Идеальное отражение - Дмитрий Казаков

– В первую очередь – не дергайся. Сейчас мы отойдем в сторону, а ты попробуешь жахнуть из своей пушки еще разок. А потом спокойно пролезешь через дыру обратно. Понял меня?

– Да.

– Отлично. – Я кивнул Синдбаду, и мы отступили к ближайшему углу. – Давай!

Грохнуло, стена напротив того места, за которым оставался Колючий, вспучилась, на ней образовался здоровенный горб. Затрещало, по автонам заскакали крошечные молнии, на этот раз фиолетовые, и выпуклость благополучно втянулась обратно.

И никакого отверстия, даже самого крошечного.

– Проклятье! – воскликнул Синдбад. – Она не поддалась! Может быть, попробовать с нашей стороны!

– Не получится, – сказал я, и меня накрыло мерзкое ощущение беспомощности, а во рту появился горький вкус поражения. – Эта тварь спровоцировала нас и добилась, чтобы мы разделились.

– Что же делать? – возглас Колючего прозвучал почти как всхлип.

– Будем двигаться по отдельности и поддерживать постоянную связь через М-фон, – сказал я. – Точнее, ты останешься на месте, а мы попробуем к тебе выйти. Тут всего несколько поворотов.

Сам я вовсе не был убежден, что через пару коридоров мы окажемся в нужном месте, но не собирался демонстрировать собственную неуверенность. Беглый праведник и так держится из последних сил, и еще не хватало, чтобы он позволил панике овладеть собой.

«Главное – успокойся, – перешел я на общение через М-фон. – Слышишь меня?»

«Да», – это прозвучало не так экспрессивно, наверняка бывший единоверец Иеровоам вспомнил молитвы, услышанные в детстве от бабушки, и сейчас читает их, чтобы избавиться от страха.

Эх, хорошо быть искренне верующим.

«Вот и отлично. Будь внимателен и помни о дубле. Он где-то здесь».

«Я понял», – похоже, выдержка к Колючему вернулась.

– Идем, – сказал я. – Надо парня выручать.

Мы двинулись по коридору, откуда только что пришли, свернули направо, но вместо овальной комнаты, которую я хорошо запомнил, оказались в тупике. Выругавшись по матушке, я саданул по стене автонов кулаком, но только отбил костяшки пальцев и вызвал нервозное хихиканье Синдбада.

«У тебя все в порядке? – спросил я. – Мы идем к тебе, но нам активно мешают».

«Все тихо», – ответил Колючий.

Мы метнулись обратно в треугольный зал, затем дальше, через короткий проход к повороту налево. Уткнулись в крохотную комнату, перегороженную «Мухобойкой», и замедлили шаг, чтобы обойти ловушку.

Еще один поворот налево, и мы должны если не выйти прямо к беглому праведнику, то оказаться где-то рядом с ним.

– Что за черт? – проворчал Синдбад, поскольку мы очутились в самом начале длинного и широкого прохода, который просматривался метров на двадцать и был совершенно пуст.

«Колючий, ты как?» – позвал я.

«В порядке».

«Тогда стрельни вверх, чтобы мы знали, где ты».

Минута томительного ожидания, и «мегера» громыхнула где-то за правой стеной широкого прохода, в считанных метрах от нас. Мы пошли вперед, и мимо поплыли узкие проемы, выводящие в одинаковые квадратные комнатушки, похожие на тюремные камеры.

Неужели Колючий угодил в одну из них? Но как?

Проклятый Лабиринт издевался над нами, морочил голову, водил за нос, и я все больше и больше злился. В этот момент я вовсе не думал о прячущемся где-то тут же дубле, о том, что должен настигнуть его и убить. Зато я твердо знал, что обязан прийти на выручку младшему товарищу, отыскать его во что бы то ни стало.

«Лис», – позвал вдруг Колючий.

«Что?» – Я почувствовал неладное, поскольку в голосе мальчишки была тревога.

«Ты...» – он осекся, и тут я услышал беглого праведника, причем не через М-фон, а ушами.

– Лис, это ты? – спросил Колючий удивленно-радостно, и я не смог понять, где он находится – то ли справа от нас, то ли слева, то ли вовсе за спиной: звук шел со всех сторон одновременно.

– Конечно, нет, – ответил кто-то голосом резким и ехидным, и я отстраненно подумал, что изнутри, для себя говорю совсем по-иному: куда более низко, звучно и не так пронзительно.

А потом грохнул выстрел – не из «мегеры», а из «Шторма», за ним второй.

– Колючий! – закричал я, не помня себя от ярости и страха – не за себя, а за другого человека, за прибившегося к нам мальчишку, сумевшего не поддаться проповедям Дьякона. – Отзовись! Ты где?! А ты, сволочь, не прячься, я все равно тебя найду! Из-под земли достану!!

В ответ прозвучал смешок, и за ним стон.

