Крест на чёрной грани - Иван Васильевич Фетисов

повеселеет», – подумал Серёга и прилёг возле ближней к костру стенки, на разостланный плащ, в голову положил куртку. Задремал скоро, но забытьё длилось недолго. Шевельнулась, ойкнув, Алина и дрожащими руками схватила его за плечо. И крикнула:

– Серёжа! Я испугалась!..

– Кого?

– Медведя… Будто к палатке крадётся, припав к земле, огромный. Длинные лапы с когтями, как остриё копья, клыки…

– Во сне увидала.

– Может, и правда. Выйди, посмотри…

– Я и так знаю: на этом острове никто медведя не встречал.

– Никогда?

– До нас, в каком-нибудь каменном или бронзовом веке, может, и были, но в наше время – нет… Спи. Ещё рано. Когда будет надо, я разбужу.

– Сама встану. Меня дома никто не будил. Как-то просыпалась… – и рассмеялась, будто сказала что-то смешное. – А здесь? Раз уж глаза раскрыла – теперь на весь день.

На востоке, выше правобережных гор занялась утренняя заря. Умытая где-то глубоко за горизонтом тихим дождём, она украсила низкий край неба свежим розовым светом, зримо разрасталась в вышину золотым пожаром. Неудержимый розовый свет упал скоро и на протоку. Мешаясь с лёгким туманом, он казался шустрой птичкой, радой наступающему дню. Играет! Веселится! У него одна святая забота – радовать людские души. Алина загляделась (где, когда видывала такое?) на озарившийся восток. И вдруг, словно страшась потерять, спохватилась:

– Ой, Серёж!.. Чуть не забыла: хочу рассказать ещё одно сновидение.

– Где их насобирать успела?

– Приходят – не отгонишь. Какое-то уж очень яркое. Оно и сейчас перед глазами – не сон, а живая явь. Так раньше со мной не случалось. Сны тоже всякие приходили, но стоило проснуться, всё разом забывалось, будто какой волшебник явится и говорит: «Улетай, голубок! Не забивай девице послушную голову пустяками». Другой раз хотелось, чтобы красивый призрак побыл рядом подольше, а он, порадовав, бесследно пропадает… У тебя, Серёжа, так бывает?

– Как так?

– Ну, чтоб хороший сон вдруг пропал бесследно. Как ни старайся, а не вспомнишь.

– Мне, Алина, ничто не снится.

– Почему?

– Не знаю…

– Наверно, потому, что всё успеваешь увидеть днём?

– Чудно сказала… Успеваю!

– Значит, ты какой-то особенный человек…

– Обыкновенный.

– А есть, говорят, люди, которым приходят вещие сны. Это бывает совсем редко… У тебя, наверно, так случится…

– Дай бог… А ты, вижу, мастерица заговаривать зубы. Рассказать что-то хотела, а ходишь вокруг да около…

– Подумала, что слушать не хочешь.

– Наоборот. Интересно – а вдруг скажешь диво дивное…

– Так и есть! – Алина глубоко вздохнула и пристально (поверь, дорогой!) поглядела на Серёгу. – На этой вот самой протоке видела человека в одежде морского офицера. Будто следом за нами приплыл на большом корабле… Орудия с длинными стволами. На палубе много юрких матросов… На берегу толпится народ. Кто-то крикнул: «Салют адмиралу Колчаку!»

– Колчаку? Не Ушакову, не Макарову?

– Ему, Серёж…

– Адмирал скомандовал бросить якоря. «Здесь, – сказал, – будет долгая стоянка… Плыть дальше по обледеневшей реке опасно».

– И каким же тебе он представился?

– Высоким. Стройным. С гордо поднятой головой, на которой высилась фуражка с кокардой… Белоснежный китель, на плечах широкие погоны и Крест-орден на левой груди.

– Ого! Таким и нарисовался?

– Ага.

– Наверное, такого на фотографии усмотрела?

– Да, нет, Серёж. Фотографию в руках не держала. А вот приснился – такой ли, какой есть – был на самом деле?

