Пятница, тринадцать ноль-ноль - Ирина Комарова

Студент не договорил. Его прервал мелодичный звук, больше всего напоминавший игру на дудочке. Собственно, эти переливчатые трели издавала именно дудочка. И на ней играл скунс. Задрав пушистый полосатый хвостик, зверек, слегка покачиваясь на задних лапках и не переставая играть, двинулся через всю комнату к столу. А за ним, как будто этого было мало, мерно стуча в маленькие, словно игрушечные барабанчики, шлепали два бурундучка. Добравшись до стола, музыканты ловко забросили инструменты за спины и вскарабкались по ножке на столешницу. Там они выбрали себе свободное место, справа от тарелки с нарезанным толстыми кусками сыром, уселись и продолжили музицирование.

– Ребята, – слабым голосом сообщил Рульф, – а что я вам скажу! У меня еще одна галлюцинация.

Ответа не последовало. Ну, разве что Амадеус громко икнул. А какого можно было ожидать ответа, если откуда-то сверху в этот момент прямо на стол спрыгнула белка. То есть, если бы белки имели привычку кутаться в закрывающие их от самой мордочки до пяточек, сплетенные из травы и листьев плащи, и держать в лапках тонкий, раза в полтора длиннее ее, ровный прутик… нет, все равно эта была белка!

Все дальнейшие действия студентов были удивительно синхронными, словно они посвятили тренировкам долгие месяцы. Сначала, замерев и вытаращив глаза, парни наблюдали, как белочка решительным движением воткнула прутик вертикально в почти незаметную щель и, оглянувшись на музыкантов, кивнула. Барабанчики тут же загрохотали быстрее, а скунс заиграл странную мелодию с резким, рваным ритмом. Белочка закружилась вокруг шеста, а люди-зрители дружно открыли рты. Когда развевающийся от быстрого движения плащик отлетел в сторону, сброшенный одним кокетливым движением плеч, они не менее дружно ахнули. Амадеус, правда, немного подпортил слаженное трио, снова громко икнув.

Расставшись с плащом, белочка осталась в юбочке из мелких листочков яблони-дикушки. Продолжая плавно двигаться под музыку вокруг прутика, она постепенно, по одному, отщипывала эти листочки и бросала через плечо.

– Она же сейчас совсем разденется! – неожиданно тонким голоском пропищал Кэртон.

Рульф тоже хотел что-то сказать, но только выдохнул и зажмурился. На белочке оставалось только пять листочков… четыре… Амадеус тоже зажмурился, но тут же снова вытаращил глаза… три листочка… два…

Скунс выдул последнюю, совершенно невероятную трель и замолчал. В ту же секунду стихли барабаны. Белочка выдернула прутик, подобрала свой травяной плащ и совершенно неожиданно, прямо с центра стола, прыгнула. Напряженно вытянув хвостик, пролетела почти до самой стены и, мягко приземлившись на пол, исчезла в какой-то незаметной щели. Музыканты удалились менее эффектно, хотя так же быстро. По ножке стола они скатились на пол, тремя лохматыми колобками прокатились до двери. Бурундучки исчезли сразу, нырнув под порог, а скунс задержался. Ненадолго, только, чтобы еще раз поднять дудочку и просвистеть короткую и злую музыкальную фразу. Было очень похоже, что он выругался напоследок.

Довольно долго студенты Маунт, Лай и Сондерс, сидели молча, глядя вслед невероятным зверушкам. Потом Амадеус моргнул несколько раз, потряс головой и твердо заявил:

– Ерунда. Глупости. Ничего подобного не может быть. Это просто… просто нервы. Надо выпить и все станет на свои места. Вот именно, мне надо выпить.

– Нам всем надо выпить, – поддержал его Рульф. – Мы долго ехали, устали… вот и мерещится. Конечно, это нервы. Надо выпить.

– Нет, – Кэртон взял флягу, потряс ею над ухом, определяя уровень жидкости. – Хватит, выпили уже.

– А может и не надо, – тут же сменил мнение Рульф. – Тем более, мы же не знаем… может это как раз костоломка некачественная! Прокисла или туда ягод, каких добавили, вроде дурносила… всякие шутники бывают. Ты где ее брал?

– Как обычно, в ларьке с пончиками, с заднего крыльца, – Кэртон отвинтил крышку, принюхался, – нет, дурносилом не пахнет… кажется.

– Если в пончиковом ларьке, то должна быть хорошая, – вступился за продавца Амадеус. – Я с этим дядькой знаком, ему из деревни родственники привозят. А они костоломку по всем правилам гонят, по старинным рецептам… в этом ларьке даже магистры костоломку покупают, я видел.

– Эх, не догадались мы! Надо было поймать кого-нибудь из этих, что нам примерещились!

– Это еще зачем?

– Ну, как же! Пощупали бы и сразу поняли, галлюцинация это или всамделишный зверь!

