Древняя Америка: полет во времени и пространстве. Мезоамерика - Галина Ершова

К вечеру, когда уже совсем стемнело, мы добрались до Санта-Катарины. Измученные, улеглись спать, чтобы на рассвете двинуться обратно. Однако утром оказалось, что Лино так пьян, что даже не может идти. Хитрый индеец улегся у крана с водой и демонстративно осушал бутылку за бутылкой, даже не оседлав мулов. Стало ясно, что с нами он не пойдет. Делал он это специально, хотя, с точки зрения законов общины, тем самым нарушал общественное поручение. Но оставаться с теми, кто кощунственно отнесся к племенной святыне, представлялось хранителю индейских традиций куда большим преступлением. Духи подобного не прощают. Марселино нас не бросил, но всю дорогу в разговорах со мной осуждал Фернандо, хотя тот клялся, что вернет уголь, как только получит результаты анализа. Тем временем мулы разбежались по горам, и нам пришлось долго их ловить. Где-то на полдороги мы встретили собаку Лино – это означало, что якобы пьяный индеец уже опередил нас, но встречаться с нами в его намерения не входило. На третий день удалось, наконец, добраться до взлетной полосы. Прилетевший вовремя самолетик показался инопланетным кораблем, и я даже не морщилась, когда он ухал в вихревые потоки над каньонами.

Благодаря чудесам цивилизации мы уже к вечеру оказались в Мехико, включая с умилением горячий душ и радуясь электричеству. Великолепное путешествие осталось позади. Все остались целы и невредимы – и лишь у «Отца реки оленей» с этого момента начались неприятности. При этом всем почему-то казалось очевидным, что они должны были прекратиться с возвращением угля в пещеру предков. Так оно, впрочем, и случилось четыре месяца спустя. Было ли это простое совпадение или самовнушение, но духи уичолей защищали племя как могли.

Я дерево из ветраи могу превратитьсяв мужчину и женщину.Когда я мужчина —увожу с собой женщин.Когда же я женщина —то заманиваю мужчин.Я – пьяница и сумасшедший,и нет в миребольшего безумца, чем я.И потому зовут меня Тауэкаме.

Я многое могу,могу быть плохими могу быть хорошим.Различные цветыодеждой мне служат.Учу игре на скрипке,но меня должны терпеть,так как я пьян и безумен.

Не надо обращатьвнимания на мой крики на то, что я говорю.Мне нравится бродить по скалами бегать в горах.Вы быстрее научитесьвашей игре на скрипке,не обращая на меня внимания.Нет, вы не свихнетесьвзглянув на меня,не бойтесь,я иду по Туки,Туки из радуги,из цветочных гирлянд,из пылающих горных серпантинов,покрытых желтой и блестящей пылью.Я учу игре на скрипке.

Спустя пару месяцев из лаборатории радиоуглеродного анализа пришел ответ, заставивший Фернандо забыть о несчастиях: добытый им уголь датировался началом нашей эры. Но ведь образцы были взяты практически из верхних слоев кострища! Когда же огонь в пещере предков был зажжен впервые? И кем? Вместо ответа мы получили еще одну загадку.

Глава 14

СОБАКИ, ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ, ИГРА В МЯЧ И ПРОЧИЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ ДРЕВНИХ МЕКСИКАНЦЕВ

В этой главе мы коснемся нескольких сюжетов, которые на первый взгляд могут показаться совершенно различными и даже несопоставимыми. Это и роль собаки в жизни индейцев, и значение ритуальной игры в мяч, и так называемые человеческие жертвоприношения. Объединяет их то, что они являются общими практически для всех мезоамериканских культур, поскольку относятся к неким единым мировоззренческим, мифологическим или религиозным представлениям. Причем на уровне мифорелигиозного сознания древнего человека эти явления обладают глубокой внутренней связью, увидеть которую можно только после постижения глубинной сути, казалось бы, очевидных феноменов. Вместе с тем, данные сюжеты помогают составить наиболее полное представление о самобытных цивилизациях Нового Света.