– Тварь! – рявкнул я и рванул вперед.

Поворот, просторный зал с полосками из металлической травы на «полу», и человеческая фигура в уходящем из него коридоре: высокая, в боевом костюме, с рюкзаком на плечах.

Я вскинул «Страйк» и выстрелил, но промахнулся, а когда попытался броситься в погоню, обнаружил, что меня держат за плечо.

– Стой! Погоди! – воскликнул Синдбад так, что у меня пропало всякое желание спорить.

Я сдержал нетерпение, замер и тут услышал то, что мгновением ранее уловил бритоголовый – тонкое, еле заметное постанывание, доносящееся оттуда, где от зала уходил еще один проход.

Мы бросились туда и наткнулись на Колючего.

Он лежал у стены, раскинув руки, в одной из которых была «мегера», и смотрел в небо.

– Что с то... – Тут слова у меня закончились, поскольку я заметил дыру в бронекостюме, в той пластине, что прикрывает живот, и медленно расползающуюся лужу черной крови.

Мальчишка был до сих пор жив только благодаря уникальной сталкерской жизнестойкости, оставался в сознании и наверняка жутко мучился, но все, что он себе позволял – это короткие, редкие стоны.

– Ты... – Я опустился на колени. – Синдбад, аптечку! Быстро!

– Не помож... – он глянул на мое лицо и проглотил возражения. Поспешно скинул с плеч рюкзак, и на свет явилась портативная аптечка, размером чуть больше кулака, вся утыканная разными хитрыми выростами.

– Как же ты так? Почему ты его подпустил? – бормотал я, одновременно расстегивая крепления брони. – Почему ты позволил ему выстрелить? Ведь я же говорил – будь начеку!

Брюшная пластина отвалилась в сторону, открылась черная ткань «поддоспешника», липкая от крови, с огромной дырой. В нос мне ударил скверный запах, говорящий о том, что прошедшая через тело мальчишки пуля разворотила кишки. Я вытащил нож и стал резать ткань, чтобы обнажить рану, открыть тело, к которому можно приложить аптечку.

Колючий кашлянул и поднял голову, серые глаза были полны боли, но смотрели серьезно и решительно.

– Я не смог... – сказал он. – Не сумел нажать курок... он так похож на тебя, даже улыбка та же... рука дрогнула...

Я сжал челюсти так, что хрустнули зубы, а перед глазами потемнело.

– Молчи! Не трать силы зря! – вмешался Синдбад и приложил аптечку к бледной коже Колючего.

Чуть ниже сердца, туда, где был чистый, не забрызганный кровью участок.

Аптечка пискнула, показывая, что начала работу, а через несколько мгновений издала длинную пронзительную трель, сообщающую, что приборчик отказывается что-либо делать.

– Не может быть... – прошептал я. – Попробуй еще раз!

– Бесполезно. – Лицо Синдбада было по-настоящему черным, словно он превратился в негра.

– Нет! Попробуй еще! – Я понимал, что веду себя глупо, но остановиться не мог.

Вот она, обратная сторона того, что у тебя есть друзья – ты рискуешь потерять одного из них.

– Я не смог... – повторил Колючий. – Он так похож на тебя... но ничего... Бог все видит... и каждому воздастся по вере его... я понимаю, что обречен... сейчас я... мы еще увидимся, прощайте...

– Стой! Нет! – воскликнул я, понимая, что собрался делать мальчишка – отдать приказ главному и метаболическому имплантам, чтобы они запустили программу эвтаназии.

– Это его право, – сказал Синдбад, и я понял, что он прав.

– Прощай, Колючий, – проговорил я. – Передавай от меня привет ангелам.

Насмешка – стена, за которой можно укрыться от режущей душу боли.

Он улыбнулся, показывая, что услышал, лицо его сделалось строгим, серьезным и застыло.

– Всё. – Синдбад осторожно протянул ладонь и закрыл Колючему глаза.

– Всё, – повторил я, чувствуя, как горечь потери мешается в душе с опаляющей яростью. – Если раньше я гнался за этим мерзавцем только ради себя, то теперь я буду преследовать его еще и для того, чтобы отомстить. Лучше бы дубль выстрелил себе в голову.

Я аккуратно разогнул еще теплые пальцы мальчишки и вынул из них «мегеру», затем мы избавили Колючего от подсумков и рюкзака. Похороны по обычаю Пятизонья: погибшему соратнику – почтение, а живым – то, что может им пригодиться; какой толк, если оружие и припасы уйдут в могилу?

Затем мы постояли немного, и я бросил на тело плазменную гранату с замедлителем. Через положенные семь секунд раздался взрыв, и неистовое пламя обратило труп в пепел, заставило корчиться ветви металлических кустов, оплывать, покрываться громадными «слезами» стены из автонов.

И в этот момент мне было плевать на боль Лабиринта или того, кто им управлял.