Последнее пророчество Эллады (СИ) - Самтенко Мария

— Ну, знаешь, это уже перебор, — жалобно пискнула титанида, наконец появляясь из вод своей реки. её волосы были растрепаны, тонкое одеяние в беспорядке, в глазах, как и всегда, стоял этакий задумчивый туман, но уши пылали алым.

— Перебор?! — взвыл Гермес. — Перебор это Владыку в своих водах топить! Да ты вообще соображаешь, что делаешь? Или ты тоже работаешь на Концепцию?!

— Он сам захотел… — певуче сказала Лета. — Они всегда хотят сами… И мои воды дарят покой…

— Ты это не мне объясняй! Ты сейчас это будешь Стикс объяснять! Кто, чего, и когда захотел! Как будто мы с Гекатой не видели, как он захлебывался!

Лета смущенно затеребила и без того растрепанные волосы.

— Покой… — снова начала она, но отвлеклась на движение. — Геката? Ты…

— Хочу проверить, как на тебя подействует это зелье, — невозмутимо сообщила Трёхтелая, склоняясь над водой с небольшим сосудом в руке. — Оно очень концентрированное, так что…

Лета передёрнула плечами, и её река мгновенно отхлынула от Трехтелой, не желая подставлять свои воды под непонятное снадобье.

— Мы так не договаривались, — прожурчала она.

— О, так мы что, договариваемся? — притворно изумился Гермес. — И мне даже не пришлось звать Стикс! Отлично! Отпусти Владыку Аида и верни ему память!

Лета смутилась ещё больше, поковыряла сандалией камушек и сообщила, что ей не положено отпускать жерт…. добы… того, кто попал в её воды. Хотя с Владыкой, действительно, неудобно получилось. И она, в принципе, готова отпустить его из своих вод. Но с памятью не получится, потому, что негоже за так возвращать память каждому встречному-поперечному, пусть даже это Владыка Аид.

После некоторой торговли титанида согласилась на новую игрушку. Гермес попытался втюхать ей одного из героев (любого, на выбор), но Лета проявила потрясающее упорство и требовала как минимум бога. Пусть и не в вечное пользование, а просто поиграть. Желательно так, как с Герой — Лете очень понравилось наблюдать за её похождениями, когда та воображала себя смертной нимфой.

— Хорошо, — просто сказал Гермес, выслушав все условия. — Я согласен.

— Ты что, рехнулся?! — возмутилась Геката. — Гермес!..

— Ну, а кто, ты, что ли, — зашептал ей на ухо Психопомп. — У нас тут счет на минуты, а других богов поблизости нет. К тому же, как ты собираешься быть смертной с тремя телами? И вообще, думаешь, я отпущу тебя после той истории с Аресом?!

— Это так ми-и-ло! — всплеснула руками Лета, не замечая мрачного взгляда Гермеса и грустной улыбки Гекаты.

Трех грустных улыбок Гекаты.

Они коротко обсудили условия и решили, что Гермес станет смертным на целую смертную жизнь. Прожив её — достойно или не очень, но, зная неугомонный характер Психопомпа, однозначно увлекательно — и сойдя в Подземное царство, он вновь вспомнит себя как Гермеса и обретет божественное бессмертие. До этого момента ничего все уверения окружающих в том, что он бог, он будет воспринимать как шизофренический бред, ну, а Геката, со своей стороны, не будет стараться его прибить, дабы вернуть в бессмертие поскорее.

— Что уж там, развлекайся, — буркнула ведьма, украдкой утирая слезу со щеки одного из призрачных тел, пока основное тело смотрела на Гермия с самым неприступным видом.

— Тебя будут звать… тебя будут звать… о, придумала! Одиссей Лаэртид! Сошел на днях один смертный, — пояснила Лета, — молодой царь Итаки. По-моему, он твой внук или правнук, с лица чем-то похож. Отправим тебя вместо него.

— Помню, помню, — добавила Геката. — Он ещё умер как-то по-идиотски.

— Одиссей так Одиссей, — согласился Гермес, разуваясь. — Сандалии попрошу не терять.

— А, чуть не забыла! — спохватилась титанида. — Как мы будем возвращать память Владыке? Если вернуть её до того, как он покинет мои воды, он, чего доброго, может снова все забыть!

— И что ты предлагаешь? — насторожилась Геката.

