Пятница, тринадцать ноль-ноль - Ирина Комарова

Он быстро прикинул в уме основные параметры и с помощью стандартного заклинания установил защитный купол. Судя по тому, что никакого противодействия он не почувствовал – операция прошла так легко, словно он отработал в демонстрационном режиме в лаборатории Университета – опасаться враждебного магического вмешательства не следовало. Какими бы ни были неприятности постигшие подчиненных ему студентов, происхождение они имели самое естественное. Само по себе, это не могло не радовать… если не оценивать всю ситуацию в целом, естественно.

– Были бы они у вас, эти головы… – только теперь Деннис сообразил, что не задал главный вопрос. – А от кого вы, собственно, тут защищаться собирались?

– От галлюцинаций, – очень серьезно ответил Амадеус. – Они здесь до того наглые, в жизни ничего подобного не встречал.

– Так.

Магистр Рон почувствовал, что ему необходимо немедленно присесть, и огляделся в поисках стула. Почтительный племянник, угадав мысли дядюшки, торопливо подсунул ему табурет. Настолько торопливо, что довольно больно заехал Деннису по щиколотке деревянной ножкой. Магистр мрачно взглянул на Амадеуса, придвинул табурет к столу и сел, резким движением отодвинув в сторону тарелку с недоеденными кусками. Положил руки со сжатыми кулаками на освободившееся место, сделал несколько глубоких вдохов и только тогда спросил:

– И чем здесь эти наглые галлюцинации занимались? Чем они вас, троих дуболомов, так напугали?

Магистр Рон и сам понимал, что несколько несправедлив в своих претензиях – настоящим дуболомом здесь был только один, его собственный племянник. А что касается двух других, то студент Маунт был сложения довольно деликатного, а студента Сондерса и вовсе можно было назвать субтильным. Впрочем, Деннис был слишком зол, чтобы принимать во внимание истинное положение вещей.

Кэртон и Амадеус снова переглянулись.

– Видите ли, дядюшка, – осторожно начал Амадеус, – это довольно трудно объяснить. Так, если честно, то никакого вреда они нам не причинили. Рульф, правда, как эти зубы в два ряда у волка увидал, немного заикаться начал, но это быстро прошло, как только белочка станцевала. С другой стороны, что касается меня, то я не знаю, что хуже: когда скунс на барабане играет или когда кабанья морда в окно. Хотя если снова вспомнить, какие у этой морды были клыки… – он грустно покачал головой и замолчал.

– В барабаны били бурундуки, – меланхолично поправил его Кэртон, – а у скунса была флейта.

– Какая разница? Главное, что белочка раздевалась…

– Хватит! – заорал Деннис и стукнул кулаками по столу так, что тарелки со звоном подпрыгнули. – Вы сколько костоломки вылакать успели, идиоты? Бочонок?

– Ни-ни, – Амадеус прижал руки к сердцу. – То есть, в дороге мы, конечно, отхлебывали и как приехали, приняли по капельке, за ужином… но после того, как волк постучался… ни-ни! Да вот, дядюшка, сами убедитесь, больше половины осталось, – он метнулся к корзине, быстро откопал спрятанную Кэртоном на самое дно фляжку и почтительно подал ее Деннису.

Деннис встряхнул фляжку, хотя в этом не было никакой необходимости: по ее весу и так было ясно, племянник сказал правду. Может студенты хитрят – костоломку выпили, а вместо нее налили воды… хотя зачем? На всякий случай, отвинтил крышку, понюхал. Пахнет, как костоломка. Он поднес фляжку к губам, сделал крохотный глоток. И на вкус, тоже костоломка. Хорошая. Не иначе, в ларьке с пончиками брали, с заднего крыльца. Магистр аккуратно завинтил крышку, положил флягу на стол и согласился:

– Да, похоже, вы не пьяны. Но что за ахинея? При чем здесь какие-то зубы и какие-то бурундуки!?

– Сейчас я вам все объясню, господин магистр, – Рульф незаметно просочился из коридора в комнату. – Вы извините, но если мы не совсем внятно говорим, то только от пережитого потрясения. Понимаете, когда открываешь дверь, а на тебя смотрит волк и глаза у него такие красные… это немного выбивает из колеи. Понимаете? – и он посмотрел на магистра с надеждой.

Судя по лицам Кэртона и Амадеуса, они понимали, о чем говорил этот недотепа и были с ним согласны. Деннис снова сделал глубокий вдох и постарался взять себя в руки.

– Рульф, – заговорил он почти ласково. – Вспомни, меня здесь не было. И я понятия не имею, о каком таком волке с красными глазами ты говоришь.

– Глаза тут не главное, – влез с уточнениями Амадеус. – Зубы производили гораздо большее впечатление.

– Самое большое впечатление произошло, когда он заговорил, – не согласился Кэртон.

