На осколках прошлого - Нина Леннокс

Неожиданно сознание снова вернулось в мою воспалённую голову, и я с ужасом уставилась на бритву в своих руках. Нервный крик вырвался из груди. Что я делаю в ванной в час ночи с бритвой в руках?.. Видно, мне совсем плохо. Где Флемиксин? Мне нужно срочно успокоиться. Именно в тот момент мне стало впервые, действительно, страшно. Я поняла, что могу потерять самое ценное, что у меня есть. Нет, не репутацию и не Майкла. Жизнь. Свою жизнь.

Флемиксина, к моему удивлению, осталось всего две штуки. Когда я успела весь его выпить? Осталось две, так две. Хватит и столько. Я опять уснула. Проснулась часа через два. Тело вновь ломило, отправляя меня в путешествие по новым кругам ада, боль разрывала голову в клочья. По лицу катился пот, я была вся мокрая. Липкий страх сковал меня. Комната кружилась, в глазах двоилось. Ноги сами понесли меня в ванную. На самом деле, зачем тянуть? Так будет лучше всем. Отец избавится, наконец, от обузы, Майкл — тоже. И я. Я, в конце концов, обрету покой. На небе. С мамой.

Бритва вошла глубоко, до самой кости. Но мне было этого мало. Видела я плохо, всё плыло перед глазами. Мне казалось, что я не попала в вену. Поэтому я резала и резала кожу до тех пор, пока там не осталось кожи вовсе. Затем — второе запястье. Красное. И стены в ванной — красные. Может, надо было залезть в ванну? А то на полу холодно... Почему я на полу? О, какая яркая красная струйка ползёт рядом. Что это, интересно? Я попыталась дотянуться, но руки не слушались. Поэтому я просто смотрела на красную дорожку, которая уползала всё дальше от меня, пока мои глаза не закрылись, и меня не поглотила тьма.

Часть 3.

Глава 1.

Темно и холодно. Какие-то голоса. И руки так сильно болят, их просто ломит. Кто-то ходит. Надо открыть глаза. Нет, не могу. Хочу спать. Нельзя! Надо проснуться. Я отчаянно боролась со своим уплывающим сознанием. Панически цеплялась за него, стараясь выжить. Страх — вот, что творится в подсознании человека. Это мрак, самые страшные ужасы, все твои фобии и кошмары всей жизни. Я тонула в вязкой черноте, не ощущая времени и пространства. У смерти их просто нет…

Рядом раздавались знакомые голоса. Я бы даже сказала — родные и любимые. Самые любимые, других я просто не знала… Женский и мужской. Никак не могу понять, чьи же они. И где я, вообще, нахожусь? Почему глаза не открываются? И что с моими руками? Они почти не двигаются. Добавился ещё один голос — мужской, незнакомый. Я должна это сделать, должна открыть глаза. Поднимать веки было чертовски тяжело, это стоило мне титанических усилий. Один глаз немного приоткрылся. Второй. Ещё усилие. Ура! Я вижу. Только… цветовыми пятнами. Белые стены, такие холодные и безликие. И два ярких пятна. Одно — блондинистое с вкраплениями другого цвета, другое — чёрное. Белое и чёрное… Что это значит? Белое и черное… Мел и Майкл! Конечно, это они. Я здесь! Так и хотелось крикнуть им. Но из горла вырвался лишь хрип.

— Ники! — Это голос Мел. — Боже мой, Ники! Очнись уже, давай!

Белое пятно нависло прямо надо мной. И чёрное тут же.

— Ники, ты слышишь нас? — А это уже Майкл.

— Дда, — прохрипела я.

Дайте воды и Флемиксин. После него станет лучше. Я знаю.

— Пить, — прошипела я, как алкоголик с пожизненным стажем на утро после пьянки. Вся в папашу.

Мысли о нем вызвали новый всплеск буйства нейронов, и я усилием воли сжала кулак, ощущая боль от этого простейшего движения.

— Сейчас, Ники, минуту. Вам можно пить только специальный раствор.

Это ещё кто? Женщина в голубом медицинском костюме. Медсестра? Я, что, в больнице? Вот прикол. И почему, интересно? Но когда этот самый раствор пустили по венам с помощью катетера, все мысли из головы вылетели разом.

— И Флемиксин можно?

— Что?

Она не знает таких таблеток? Странно.

— Флемиксин дайте, пожалуйста. Мне плохо.

— Конечно, вам плохо. Вы наглотались таблеток и порезали себе вены.

Я отчаянно замотала головой. Я не могла. Она что-то путает или врет! Я не самоубийца, и никогда ею не была.

— Нет. Это Флемиксин — успокоительное. Да, дайте мне его уже, — я почти плакала. — Микки, скажи им, — прошептала, глядя в сторону черного пятна.

— Нет, Ники, сестра говорит правду. Ты пыталась убить себя под воздействием наркотиков.

Он сжал мою кисть своей крепкой рукой, и мне стало легче. Но о чем он говорит? А про вены — это, наверное, шутка? Где мои руки? И почему они всё ещё болят?

— Какое успокоительное, Ники? Где вы его взяли? — продолжала свой допрос медсестра.

— Н-не помню.

Темнота накатывала волнами. Я не успевала им сопротивляться. И вот сейчас… Опять будет темно. По мне прошла волна дрожи, и я отключилась, успев услышать лишь голос Майкла.

— Ники, нет!

Я опять проснулась. Освещение было уже слабей. И голосов не было слышно. Зато глаза легко открылись. Два кресла, и два человека спят в них. Майкл, бледный, как призрак, с недельной щетиной и в мятом костюме, и Мел, с тусклыми волосами и огромными кругами под глазами. Это всё из-за меня. Они же были другими. Они цвели и пахли. И тут я засмеялась, точнее, закаркала. Вспомнила шуточки насчёт того, что Майкл — мужчина в самом расцвете сил. Как давно это было, хоть и совсем недавно.

— Ники, тебе больно? Плохо? — беспокойно спросил Майкл, моментально оказываясь у моей кровати.

— Нет, весело, — рассмеялась я, уже сама не зная, чему.

И он засмеялся вместе со мной. Просто так, даже не зная причины моего веселья. За это я его и люблю. Господи, что я сказала? Люблю?! Нет, я ошиблась. Да, нет же! Люблю. И не хочу врать ни себе, ни ему, ни кому бы то ни было еще. Не могу это больше скрывать, я так устала. Не выдержав всего этого вихря мыслей, признаний и откровений, я заплакала. Да, как последняя истеричка. То заливаюсь смехом, то глотаю слёзы.

— Милая, почему ты плачешь? Где больно?

В сердце. И я показала на сердце.

— Сердце болит? Я позову врача.

— Нет! — крикнула я и протянула к нему руки.

Он всё понял и просто обнял меня.

— Моя сладкая девочка, не плачь. Я же здесь. Теперь всё будет иначе, — ласково шептал он мне на ухо.

Верю. Верю! Но слёзы никак не хотели останавливаться. Поэтому я крепче обняла его.

— Зачем, зачем ты это сделала? Расскажи мне, Ники. Расскажи мне всё!

Я закивала, ещё сильней плача. Всё расскажу. Только, как ты будешь относиться ко мне, Микки, когда узнаешь всю правду? Отец. Долг. Удары. Итан. Компромат. Я зажмурилась от такого наплыва воспоминаний.

— Какой сегодня день? — испуганно спросила я.

— Десятое января, суббота, — ответила Мел, тихо наблюдавшая за нами из кресла.