Последний танец Марии Стюарт - Маргарет Джордж

«О, великая и добродетельная королева!

Приветствую Вас и заверяю в своей абсолютной преданности Вашему делу, как было раньше и всегда. Итак, мы с друзьями преисполнены решимости, пусть даже ценою нашей жизни и состояния, добиться Вашего освобождения из тюрьмы и разделаться с Узурпаторшей. Мы ожидаем Вашего одобрения; когда же мы получим его, то немедленно приступим к действию и достигнем успеха или погибнем. Смиренно прошу Вас наделить нас полномочиями от Вашего королевского имени и направлять наши действия.

Что касается Узурпаторши, от покорности которой мы свободны благодаря ее отлучению от истинной церкви, то шесть благородных джентльменов, моих личных друзей, во имя ревностного служения католической вере и вашему величеству, готовы привести в исполнение трагический приговор над нею. Уповаю на то, что в соответствии с их благими намерениями и щедростью вашего величества их героическая попытка будет достойно вознаграждена, если они останутся живы, или же награду получат их потомки. Прошу разрешения вашего величества заверить их в этом обещании».

Да, он надеялся, что она согласится. Это действительно было трудное и рискованное мероприятие.

«Я сам, во главе десяти джентльменов, освобожу Вас из темницы. Мы будем частью большого отряда, минимум в сотню людей, которые опрокинут стражу, которая Вас охраняет, и выведут Вас на свободу.

О, моя любимая госпожа и королева, мне будет трудно пережить дни, которые пройдут до той минуты, когда я встречусь с Вами лицом к лицу и подарю Вам свободу».

Он вздохнул. Это была правда. Каждое мгновение между «сейчас» и «тогда» теперь казалось пустым и бессмысленным.

Небо снаружи немного посветлело. Июньские ночи были короткими. Бабингтон уже слышал звуки, отличавшие раннее утро от глубокой ночи: шорохи, шелесты, тихий щебет.

В трех домах от него стоял особняк посла, представлявшего интересы Фредерика II, короля Дании. Воспоминание об этом несколько омрачило его радость. Босуэлл. Все, к чему она прикасается, идет прахом. Или умирает.

«Но все мы смертны, – подумал он. – Умереть за благородное дело – это высокая честь. Кровь мучеников – животворное семя церкви.

Тем не менее, пожалуй, стоит предпринять меры предосторожности и получить паспорт, чтобы при необходимости покинуть Англию. Если заговор потерпит крах, то, конечно, будет благороднее бежать в безопасное место и строить новые планы, чем угодить в чужую ловушку. Когда заговор раскрыт, нет смысла умирать ради него».

XXV

Уолсингем медленно шел в свою официальную контору, куда каждый мог заглянуть прямо с улицы и оставить запрос о выдаче паспорта, лицензии на импорт или любой из тысячи и одной законных надобностей верных подданных Елизаветы. В этой конторе, находившейся рядом с его домом, неустанно трудились трое помощников. Целая комната предназначалась для архивных материалов; как и все, к чему прикасался Уолсингем, там царил совершенный порядок. Он гордился этим. Только представить, даже в английском парламенте не было постоянного места для хранения архивных записей! Он пренебрежительно наблюдал за парламентскими клерками, спешившими по своим делам с толстыми папками в руках и не находившими места для их надежного хранения.

Сейчас, проходя по лондонским улицам в середине лета, он мог лишь надеяться на то, чтобы не случилось очередной эпидемии, как часто бывало в это время года. Начатое дело не может прерваться, когда они так близки к успеху. Разрозненные ингредиенты собирались воедино, как для выпечки доброго пудинга. Еще немного…

Повсюду вокруг него в воздухе витал запах вони из канализационных стоков. Жаркое июльское солнце усиливало запахи гниения и распада; неудивительно, что летом королевский двор уезжал из Лондона. Мертвые крысы и выброшенные внутренности валялись осклизлыми кучами, окруженные роями мух. Уолсингем отвернулся и зашагал быстрее, обогнув повозку, разбрызгивавшую грязную жижу из-под колес.

Он был рад добраться до своей конторы, островка чистоты и порядка. Трое его клерков уже сидели за столами и почтительно посмотрели на него. Он кивнул им и удалился в свой кабинет.

Уолсингем просматривал недавнее соглашение с поставщиками из Бордо, устанавливавшее максимальный размер портовых сборов, когда кто-то постучал в дверь и немного приоткрыл ее.

– Войдите, – сказал он, раздосадованный неожиданной помехой. Но его досада бесследно исчезла, когда он увидел посетителя. Его лицо сразу же приобрело бесстрастное выражение.