Деннис посмотрел на них и сменил позу. Теперь он поставил локти на стол и положил подбородок на сплетенные пальцы. Нахмурился и произнес ледяным тоном, отработанным за годы работы со студентами:

– Я хочу понять, что здесь произошло. Если в этом будет необходимость, то я выслушаю каждого из вас. Но пока пусть говорит Рульф, а вы, двое, замолчите. – Он слегка повернул голову и кивнул Рульфу: – Еще раз, пожалуйста. Что там произошло с волком?

В лес они въехали по инерции, убаюканные долгой однообразной дорогой, и почти непрерывной болтовней Ганца, которого ничуть не смущало, что спутники не отвечали ему. Арра просто дремала в седле; Джузеппе с Таффи погрузились в свои, судя по их лицам не слишком веселые мысли. Пироман же, шагавший впереди, с Искателем, был сосредоточен исключительно на том, чтобы поддерживать равномерный темп движения. Впрочем, отсутствие собеседников никогда не рассматривалось Ганцем, как достаточно веский повод для молчания. Он просто переходил в режим монолога.

Первой очнулась Булка. Поняв, что окружающий пейзаж категорически перестал ей нравится, кобыла избрала самый незатейливый и действенный способ, чтобы привлечь внимание хозяина к своим сомнениям: остановилась и, повернув голову на гибкой шее к Ганцу, вопросительно уставилась на него. Ганц замолчал на полуслове, оглянулся вокруг и согласился:

– Ты абсолютно права. Здесь, действительно, слишком мрачно.

– А где мы, собственно сейчас находимся? – очнулся магистр Торстен.

– Вот это и есть самое ценное твое качество Таффи, – очень серьезно заметил Ганц. – Умеешь ты задать вопрос вовремя и к месту!

– Зато твой самый большой недостаток, – поморщился Джузеппе, доставая и разворачивая карту, – абсолютная неспособность вовремя и к месту промолчать. Лучше посмотри, мы должны быть примерно вот здесь… я не ошибся?

– Здесь? Пожалуй. Но послушай, эта чащоба тянется… тянется… зачем мы сюда забрались? Надо было остановиться на ночь на опушке.

– Ты предлагаешь вернуться? – уточнила Арра, тоже внимательно разглядывая карту.

– Теперь это уже бессмысленно. Самое разумное – присмотреть поблизости местечко покомфортнее и устраиваться на ночлег.

– Покомфортнее? – Пироман выразительно огляделся.

– А что? – поддержал Ганца Таффи. – Вон там, видите, деревья чуть свободнее стоят. Кустарник притопчем, из веток костерок запалим… очень даже хорошо будет.

Поскольку другого разумного варианта все равно не было – не возвращаться же, в самом деле, обратно на опушку – все дружно взялись за дело. Пока Арра и Ганц занимались лошадьми, магистры расчистили небольшой участок для лагеря, а Пироман, наломав веток с высохшего кустарника, развел костер, окружив его аккуратным земляным валом.

Когда расселись вокруг огня и начали жевать пироги – корзина, из которой их доставала Арра, казалась поистине бездонной – на крохотной рукотворной полянке стало почти уютно. Но лес, мрачный и пугающий, был совсем рядом.

– Неправильно здесь… – Арра посмотрела в темноту и поежилась. – И звезд не видно и тихо… хоть бы зверушка, какая пробежала.

– Звезд не видно, потому что деревья небо заслоняют, – объяснил, наименее склонный к душевным волнениям, Таффи. – А зверушки спят. Ночь ведь.

– Вот и неправильно! Ночью зверушки должны не спать, а охотится!

– О чем ты говоришь, птичка! – Ганца передернуло. – Вот чего мне сейчас меньше всего хочется, так это чтобы сейчас из-за дерева выскочила зверушка, и начала на меня охотится!

– Но я же не таких имею в виду, не медведей каких-нибудь. А что-нибудь мелкое, пушистое… суслик там, или зайчик… да хоть бы муравьи были, и то веселее!

– Да уж, если лечь спать рядом с муравейником, то веселья будет… – согласился Пироман настолько мрачно, что это сразу наводило на мысль о его собственном печальном опыте. – Обхохочешься.

– Насчет муравьев, это ты, Арра, погорячилась, – поддержал его Джузеппе. – Нет их поблизости, и хорошо.

– А вот зайчик бы вовсе не помешал, – вздохнул Ганц. – Пироги у нянюшки Матильды, конечно, вкуснейшие, но свежая зайчатинка…

С какой-то невидимой ветки, совсем рядом, с возмущенным громким писком сорвалась синичка и, трепеща крылышками, замерла в воздухе, почти над костром.

– Смотри-ка, а птички, оказывается, здесь есть, – немного удивленно заметил Джузеппе. – Да какие скандальные… – и тут же повернулся к Ганцу, строго нахмурил брови: – А ты не забывай, пожалуйста, мы сюда не охотится приехали.