, что нравится, – особенно ненавижу. Он хороший, благородный враг, но он готов на подлые приемы, и это меня особенно бесит, из него вышел бы величайший Темный. И я сильнее его и, пожалуй, всегда остался бы сильнее, но сделать то, что он сейчас делает, я не смогу. Вот в этом я слабее. Я порой что-то такое пытался сделать, но всегда вовремя останавливался, а он останавливаться не умеет.

– Светлая, – произнес Двуединый.

Я не выдержал, обернулся и посмотрел на Надю. И кивнул ей, потому что ей сейчас было очень, очень плохо, а поддержать я ее никак не мог и защитить – тоже.

– Я – Светлая, Высшая, Надежда Городецкая, – сказала Надя. Голос у нее был никакущий, от такого голоса кровь стыла в жилах. – Я разрываю кровавый завет. Я его ненавижу. Может, когда-то это и было лучшим и правильным выходом, только то время давно ушло. Я его разрываю навсегда. Пусть будет одно только добро или одно только зло, если люди этого заслужили. Но хватит этого равновесия, равновесие добра – это всегда еще и равновесие зла. Я… я…