– Галлюцинация. И окончен разговор. Потому что если это настоящие… – Кэртон решительно стряхнул на пол яблоневые листочки и, для большей убедительности, стукнул кулаком по столу. – Я сказал – галлюцинация!

– Мы и не спорим, – протяжно, с всхлипом, вздохнул сидящий лицом к окну Рульф. – Тем более, вон еще одна галлюцинация к нам ломится.

Стеклянно звякнули, раскрываясь, створки маленького окошка, блеснули влажные длинные клыки, оскаленные в совершенно неуместной на щетинистой кабаньей морде, улыбке:

– Добрый вечер. Извините, что побеспокоил, но очень уж не хочется упускать образованных собеседников. Я Кармассорн, вам должны были передать…

– Что ты такой кислый, Джузеппе? Все думаешь про своего магистра-халтурщика? – спросил Ганц.

Магистр Трио оглянулся на него и покачал головой:

– Странный ты, все-таки, человек. Физиономия озабоченная, а голос веселый. Как это тебе удается?

– Запросто. Дело в том, что я, действительно, озабочен, но хорошо умею держать себя в руках. А ты не ответил на мой вопрос.

– Извини. Я тоже озабочен и гораздо хуже умею держать себя в руках. Понимаешь, я что-то такое почувствовал, когда нас этот смерч тащил, но до сих пор не могу понять… мелькнуло что-то.

– Что именно?

– Я же говорю, не могу понять! – раздраженно и чуть громче, чем необходимо, ответил Джузеппе. – Чего ты пристал?

– Фи, магистр, что за выражения, – усмехнулся Ганц. – Раньше вы себе такого не позволяли. Не иначе, попали под дурное влияние.

– Наверное, ты прав, – попытался улыбнуться Джузеппе. – В будущем придется аккуратнее выбирать друзей. А ты? Чем ты, собственно, так озабочен?

– Тем, как легко удалось этому халтурщику свою ловушку поставить.

– Я же объяснил, ловушка в состоянии ожидания…

– А почему она на суслика какого-нибудь не сработала? И не говори, что их здесь нет: мы сами видели, как смерч всяких зверюшек тащил.

– Это не проблема, – не удержался Таффи, ехавший рядом, – всегда можно установить проверку на массу. Ты говоришь – суслики, а представляешь, сколько их должно на дорогу выйти, что бы общая масса сравнялась с массой лошади? А у нас их пять, да и сами мы… со всей степи зверье сгонять пришлось бы.

– Все равно, – упрямо стоял на своем Ганц. – Даже если это была ловушка в состоянии ожидания, кто-то ее именно у нас на пути оставил. Знал, что мы в этом месте проедем или отслеживает нас?

– Каким, по-твоему, образом, нас можно отслеживать? – Джузеппе хотел спросить ехидно, а получилось – встревожено. – Заклинание наложить? Так оно проявилось бы вместе с твоим. Или другим, каким способом?

– А ты не в курсе? – вот у Ганца с ехидством все было в порядке. – Так спроси у магистра Торстена, он, я думаю, тебе целую лекцию сумеет прочитать на эту тему. Так Таффи?

– Сразу и лекцию. Но вообще-то, разные есть приборы, много. Однажды, на заседании кафедры, магистр… кажется магистр Зартон, демонстрировал очень удачную разработку, на основе джанка. Крохотный такой кристаллик, посылает сигнал, который преобразуется в метку на входящей в комплект карте. Точно, это был магистр Зартон! Говорят, он потом еще усовершенствовал свой прибор.

Арра, до сих пор молча прислушивавшаяся к разговору, решила вмешаться:

– Таффи, – спросила она, – а трудно достать это изобретение магистра Зартона? В личное пользование, я имею в виду.

– Да нет. То есть, в свободную продажу эти сигнализаторы не поступали, но любой, кто имеет доступ… э? Ты что хочешь сказать?

– Я хочу сказать… Пироман, да стой ты! Что ты все время уходишь?

– А что вы все время останавливаетесь? – парень недовольно обернулся. – Опять смерч ожидается?

– Нет. Ну-ка, вспомните все и скажите: когда Пироман проверку на заклинание проводил, никто ничего подозрительного не заметил?

– Я заметил, – кротко отозвался Ганц.

– Да не про тебя речь! Мне тогда показалось… или это только показалось? А потом Ганц вспыхнул, и я обо всем забыла!

– Спасибо, птичка, я польщен…

– Не называй меня птичкой! Лучше скажи, ты хоть что-нибудь успел заметить?

– Хочешь сказать, до того, как превратился в факел? – Ганц перестал ухмыляться, сосредоточенно нахмурился. – Кажется… мелькнуло что-то такое, лиловое… Таффи?

– Я ничего не видел, – покачал головой магистр Торстен.

– Точно! – выдохнул Джузеппе. – Было! Лиловое свечение, слабое! Таффи!

– Но я ничего не видел!