– Доброе утро, сэр. Меня зовут Энтони Бабингтон. – Гладкое, хорошо вылепленное лицо, обрамленное темными локонами и модной шляпой, простодушно улыбалось ему.

– Очень приятно, – ответил Уолсингем. – Чем могу быть вам полезен?

– Сэр, в скором времени я собираюсь совершить зарубежную поездку, поэтому хочу заранее обратиться за паспортом. Ваши помощники сказали, что я должен подать вам личный запрос.

– Эта будущая поездка… с чем она связана? Садитесь, пожалуйста. – Уолсингем указал на самый удобный стул.

– Я часто имею дела во Франции, сэр, особенно в Париже. – Бабингтон спокойно глядел на него.

– Какие дела?

– Мне немного неловко признаваться в этом, сэр. – Бабингтон наклонил голову и посмотрел на него из-под локонов, упавших на лоб. Его глаза были голубыми, как небо над Эгейским морем. – Дело в том, что я часто бываю при дворе, и для меня важно иметь хороший гардероб. Я также сообщаю ее величеству о новых модах и привожу разные безделушки, которые ей нравятся.

– Например?

– Перчатки, духи, книги стихов в кожаных переплетах…

– Значит, вы собираетесь ехать во Францию только для приобретения подобных вещей? Это то, чем занимается образованная английская молодежь? Скажите, почему вы сейчас не в Нидерландах и не сражаетесь вместе с вашими сверстниками? Сэр Филипп Сидни уже там, Кристофер Марло и молодой Эссекс – разве это не благороднее, чем оставаться при дворе, мотаться во Францию и обратно и привозить женские безделушки? – Уолсингем был удивлен собственной вспышкой гнева. – Вы похожи на одну из ручных собачек, которых прячет под юбками королева Шотландии.

Бабингтон пожал плечами:

– Не каждому мужчине дано быть солдатом на поле боя. Мы можем сражаться на других аренах. Несомненно, сэр, вы являете собой лучший пример тому. – Его голубые глаза смотрели прямо на собеседника.

– Настоятельно советую обдумать мои слова, – сказал Уолсингем. «Но, разумеется, в этой дуэли я хочу, чтобы ты пренебрег ими. Что ты и собираешься сделать, надменный юный глупец!»

– Сэр, я все же вынужден обратиться к вам с просьбой о выдаче паспорта.

– На какой срок?

– Э-э-э… – Бабингтон задумался. – На остаток лета и первый месяц осени.

– Ясно. Что ж, в настоящее время я не могу удовлетворить вашу просьбу. Обратитесь к агенту Роберту Поли через две-три недели.

Бабингтон снова пожал плечами.

– Надеюсь, вы измените свое мнение. Возможно, я смогу помочь вам.

– Каким образом?

– Как я говорил, есть и другие поля сражений. Я могу шпионить для вас.

– Как?

– Так, как вы пожелаете. Я католик, и меня принимают в тамошних кругах.

Уолсингем был потрясен и одновременно изумлялся собственному потрясению. Еще никому не удавалось так удивить его за последние десять лет.

– У меня есть контакты с Морганом в Бастилии, с Пейджетом и Битоном в посольстве королевы Шотландии в Париже. И с Мендосой…

– Я уже имею там своих агентов. Что можете сделать вы, чего бы не добились они?

На лице Бабингтона отразилось замешательство.

– Я думал, вас порадует мое предложение.

– Полно, полно! Не все шпионы равны. Неумелые новички хуже других, потому что они выдают свое присутствие. Я рассмотрю ваше предложение, но вы должны составить для меня подробный план ваших обязанностей. «Много званых, но мало избранных». Вы же не думаете, что мои пятьдесят три агента по всему миру получили свои посты и добились моего расположения просто придя с улицы? – Он тихо рассмеялся.

– Хорошо. – Бабингтон встал и хлопнул ладонью по рукояти меча. – Вы увидите!

После его ухода Уолсингем был настолько ошарашен, что не мог сосредоточиться на торговом соглашении. «Нет, мой друг, – подумал он. – Это ты увидишь!»

Наступил полдень, жара усилилась, и движение на городских улицах почти замерло. Уолсингем наконец встал и пожелал своим секретарям доброго дня. Он собирался в другую свою контору. Клерки заперли дверь и отправились в ближайший трактир «Уайтхарт» для полуденной трапезы, а Уолсингему предстояла десятиминутная прогулка. Пока он продвигался вперед, обходя кучи отбросов и прижимая к носу ароматический шарик, чтобы избавиться от ужасной вони, то размышлял о странном визите. Почему Бабингтон пришел к нему? Оттого, что испытывал чувство вины и был готов сознаться? Или он почувствовал, что его заговор находится под угрозой, и решил испытать Уолсингема?