Львиный Зев - Ольга Елисеева

Астин не упала в обморок, не разразилась хохотом или слезами, даже не начала издеваться над Раймоном в своей вечной манере насмешливого превосходства. Она просто сказала:

- Нет, - тихо и серьезно, как только умеет говорить "нет", уверенная в себе женщина. - Я не выйду замуж за короля Арелата, хотя, видит Бог, Раймон, я по достоинству оценила честь, которую ты предлагаешь мне, принцессе Орнейской.

- Почему? - голос герцога звучал почти угрожающе.

- Потому что я люблю другого, - все также просто и спокойно отвечала девушка, - Вальдреда из Валантейна. Я обещала ему стать его женой и стану ею.

- Но он не наш! - раздались голоса вокруг. - Ради этого тебе придется покинуть братство.

- Что ж, я готова, - кивнула Астин, - я слагаю с себя...

- Ты слагаешь? - Раймон не дал ей договорить. Он был в таком гневе, что, казалось, его рыжая борода вот-вот вспыхнет настоящим пламенем. Клянусь Богом, который запрещает клятвы! Мы сильно ошиблись, вводя тебя в Ледяной круг! Да простят меня эти священные стены! Женщина вообще не может находиться здесь! Но у нас не было выхода: ты последняя из рода орнейских принцев. И мы приняли тебя! Мы посвятили тебя! Ты знаешь и умеешь то, что знаем и умеем мы! Ты прикоснулась к самому чистому и священному, что только есть в Арелате! А теперь отказываешься выполнить возложенную на тебя миссию? Ради мимолетной прихоти! И ты посвященная?

- Не кричи, Раймон, - неожиданно вступил в разговор Палантид. Аль-Хазрад ощутил, что рыцарю мучительно больно все, что здесь происходит. - Она всего лишь женщина.

- О чем я и говорю! - запальчиво бросил герцог.

Голос Астин прозвучал по-прежнему холодно и спокойно.

- Я знаю, что, поступая так, теряю право называться посвященной. Но я добровольно...

- Добровольно?! - рык Раймона был исполнен такого гнева, что стоило подивиться, как это своды старой крипты не обрушились на голову собравшихся. - В нашем мире очень мало добровольного, Астин, - уже спокойнее добавил он. - Не ты решила, стать ли одной из нас, это было решено задолго до твоего рождения, а мы лишь подтвердили выбор. Не тебе и решать о выходе из братства, - суровые слова падали скупо, как капли в подвале. - Властью, данной мне при посвящении, я изгоняю тебя из нашего круга.

Аль-Хазрад почувствовал, как слушавший это Палантид сжимает и разжимает кулаки, не зная, что предпринять. Капитан, насколько мог понять "могильщик", очень жалел сестру, но сознавал, что Раймон прав. Прав, по каким-то неведомым для мага законам.

- Я не буду налагать заклятия на твою память о нас, - продолжал герцог, - ибо память - часть души, а нет худшего греха, чем попытаться отнять у человека душу. Но я запрещаю тебе пользоваться знаниями, полученными здесь, под страхом тягчайшего из наказаний. И помни, Астин, мы всегда будем рады увидеть тебя вновь, но вместе с мужем и господином, которым может быть только король Арелата Арвен.

При последних словах все время молчавшая принцесса Орнейская издала сдавленный смешок.

- Прощайте, - она необычайно низко поклонилась собравшимся, так что ее косы, украшенные тяжелыми золотыми кольцами, со стуком ударились об пол. - Я принимаю изгнание без обиды, гнева и сожаления. Обещаю никому не говорить о нас, и никогда не прибегать к знаниям, которые отныне для меня запретны. Примите мою любовь и благословение, братья.

- Прими и ты нашу любовь, - столь же спокойно отозвался Раймон. - И постарайся, уйдя от нас, не позабыть о Том, ради Кого мы созваны.

Хозяйка Орнея прижала обе руки к груди, еще раз поклонилась и вышла.

Палантид мучительно застонал и попытался пошевелиться. Видимо, всплывавшие в его сознании картины причиняли ему боль. Но Аль-Хазрад был слишком увлечен происходящим, чтобы обращать внимание на чувства жертвы. Он видел, как воин быстрым шагом поднимается по узкой каменной лестнице, затем спешит извилистым коридором, словно кого-то нагоняя.

- Астин! Астин! Что ты делаешь?

Хрупкая фигура девушки вздрогнула и остановилась впереди.

- Так нельзя.

Принцесса обернулась.

- Как ты можешь уйти?

- А ты? - гневное заплаканное лицо принцессы повернулось к нему. Оказывается, она вовсе не так хорошо держалась, как показалось Аль-Хазраду в крипте. - Как ты можешь служить узурпатору? Как вы все можете это делать?

- Ты же знаешь, кто он, - возразил рыцарь.

- Нет, - девушка упрямо тряхнула головой. - Я не верю. Это ложь. Вы все изолгались, и поэтому я покидаю вас. Вы просто подчинились силе, а потом приписали ей божественные корни!

Палантид хотел возразить, но принцесса остановила его жестом.

- Я не виню тебя, - почти нежно сказала она, - хотя ты, конечно, поступаешь несправедливо. Ведь ты мог бы заступиться за меня сегодня.

- Не мог, - рыцарь покачал головой. - Я считаю, что Раймон прав.

- Тогда давай простимся, - девушка поднялась на цыпочки, чтоб поцеловать брата.

Дальше Аль-Хазрад уже ничего не видел, потому что глаза Палантида в тот бесконечно далекий миг защипало, и граф стал быстро смаргивать.

Пленник качнулся и застонал. На этот раз Аль-Хазрад не стал его поддерживать, и капитан со всего размаха ткнулся лицом в пол. Презрительно взглянув на тело рыцаря, маг вышел из подвала. Теперь он знал многое из того, что хотел узнать. Дальнейшая судьба Палантида его не интересовала. Вряд ли благородный граф де Фуа выживет после того, как "могильщик" столь грубо вскрыл его сознание. Но и сам маг чувствовал себя невыразимо усталым: жертва оказала слишком большое сопротивление. Аль-Хазрад покинул подвал в крайнем раздражении, приказав сторожам у верхних дверей запереть подземелье и больше туда не спускаться.

Глава 3.

В полной темноте пленник лежал несколько часов, не приходя в себя. Глубокий обморок, начавшийся сразу после того, как чужой ушел из его головы, не прекратился, а странным образом перетек в цепь сложных и болезненных грез. Палантид находился в беспамятстве, отгороженный стеной от всего внешнего мира. Его не беспокоили ни холод, ни жажда, зато он бесприютно метался внутри самого себя, не находя там прежних привычных картин. Все было сожжено и разрушено. Обрывки чувств и мыслей, словно осенние листья, взлетали и опускались на дно души. Они ничего не говорили рыцарю, растерянно хватавшемуся то за один, то за другой лоскут памяти.

Он был воином. Это граф выяснил точно. В его голове слишком часто всплывали картины битв. У него были друзья, с которыми он часто пил и часто сражался. Но кто они? Как их имена? Как его собственное имя?

У него была жена. Да, несомненно. Ее распухшие губы и смешной растянувшийся нос вдруг возникли в сознании Палантида и вновь исчезли. Почему же он не горюет, что она такая дурнушка? Он знает, что она красавица, только сейчас... беременна. Они ждут сына и поэтому она то покрывается красными пятнами, то бледна как смерть. Как ее зовут? Имя! Господи, имя! Ничего. Полная пустота. Безнадежность и какое-то странное чувство то ли вины, то ли стыда, словно он предал кого-то... Но кого?