Сборник Наше отечество - Опыт политической истории (Часть 2) - неизвестен Автор

Не будем приписывать сию "заслугу" одному человеку, но не будем и умалять вклад Генерального секретаря ЦК ВКП (б), который уже в 1929 г. благосклонно разрешил приветствовать себя как вождя мирового пролетариата.

Невозможно поверить, будто окружение генсека, Центральный Комитет, партаппарат, вся партийная общественность не учитывали этих обстоятельств в пору шумной провокационной кампании против "правого уклона". А ведь мы не сказали еще об одном приводном ремне в политическом механизме Сталина. Уже в начале 20-х годов, едва став генсеком, он прочно связал работу некоторых звеньев ГПУ непосредственно с практикой собственной борьбы за власть. И задолго до Шахтинского процесса развернулась слежка за членами оппозиции. Потом их начали преследовать, незаконно высылать. Сфабрикованные таким образом материалы официально использовались для "разоблачения" сначала "левых", потом "правых". Шахтинский процесс развязал руки организаторам таких дел. Начались массовые аресты "вредителей", которых обнаруживали буквально во всех отраслях промышленности. И нужно откровенно признать, что при наличии определенной растерянности, разных форм пассивного сопротивления, массового протеста подобного рода беззакония не встречали. Наоборот, в печати, на собраниях действия чекистов получали одобрение, чаще всего отражавшее подлинное отношение к "спецам".

Между прочим, Бухарин числился членом коллегии ГПУ. Мог бы догадаться о последствиях своей встречи с опальным Каменевым. Видимо, растерялся, нервничал сверх меры, даже разрешил Каменеву делать записи по ходу беседы. Может, не стоит гадать, в силу каких причин содержание дошло до Сталина? Разразился неприличный скандал, усугубивший противостояние сторон и активно настроивший против "правых" все руководство.

Сегодняшнее обращение к архивным документам, прежде недоступным, помогает понять, почему на устранение Троцкого, Зиновьева, Каменева ушло не менее пяти лет, а разгром "правого уклона" потребовал год с небольшим. Высвечивается и стиль борьбы сталинской группы за свое упрочение, а потому и за радикальный отказ от нэпа, во имя чего (по старинке) создавался образ врага. В результате облегчалась мобилизация сил партии, рабочего класса, значительных слоев крестьянства на ликвидацию кулачества, последних эксплуататоров, противников индустриа

лизации, их идейных вдохновителей и организаторов. Иначе говоря, если бы "правого уклона" не было, его следовало придумать. В принципе так и произошло.

С тех пор в нашей литературе преобладает мнение, будто дальнейший подъем промышленности на рельсах нэпа не имел перспективы. Довод прост: начиналось новое строительство в таких масштабах, которые требовали иных способов изыскания средств и принципиально других методов управления. Идет этот довод от тех времен, когда было принято ссылаться только на Сталина и на его сподвижников. Цитаты наконец исчезли. А вывод остался. Мол, возможности нэпа были исчерпаны самим ходом восстановления народного хозяйства. Порой приводятся цифры, характеризующие износ оборудования, сравнительно невысокую эффективность производства, дороговизну нового строительства, нехватку квалифицированных специалистов и т. п. В отдельных случаях говорится даже о... развале промышленности, чуть ли не ее агонии. Непременно используется довод о военной угрозе, якобы ставшей реальностью в 1927 г. Выходит так, будто сама отсталость экономики и капиталистическое окружение делали неизбежной постановку вопроса о скачке, о сверхнапряжении сил народа, об использовании приемов и методов "военного коммунизма" во имя быстрейшего преодоления разрыва со странами развитого капитализма. На словах получается как бы объяснение причин, породивших административно-командную систему, а на деле (независимо от желания авторов) -- ее оправдание, разумеется, с тривиальными оговорками об отрицательном отношении к репрессиям, к массовому нарушению законности, к сталинизму в целом.

Приходится снова повторить: многие историки, экономисты, философы, публицисты словно не видят прямой связи между внутрипартийной борьбой и выбором пути хозяйственного и социально-политического развития страны. Схватка за единовластие, которая развернулась в 1923 г., когда главным врагом был объявлен Троцкий, и закончилась в 1929 г. поражением группы Бухарина, причинила невосполнимый урон практике начинавшегося движения на рельсах нэпа, делу индустриального преобразования страны. Свертывание внутрипартийной демократии быстро реанимировало привычки и методы десятилетней давности, стимулировало командное руководство, изживало сам дух состязательности, предприимчивости, плюрализма, поиска альтернатив.

