Золотой ключик для Насти - Анна Гаврилова

      А может он сбежал, чтобы увести горанцев от крепости? Ведь без него выследить нас невозможно… Или возможно?

      Отведённая нам каморка напоминала склеп. Крошечная — три на два метра, с единственным окном, больше похожим на щель. Из него открывался унылый вид на внутренний двор. Стены каменные, сложенные из массивных серых булыжников. От них веяло холодом в любую погоду. Вместо кроватей две узкие деревянные лавки, снабжённые, к счастью, соломенными тюфяками.

      Но мне всё равно было комфортно — лучше так, чем в общей казарме среди местного населения. И несравнимо лучше, чем во дворе, под открытым небом. Если бы ни пробирающий до костей холод, сочла бы каморку верхом уюта.

      За ночь я всерьёз продрогла, к утру начала чихать. Несколько часов сна усугубили ситуацию. (Доставшееся от Креатина одеяло я пожертвовала Косарю, к его побоям только простуды не хватало!) Поэтому, как только Косарь начал подавать признаки жизни, а болезненные стоны перешли в сердитое сопение, помахала парню ручкой и пошла во двор, греться.

      К тому времени толпа беженцев разрослась настолько, что заполонила половину двора. Ещё четверть занимала всевозможная живность. Защитники крепости проявляли лёгкие признаки озверения, но местное население плевать хотело.

      Стараясь не мозолить глаза ни тем, ни другим, пробралась в дальний угол, где на большом узле спасаемого добра сидела немолодая, дородная женщина в нарядном платье. Кивнув беженке, села рядом и закрыла глаза, подставляя лицо жарким солнечным лучам. Стоящий вокруг гам бил по ушам, но удовольствия не портил. Вскоре оледенелые руки начали согреваться, я вновь почувствовала собственный нос, в пальцах ног появилось приятное покалывание. Нирвана кончилась, когда ощутила на себе очень пристальный, очень злобный взгляд.

      Я медленно открыла глаза и обмерла. Напротив, в двух шагах, возвышалась худосочная фигура с серебряной бородой. Несмотря на отсутствие восточного халата и туфель с загнутыми носами, старик всё равно напоминал Хоттабыча.

      Чтобы не закричать, закусила губу. Видать, выглядела в этот момент до того жалко, что злоба на лице торговца сменилась гаденькой улыбкой.

      — И стоило убегать? — тихо поинтересовался он.

      Сидевшая радом со мной женщина вздрогнула. Глянула сперва на меня, потом на Хабыча, и посуровела, раздулась как грозовая туча, упёрла руки в бока.

      Торговец смекнул в чём дело гораздо быстрей, затараторил улыбаясь:

      — Дочка моя! Из дома сбежала, за ухажером-оборванцем. Неделю за ней гоняюсь. Уж и не чаял встретить.

      Женщина мгновенно успокоилась, скосила на меня укоризненный взгляд. По её лицу читалось: «Прости, подруга, но это косяк. В таких делах я тебе не помощница.»

      — Он врёт, — тут же осмелела я.

      — Ну конечно! — воскликнул Хабыч. Подскочил, ухватил за руку, заставляя подняться. Хватка у торговца оказалась железной. — И только попробуй пискнуть, — прошипел он.

      О том, что орать не стоит, я и сама догадалась. Вокруг слишком много народа, да ещё воины, которые хоть и вели себя мирно, вчерашней драки не забыли. Ещё один скандал станет поводом вышвырнуть нас с Косарем за ворота.

      А Хабыч тем временем злобно шептал в ухо:

      — Ах ты мерзавка! Мне из-за той лошади чуть руки не отрубили! Знаешь, сколько заплатить пришлось? Да ты, тварь неблагодарная, сапоги мне лизать будешь и полы языком мыть! Только выберемся отсюда, я тебе такое колдовство устрою — век Хабыча не забудешь!

      — Полегче, — огрызнулась я, пытаясь выдернуть руку.

      — Что? Да как ты смеешь? Я из-за тебя…

      — Пусти! — теперь я тоже рычала, но гораздо тише, чем торговец. — Да, я — воровка. А ты… ты грабитель и убийца! Думал, никто не узнает, как ты с Косарем поступил?

      — Чего? — Хабыч оскалился. На лице даже тени раскаянья не возникло. — Поговори мне тут, поговори! Ничего не докажешь! А будешь клеветать, я тебя выдам. И всё это отребье, — старик повёл рукой, подчёркивая ужас угрозы, — услышав, про мешок золота, на кусочки тебя порвёт.

      — Так мёртвой я и медяка не стою.

      — Кроме тебя об этом никто не знает. Так что веди себя тихо и от меня больше ни на шаг! — рявкнул Хабыч. И добавил совсем другим, разочарованным голосом: — Как тебе не стыдно, Настя? Так оскорблять старого человека. Я из-за тебя по дорогам трясся, чуть рук не лишился, и всё из-за чего? Помочь хотел! Ведь мог градоначальнику тебя отдать, чтобы стражники в столицу отвезли. Да пожалел, на свою голову. Они ведь в клетку бы посадили, на хлеб и воду. Избили бы, надругались. А ты… Неблагодарная.

      Я вспыхнула. В голове застучали отчаянные мысли: «Чёрт! Как я могла! Что натворила! Бедный старик! И всё из-за меня!»

      Но прежде чем торговец заметил моё раскаянье, рядом прогремел голос Косаря:

      — Девчонку отпустил. Быстро!

      Торговец побледнел, через мгновенье затрясся перепуганным зайцем.

      Я же наоборот — вышла из оцепенения и ужаснулась: этот человек пытался убить моего друга, а я взялась его жалеть. Чёрт, сколько раз нужно получить по голове, чтобы изжить привычку всегда и перед всеми извиняться?

      Косарь шагнул к Хабычу. Желания здоровяка были прозрачны и естественны, но я удержала:

      — Пойдём отсюда. Не хочу больше на эту рожу смотреть.

      Следующий день прошел как в тумане. Косарь оклемался, а я всё-таки простудилась.

      Меня знобило и лихорадило. Голова стала свинцовой, от боли в мышцах хотелось плакать. Косарь силком вливал в меня горячую воду, ибо ничего другого не было. С грустью гладил по голове и рассказывал какие-то глупости.

      А я будто тонула. Глаза то и дело застилала болезненная дымка, вместо нашего склепа виделись то родная спальня, то кухня в родительской квартире, то пещера в Малых горах. Изредка меня засасывало в круговорот тяжелых, сюрреалистичных сновидений. Я отбивалась от Натки с Марией Петровной, ожесточённо спорила с мамой, и, почему-то, жалела блондинку.

      В какой-то миг привиделся Рогор. Он упал передо мной на колени, зарыдал. После вскочил, обнял крепко-крепко, даже кости заболели. Пообещал, что никому меня не отдаст и будет ждать всю жизнь. Я плакала во сне, тянула руки и что-то говорила. Проснулась с ощущением, что побывала в Аду и снова вырубилась.