Красавица Амга - Софрон Данилов

Переступив порог хорошо знакомой комнаты в штабном доме, Чычахов в ту же минуту получил такой удар, что отлетел, как брошенная сума, и ударился головой о кирпичную печку. Он поторопился встать на ноги, будто от его проворства много зависело. Но едва схватился руками за угловые кирпичи и приподнял голову, как сразу же получил ещё удар. Падая на спину, он успел заметить две человеческие фигуры. Почему-то засело у него в голове, что он обязательно должен сказать нечто важное и непременно это сделать стоя. Вот почему он несколько раз упорно поднимался, а те двое всякий раз сбивали его с ног кулаками. Всё происходило молча. Слышалось лишь трудолюбивое сопение истязателей, шмяканье кулачных ударов да глухой звук, с которым тело Томмота ударялось то об одну стену, то о другую.

В полузабытьи, падая затылком на край порога, Томмот неясно увидел перед собой чьё-то потное лицо, затем сильные руки схватили его за грудки.

— Какое задание дали тебе в Чека? Почему ты бежал вместе с Аргыловым? Говори!

Слова доходили до Томмота издалека и то слышны были, то не слышны. И опять каруселью пошли в его глазах все четыре стены и потолок этой сумрачной комнаты.

— Говори! Скажешь?.. Говори! Врёшь — скажешь! Гех! Ы-ык…

В который уже раз подпираясь, чтобы подняться, Томмот бессильно опустил голову на пол и закрыл глаза. «А зачем я встаю? — подумалось ему. — Чтобы били? Только бы не поддаться им! Только бы не потерять сознание…»

— Встать! Быстро встать!..

Теперь его принялись бить ногами по рёбрам. Чтобы удержаться от крика, Томмот до крови прикусил губу. Затем утихло, и Томмот, чуть заметно приоткрыв глаза, увидел перед собою незнакомого военного: покатый с залысинами лоб, большие торчащие уши, голое мясистое лицо. Рядом с ним стоял Топорков. Оба в расстёгнутых кителях, распаренные и тяжело дышащие.

— Обеспамятел?

— Притворяется!

Топорков за грудки поднял и посадил Томмота на стул, затем кулаком под челюсть поднял его уроненную на грудь голову.

— Сиди прямо! Слышишь нас?

Томмот приоткрыл веки пошире:

— Слышу…

— Вот и ладно! Теперь признавайся. Тебя прислали из Чека? Отвечай!

— Никто не посылал…

— Врёшь! Почему сегодня ты распинался за красных? Почему агитировал за них в наслеге? Быстрей говори!

«Так и думал…»

— Не было этого…

— Врёшь, товарищ чекист! — это сказал напарник Топоркова, подполковник, — Томмот разглядел его погоны. — Теперь ты уже не вырвешься из наших рук! Всё, что было сейчас, — только цветики. Ягодки будут впереди. Смотри, не дошло бы до этого! Сам всё расскажешь да будешь ещё умолять, чтобы выслушали.

В отличие от Топоркова, этот не рычал устрашающе, а говорил садистски проникновенно, и это было вдвое страшней.

— Рассказать мне не о чем. Всё уже выложил. В тот раз…

— Сегодня на собрании о чём говорил?

— Что велели: почему убежал от красных…

— Ещё?

— Отвечал на вопросы.

— О чём?

— О съезде…

— Вот-вот! Это уже кое-что. Ну, и что же там на съезде? Ты уже прости нас, любезный, но придётся тебе всю твою большевистскую пропаганду здесь повторить. У подполковника Мальцева, честь имею представиться, не было ещё случая, чтобы какой-нибудь самый закоренелый молчун не стал красноречивым…

— Дайте мне воды, — тихо, но требовательно попросил Томмот.

Топорков зачерпнул из ведра и подал ему кружку, решив, что парень начинает «раскалываться». А Томмот отхлебнул из кружки, затем достал из кармана носовой платок, брызнул на него и принялся не торопясь отирать лицо. Мальцев, сидя напротив, терпеливо ждал.

— Вы почему допрос с избиения начали? — спросил Томмот. — Может, я и так бы всё рассказал.

— О-о, почерк мастера. Стиль, так сказать… — милостиво ответил ему подполковник Мальцев.

— Костоломы вы, мясники! А не контрразведчики… — в том же тоне, как похвалу, высказал им Томмот.

— Ах ты паскуда! — взъярился Топорков.

Тут Томмот вскочил и заорал прямо в лицо Топоркову:

— Бей, гад! Корявая дубина!

У Топоркова отвалилась челюсть. Но Томмот, не давая ему что-либо предпринять, быстро заговорил:

— Если бы я действительно был агентом Чека, то разве стал бы я себя раскрывать какой-то там агитацией? Или, по-вашему, в Чека такие же идиоты, как вы? Тот, кто донёс вам на меня, или болван, или сволочь!

— Погоди! — остановил Мальцев уже рванувшегося с кулаками Топоркова. — Позови-ка тех…

Топорков шагнул к двери и, отворив её, крикнул куда-то в темноту:

— Привели? Давайте их сюда!

Ввели Чемпосова и Лэкеса.