Едва ли нужно объяснять, какие слои населения и аппарата чувствовали себя в этих условиях все более вольготно. Если Л. Б. Красин и Г. Я. Сокольников выступали против автаркии и предлагали плановую работу приспособить к рынку, то Г. М. Кржижановский и С. Г. Стру-милин жестко ратовали за противоположное. Экономисты В. А. Базаров и Н. Д. Кондратьев выдвигали идею оптимума, настойчиво показывали опасность чрезмерного отрыва тяжелой индустрии от легкой, писали о необходимости соблюдения пропорций между новым строительством и темпом роста сельского хозяйства. Тем временем А. М. Лежава, возглавлявший Госплан РСФСР, прямо говорил о нехватке средств, побуждающей форсировать подъем одних отраслей за счет остальных. "Это будет,-- подчеркивал он,-- систематическим диспропорциональным ведением нашего хозяйства. Мы сознательно будем вести наш корабль в различные диспропорции: сегодня одни, завтра другие". В 1927 г. Микоян хвастливо отмечал, что "крестьянская стихия, крестьянский хлебный рынок находятся целиком и полностью в наших руках, мы можем в любое время понизить и повысить цены на хлеб, мы имеем все рычаги воздействия в своих руках..." Вскоре он публично заявил о достижении высот, "когда становится возможным сознательное регламентирование меновых норм. Мы уже сейчас практикуем государственное нормирование цен по ряду важнейших продуктов сельского хозяйства и промышленности".

Увы, нарком внутренней и внешней торговли выражал отнюдь не свою сугубо личную точку зрения. Фактически это была линия, которую упорно проводило большинство членов ЦК и Политбюро ЦК ВКП(б) того времени. Можно ли в таком случае изучать политику, игнорируя или сводя к минимуму роль субъективного фактора? Вспомним еще раз события 1928 г. Выступая весной с разъяснением положения на хлебном, как он говорил, фронте, Сталин предостерег от любых мыслей насчет замедления темпов развития индустрии. Наоборот, ставилась задача сохранить намеченные темпы и развивать их дальше. А ведь в крупной промышленности подошли вплотную к 25 % роста. Дальнейшее форсирование обостряло проблему накоплений. Выход был предложен Сталиным в речи на июльском (1928 г.) Пленуме ЦК ВКП(б), опубликованной впервые только после войны. В ней он не просто затронул вопрос о переплатах деревни за подъем индустрии, но заговорил о "дани", о "сверхналоге" с крестьян

и связал эту проблему с необходимостью "сохранить и развить дальше нынешний темп развития индустрии". Одновременно в речи получил обоснование тезис об обострении классовой борьбы по мере продвижения страны к социализму.

Куйбышев понял эту линию еще в 1928 г. и сразу стал ее энергичным проводником. Не случайно именно ВСНХ было поручено составление промышленной части пятилетнего плана. "Вопрос о темпах,-- говорил Куйбышев,-- является важнейшим вопросом нашей партийной политики. Это принципиальный вопрос, по которому наша партия большевиков не должна делать ни малейших уступок". В той же речи, которая была произнесена в Ленинграде 19 сентября 1928 г., он повторял вслед за генсеком: "Чем успешнее будет идти дело социалистического строительства, тем в большей степени будет нарастать сопротивление и противодействие со стороны враждебных нам сил как внутри, так и извне.

Отмирание классов -- конечный результат всего нашего развития -- должно и будет, конечно, протекать в обстановке обостряющейся борьбы классов".

Значит, линия намечалась единая и для города, и для деревни. Методы ее реализации тоже совпадали: административный нажим, директивное планирование, безусловное подчинение центру, применение, если требуется, экстраординарных мер. Что ж тут оставалось от нэпа?

Главным оппонентом выступил Бухарин. Споры на закрытых заседаниях Политбюро, на пленумах ЦК в апреле и в июле 1928 г. остались позади. В "Правде" появилась его статья, названная спокойно, даже нейтрально "Заметки экономиста. К началу нового хозяйственного года". Автор твердо отстаивал решения XV съезда партии, ленинские идеи использования нэпа в интересах строительства социализма. Он по-прежнему стоял за возможно более бескризисное общественное воспроизводство в интересах пролетариата и его многомиллионного союзника. "Наивно полагать,-- писал Бухарин,-- будто максимум годовой перекачки из крестьянского хозяйства в промышленность обеспечит максимальный темп индустриализации. Нет, длительно наивысший темп получится лишь при таком сочетании, когда промышленность подымается на активно растущем сельском хозяйстве, обеспечивающем быстрое реальное накопление. Социалистическая индустриализация -- это не паразитарный по отношению к деревне процесс... а средство ее величайшего преобразования и подъема".