— Давайте сделаем ключ! Решим так: память вернётся к Владыке, когда он увидит кого-то из вас! Например, тебя, Гермий!

— С чего вдруг меня? — не согласился Психопомп. — Я же буду воображать себя смертным. Замкни его память на… — он залихватски подмигнул Гекате, и, наклонившись к самому уху Леты, прошептал имя.

Подернутые поволокой глаза титаниды изумленно распахнулись, она хихикнула в такт своим мыслям и согласно кивнула головой.

— А теперь, Одиссей…. — она положила руки ему на плечи и прижалась губами к его губам. Гермес прикрыл глаза и скользнул руками по спине титаниды, прижимая её к себе, но не отвечая на поцелуй. Лицо и тело Гермеса стало неуловимо меняться; спустя мгновение Лета отстранилась, а он так и остался стоять с закрытыми глазами. — Вот так… а теперь…

Титанида вдруг сбилась и потеряла мысль.

Впрочем, от этого многообещающего взгляда Трехтелой Гекаты мысль потерял бы любой.

***

Голова болела нещадно — примерно как в первый день после недельной пирушки. В ней сталкивались обрывки мыслей, причем мыслей странных и муторных.

Самой странной из них было то, что он категорически не помнил, кто он такой и как его зовут.

— Ну это я, конечно, набрался, — пробормотал он, открывая глаза и критически обозревая окрестности. Пейзаж был мрачный и одновременно зелёный, как будто он попал в какой-то тропический лес, причем под вечер, под длинные тени. Однако в пейзаже было и нечто оптимистичное в лице четырех молодых женщин ошеломляющей, просто божественной красоты. Причем три из них были невероятно похожи одна на другую — неужели тройняшки? Или у него просто троится в глазах… в правом глазу, потому, что в левом женщина была всего одна.

— Радуйся, Одиссей Лаэртид! — сказала та, что в левом глазу.

— Прими этот чудесный напиток от похмелья! — добавила одна из тех, что в правом, видимо, старшая.

Он радостно схватился за небольшой сосуд, наполненный, как оказалось, крепчайшим и вкуснейшим самогоном, осушил его в два глотка и занюхал краем хитона. С первым глотком голова перестала кружиться, и он с удовольствием отметил, что женщин справа по-прежнему три. Его всегда тянуло к близняшкам.

Ко второму глотку он смирился с тем, что его зовут Одиссей, и пожелал узнать, где он находится, и сколько же выпил, что вообще ничего не помнит.

Женщины переглянулись.

— Мы не знаем, сколько ты выпил, — сказала старшая из тройняшек (остальные две рот не открывали, но коварно перемигивались с растрепанной женщиной). — Но, видимо, достаточно, чтобы забрести в Подземное Царство и попытаться утолить свою жажду водой из Леты. Мы едва успели оттащить тебя от воды, но, кажется, опоздали. Ты помнишь хоть что-нибудь, о Лаэртид?

— Ничего, — констатировал Одиссей, пробежавшись по своим воспоминаниям. — Абсолютно. Не знаю, как вам, а мне кажется, я идиот. И ещё я сомневаюсь, что найду дорогу домой.

— Мы проводим тебя в Итаку, где ты снова сядешь на трон и будешь править мудро и справедливо, — проворковала растрепанная женщина.

— А по пути расскажем все, что нам о тебе известно, — добавила старшая из тройняшек. — Может, что-то из наших слов поможет тебе вновь обрести память. Но нужно спешить — твои друзья, наверно, считают, что ты погиб.

— О, так у меня есть трон? — обрадовался Одиссей. — Значит, не все так плохо! Может, у меня ещё и жена?

Женщины снова переглянулись.

— Кажется, да. Жена и новорожденный сын Телемах. Как раз его рождение ты и отмечал, — сказала растрепанная, а три тройняшки как-то неуловимо помрачнели и надвинули на лица вуаль.

— Это плохо, — огорчился Одиссей, прикинув, что заглядываться на тройняшек при жене и новорожденном сыне как-то даже и неудобно. Жена, значит, мучилась и страдала, а он…

Неуважительно.

О чем Одиссей знал точно, так это о том, что к любимой женщине следует относиться исключительно с уважением. А то можно и огрести. Правда, о том, откуда в его бедной болезной голове присутствовало это излишне прогрессивное для Эллады знание, он понятие не имел.