Едва войдя, Чемпосов побледнел, на щеках его, прихваченных морозом, резче прежнего выступили тёмные пятна. Видя, как Томмот вытирает платком кровь с лица, испуганный Лэкес остановился у порога и прислонился к косяку.

— Понимает ли по-русски этот? — спросил Топорков, кивнув в сторону Лэкеса.

— Не понимает, — ответил Чемпосов.

— Переведи! Сегодня ты выезжал с этими вот людьми в наслег?

— Выезжал… — по-детски шмыгнул носом Лэкес.

— О чём говорил Чычахов на собрании?

— Не знаю…

— Как так? — пошёл грудью на парня Топорков.

Лэкес прижал обе руки к груди.

— Брат полковник, он и вправду не был на собрании, — поспешил на помощь Чемпосов. — Возился с лошадьми на дворе.

Топорков отбросил Лэкеса к дверям:

— Пшёл!

Створки дверей с грохотом ударились о стены, Лэкес, запнувшись о порог, шмякнулся на пол уже в смежной комнате. «Молодец! Ай да Лэкес!» Тёплая волна благодарности затопила сердце Томмота.

— Может, и ты на собрании не был, ничего не слыхал? — обратился Топорков уже к Чемпосову.

— Я слышал…

— Вот и расскажи. Но знай наперёд, этот человек — шпион Чека, доказано полностью. Ну?

Вначале запинаясь, затем всё более осваиваясь, Чемпосов без спешки рассказал, как было. Получилось, что Чычахов на собрании говорил о причинах своего побега к белым, затем по просьбе собравшихся перечислил вопросы, которые обсуждались на съезде Советов. Он повторил почти всё, о чём говорил Томмот на сегодняшней сходке в наслеге, но так, что придраться было не к чему, и получилось, что Томмот ругал красных и хвалил Пепеляева. Чемпосов кое-что бегло пропускал, кое-что усиливал, и сам Томмот удивился: всё точно, всё без утайки — и всё не так!

— Может, ты что-нибудь скрыл?

— Нет, я ничего не скрыл, — Чемпосов посмотрел в глаза Топоркову.

— Или, может, забыл что?

— Нет, брат полковник! У меня хорошая память, к тому же это всё было сегодня.

— А если проверим?

— Будет только так, как я рассказал!

— Ну, смотри! — погрозил Мальцев, подойдя, и, открыв дверь, толкнул Чемпосова в смежную комнату. — Уведите пока!

Оба переглянулись между собой.

— Чего же тогда болтал этот одноглазый дикарь? — вполголоса пробормотал Топорков.

Но Томмот расслышал.

Значит, донёс не Чемпосов и не Лэкес, а какой-то одноглазый, который, по-видимому, сидел на сходке позади всех, Томмот его не видел. Томмоту стало легко оттого, что давешние спутники его оказались стоящими людьми, а ещё больше оттого, что истязатели его заметно повесили носы.

Но вдруг лицо Мальцева преобразилось, что-то новое появилось в его вкрадчивой улыбке палача.

— Прошу вас сесть, брат чекист. Пожалуйста, не стесняйтесь…

Томмот сел на стул.

— Привяжите его! — бросил подполковник Топоркову и, потирая руки, всё с той же улыбкой стал приближаться к Томмоту. — Сейчас у нашего брата отворятся уста.

Топорков завернул руки Томмота за спинку стула и туго их связал. Мальцев подошёл сзади и сдавил ему виски основаниями ладоней. Сильнее. Ещё сильнее. Томмоту показалось, что у него затрещал череп, а выдавленные глаза сейчас выпадут из глазниц.

— Говори, какое задание получил в Чека? — наклонившись к самому уху, допытывался Мальцев. — Ты агент чекистов, да? Отвечай…

Томмот молчал, стиснув зубы. Пот струился по его лицу, а мыслей — совсем никаких, кроме той, единственно нужной сейчас: нет, не скажу, нет!

— Зачем тебе терпеть эту адскую боль?.. Ты их агент, да? Отвечай… Станет больнее… Какое задание?..

Томмот ясно почувствовал, что он умирает от боли. «Только бы скорее, скорее… Почему я молчу? Надо кричать, может, так легче, легче…» Но когда он подумал об этом, он уже кричал, дико кричал, пронзительно.

Снаружи громко забарабанили в дверь:

— Полковник, мешаете работать!..

Топорков яростно зашептал в ухо парню:

— Не кричи… Расскажешь, нет? Признавайся!

Но Томмот всё кричал, обезумев от боли и испытывая в крике облегчение.

Отворилась дверь, заглянул молодой офицер:

— Полковник Леонов просил не шуметь.

— Перестань вопить, перестань… — Мальцев разжал занемевшие от натуги руки и вытер пот со лба. — Дикарь и есть дикарь.

— А эти тоже, барышни… Работали б себе… Ничего, мы перейдём в другой дом.

Оба, схватив Томмота под мышки, поволокли вон. Глотнув морозного воздуха, Томмот немного пришёл в себя, и недавно такую спасительную мысль о смерти заменила другая: я должен выжить… Ойуров сказал, что на смерть не имею права… Это равносильно дезертирству… Я должен…