– Об этом нам голову ломать не стоит… Пронюхают, так, чего доброго, к сподвижникам адмирала-белогвардейца причислят.

– Так или иначе, а поразмышлять полезно.

– Это верно, Алина.

– Вот и я думаю: сны так просто тоже не снятся. К чему бы такой?

– Ладно. Не береди душу, – засуетился Серёга. – Завтракаем. Потом посмотрим мельницу – и дальше, к Падунским порогам.

…Алина обернулась лицом к возвышенной прибрежной равнине и, обомлев, затаила дыхание.

– Серёж, глянь… там кто-то стоит…

– Всё те мерещится – то адмирал ночью, то и днём какое-то чудище. Напугать охота? – усмехнулся Серёга.

– Да я серьёзно… Погляди…

Серёга (что там смотреть? Лишь бы не обидеть Алину) взглянул. Там, на прибрежной ровной полоске, слабовидимой в ещё не рассеявшемся утреннем тумане, неподвижно маячил одинокий силуэт то ли высокого человека, то ли обломленного дерева с короткими остатками сучьев. Серёга тоже насторожился. Силуэт сдвинулся – человек! Вот он спустился к берегу. Остановился. И, оглядевшись вокруг, по натоптанной прибрежной тропе пошёл навстречу к ранним непрошеным гостям. Шёл он бодро, отмеряя широкие шаги. Голову держит прямо – так ходят люди по бессчётно раз хоженой дороге, не боясь споткнуться. При нём самодельный берёзовый посох, но странно, старик на него не опирается – держит за середину в полусогнутой правой руке. Зачем носит? Для самообороны?

Серёга с Алиной, чтобы не мешать старику пройти, отодвинулись от тропы в сторонку, но тот, поравнявшись, остановился и, не меняя ни скованного положения головы, ни строгой осанки, сказал:

– Здравствуйте, добрые люди!

– Здравствуйте, добрый человек! – ответили в один голос Серёга с Алиной.

Вблизи старик Алине показался шибко странным. Косматый с головы до пояса, во всю широкую грудь куделей седая борода, тяжело костлявые, видать, много работавшие руки и крепко посаженный глыбою нос – всё это выдавало старика за безмерно древнее существо. Явился он на свет белый в какую-то далёкую от нас эпоху, пронёс на своих дюжих плечах многие века и вот сейчас предстал таким образом, чтобы рассказать людям увиденное и пережитое. Алина подумала ещё и о том, что старик никогда, как все другие люди, не был ребёнком, а спустился с небес готовым, как есть, вершить земные дела. И жить будет он теперь вечно…

Некоторое время они, переглядываясь, помолчали. Потом чуть наклонив голову (борода саваном упала ниже пояса), старец спросил:

– Знать бы – издалека?

– Издалека. Из-за Урала, – ответил Серёга.

– Заурал, как и Сибирь, тоже широк… Тверь… Пенза… Саратов… Тула… Москва… Откуда?

– Интересно?.. Из Москвы, отец.

– Знатные гостюшки… И редкие. За мою жизнь здесь в общем третьи-четвёртые… А из московских, помнится, один человек по учёной надобности. Смотрел древние наскальные письмена. Бывали дальние солдатушки… Из колчаковского ополчения. Мимоходом… Значит, когда гуртом валили полусытые, полураздетые на восток… Знать бы – вы-т какими ветрами?

– Попутными, батя. Плывём к Падуну, а попали чёрт знает куда. В сумерках да при дожде заблудились.

Старец коротко усмехнулся. Чудно слышать: заблудились! Никто не блуждал. Тыщи людей побывали, а никто с пути не сбивался.

– Знать, Богом велено, – поднял старец посох над головой.

– Может быть, – согласился Серёга.

– Велено! – продолжал старец. – Попасть на знатное место… на знатной всей Вселенной Ангаре.

«Ого! – подумал Серёга. – Далеко закинул удочку батя. Старец-то – птица высокого полёта».

Кирсан посматривает на москвичей и думает: не такие ли пожаловали гости, как