Собака – друг человека на всю жизнь и даже после нее…

Тощая сука вцепилась мне в ногу, обреченно глядя на меня несчастными глазами, в которых выражалась вся мировая скорбь. Челюстей она не разжимала, а на морде было ясно написано: «Ну все, теперь уж точно убьют…» «Собака, ты что?» – спросила я, даже не пытаясь отбиться, и тут заметила, что за доской, отгораживающей угол лестничной площадки, копошится штук восемь слепых щенков. Собака, поняв, что продолжения скандала не будет, нехотя разжала пасть, молча перелезла к своему семейству, горестно поглядывая в сторону суетившихся вокруг меня людей. Не надо быть собачьим психоаналитиком, чтобы понять эту типичную для мексиканской собаки ситуацию. Дело в том, что в Мексике бытовое отношение к собакам поразительно плохое. Бедную, только что ощенившуюся собаку хозяин мастерской догадался поместить на узеньком лестничном переходе, где ее, как это здесь принято, пинали все, кто в этой мастерской работал. Кто из трусости, а кто – чтобы ощутить собственное превосходство хотя бы над несчастной тварью. Я была первым существом, которое не стало бить эту очумевшую от постоянной тревоги мамашу, и потому она удивленно дала мне пройти мимо нее, а потом с облегчением тяпнула за ногу, отомстив всем за все. Достаточно поездив по самым разным местам, я давно поняла, что доброе отношение к животным – это результат или отсутствия голода, или специального воспитания. Так называемые «традиционные общества» относятся к животным исключительно утилитарно – приблизительно так, как это делается в российской деревне или на подмосковной даче: кота кормить не надо – пусть ловит мышей. А если кот мышей не ловит или (например, в городской квартире) их нет, то его можно с чистой совестью «отвезти в лес», выгнать, бросить зимой на даче. Если породистая сука перестала рожать щенков или получать медали, то ее спокойно можно усыпить или «отдать». О подобном отношении к нашим ближайшим соседям даже был сделан замечательный мультипликационный фильм «Жил-был пес». Как бы то ни было, «традиционное» утилитарно-жестокое отношение к животным мне долго казалось противоречащим представлениям о «гармонии сельской жизни на природе», о которой так любят вздыхать экологисты. Порой складывается впечатление, что кот и собака были специально созданы для того, чтобы заставить человека задуматься о чем-то, что выходит за убогие рамки его потребностей (как материальных, так и духовных). Чтобы показать, что существуют любовь и преданность не ради чего-то, пусть даже очень важного и хорошего, а «просто так», «ни за что».

Собака или, как говорил Святой Франциск, «сестра собака» – настоящий друг человека. Нет необходимости убеждать кого-либо в справедливости этого утверждения. В условиях городской цивилизации собака, как, впрочем, и кот, продолжает оставаться единственным животным, которого человек может встретить на улице и которое, больше того, так или иначе вторгается в его жизненное пространство. Сразу оговорюсь, что в древней Америке котов не было – они появились только вместе с испанцами и сразу же заняли подобающее им место. Причем первые коты-мигранты стоили огромных денег. Собаки на Американском континенте жили всегда. Биография индейской собаки красочно изложена в книге мексиканского зоолога Рауля Валадеса Асуа «Мексиканская собака».

Считается, что предок американской собаки был выведен на северо-востоке Сибири или на Аляске из некой разновидности китайского волка. И случилось это судьбоносное событие по крайней мере 20 тысяч лет тому назад. Подтверждение тому – многочисленные находки костных останков возрастом от 15 до 10 тысяч лет, которые обнаруживаются и на севере Китая, и на востоке Сибири, и на Аляске, и на северо-западе Канады. Найденные скелеты отчетливо демонстрируют последовательные этапы перехода от волка к собаке. Волки и примитивные собиратели долго и отчаянно соперничали между собой за дичь, за место в пещере и за право на жизнь, пока не пришли к взаимовыгодному решению: идти вместе – и по жизни, и после нее.

Самая древняя порода индейской собаки – это короткошерстый пес рыжеватого цвета с висящими ушками и хвостом крючком. В литературе его называют «обычной собакой», или искуинтли.

Типичная мексиканская собака – голый, с челочкой, со стоящими ушками и кисточкой на хвосте представитель древней породы шолоицкуинтли.

Еще одна разновидность – коротколапый пес со стоящими ушками, который назывался тлальчичи. А вот единственная известная у нас мексиканская порода – маленькая ушастая чиуауа — имеет довольно темное происхождение. По всей видимости, это какое-то производное от коротколапого тлальчичи, появившееся уже в колониальные времена.

Как бы то ни было, уже в VI тысячелетии до н. э. на территории Мексики появляются первые фигурки собаки. А в древних городских центрах Тлатилко (1700–1100 годы до н. э.) и Куикуилко (500–200 годы до н. э.) обнаружены захоронения человека и собаки вместе. В Тлатилко рядом со скорченным на левом боку и ориентированным головой на восток покойником помещалось тело собаки, уложенное также на левый бок и ориентированное головой на юг. Собака укладывалась под прямым углом к человеку, голова к голове.