Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века - Коллектив авторов

Один из молодых людей, который веселее всех подпевал оркестру, каким-то образом оказался передо мной. Наклонив голову, он смотрел на меня со странным выражением на лице, как будто увидел тысячелетнюю мумию, которую только что выкопали из земли. Я вынул мундштук сона изо рта, сплюнул и спросил:

– Ты чего?

– Сколько вы зарабатываете за раз?

– А тебе какое дело?

– Я заплачу тебе двойную цену при условии, что вы замолчите.

Я покачал головой:

– Нет, так не пойдет!

– Никому не нравятся звуки, которые доносятся из ваших этих членообразных инструментов!

– Я все равно буду играть.

В этот момент Лань Юй встал, подошел и толкнул парня со словами:

– Лю Сань, что ты делаешь?

Парень, которого звали Лю Сань, ответил:

– Какое твое дело?

– Да вот есть дело, и что?

Они начали толкать и пихать друг друга, подошли люди, стали их уговаривать, в этот момент Лю Сань как будто пытался что-то вспомнить, а потом сказал:

– А, чуть не забыл! Ты же тоже раньше играл на дурацкой сона! – договорив, он саркастически захохотал.

Я увидел, как кулак Лань Юя через три головы просвистел к голове Лю Саня, послышался глухой звук удара, и из носа Лю Саня хлынула темно-красная кровь. Тут же повсюду воцарился хаос, крики, ругань, звуки ударов кулаков – и все это под сумасшедшую музыку, вся картина напоминала сковороду с кипящим маслом.

На следующий день Лань Юй пришел проводить нас – с забинтованной головой, левый глаз напоминал поле для сушки угля. На горном хребте, который остался далеко позади, на извилистой горной дороге, по которой тащилась похоронная процессия, – каждый уголок Мучжуана заполнила пронзительная, словно острая стрела, музыка приглашенного оркестра.

В Шуйчжуане в последнее время многое изменилось, некоторые изменения происходили из года в год – например, подошло время собирать чеснок, а некоторые были новыми, вдохновляющими – например, была зацементирована дорога из Шуйчжуана в уездный город, детишки радостно резвились на только что отстроенной дороге, большие и маленькие машины мчались в Шуйчжуан, казалось, что за одну ночь Шуйчжуан слился воедино с уездным городом. Следует сказать, что раньше было нелегко попасть туда, уездный город можно было увидеть лишь после пяти-шестичасовой тряски в машине по рытвинам и ухабам. А теперь все просто, будто к соседу в гости зайти.

В это время мой отец Ю Бэньшэн, смеясь, стоял на своем поле чеснока. Ему казалось, что такая новинка, как зацементированная дорога, не имеет к нему отношения, его больше всего заботило собственное поле. В этом году чеснок упорно рос, с момента, как показались ростки, все шло успешно, подошло время сбора, дул мягкий ветерок, и крепкие головки чеснока сияли. Отец каждый день приходил взглянуть на поле, а потом, потягивая сигарету, садился на корточки на бугре – ничто не доставляло ему такого удовольствия.

Отец, нагнувшись собирал чеснок, налетел ветер, я увидел его тощие ягодицы и сказал:

– Отдохни!

Отец разогнулся и обернулся ко мне в гневе:

– Отдохнуть?! Если бы от отдыха появлялась еда, я бы уже давно начал отдыхать!

Я промолчал, пожалев о сказанном. Возникла мысль, что лучше мне вообще заткнуться, потому что на каждую мою фразу отец находил аргумент, чтобы заставить меня почувствовать неловкость.

Однако я обнаружил, что молчать – это тоже не выход, потому что тогда отец выражал свое недовольство взглядами или действиями. В этот год его взгляд, обращенный ко мне, был исполнен сомнений и настороженности. Я был словно дикий кот, прокравшийся к ним домой, тайно поедающий запасы и застигнутый на месте преступления. Мне оставалось поджать хвост, опасаясь, что хозяин, будучи в плохом настроении, вышвырнет меня за дверь.

Начало лета было самой прекрасной порой в Шуйчжуане, он наполнялся жизненной силой, небо и вода были чистыми и лазурными, и чеснок, который вот-вот должны были собрать, тоже был чистого лазурного цвета. Самым трогательным было то, что, куда бы ты ни пошел, на лицах сельчан играли улыбки. Жители Шуйчжуана и правда не обладали особыми притязаниями, простой сбор урожая превратил всю деревню в щедрое место. Отец не разговаривал со мной, с головой погрузившись в сбор чеснока. Я поднялся, на небе не было ни облачка, бескрайнее поле чеснока в лучах солнца напоминало картину, написанную маслом. Далеко-далеко третий дядюшка махал мне рукой, я его просил сообщать другим членам моей команды о том, что поступил новый заказ. Не знаю, с какого момента у команды мастеров сона Несравненного поселка был упразднен обряд встречи мастера, а с ним вместе ушло и правило перевозки инструментов. Вприпрыжку я добежал до дядюшки, сначала дал ему сигареты, он же, подняв полу одежды, вытер пот с лица, зажег сигарету и сказал:

– Всем сказал, но только твой старший брат согласился прийти.

– А остальные? Что они сказали?

– А что они могли сказать? Что заняты или что им неудобно.

Договорив, дядюшка пошел прочь, однако с полпути вернулся, как будто что-то вспомнил:

– Да, второй брат просил передать, чтоб ты больше к нему не обращался.

– Почему?

– Говорит, что в следующем месяце уезжает.

– Куда?

– Не знаю, в город, наверное!

Я сердито обернулся и увидел черное лицо отца, его руки были скрещены, а взгляд устремлен прямо на меня. Опустив голову, я обошел его и услышал, как он холодно смеется. Отсмеявшись, отец сказал:

– Что, скоро будешь один как перст? Как дальше-то играть будешь? На бычьем х…е будешь играть!

Вечером я не стад ужинать. Лежа на кровати, уставился в потолок. На потолке сидел паук, который со своей сети спустился по паутинке прямо к моему носу, я протянул руку, чтоб он приземлился на ладонь, он начал карабкаться по руке. Я не знаю, куда он полз, возможно, у него и не было какой-то цели, он просто полз вперед и вперед, если уставал, то плел паутину – можно сказать, обзаводился собственным домом. А возможно, его съел враг тихо и без единого звука, кого заботит будущее какого-то паука!

Словно в один момент мир вокруг меня стал чужим, хотя ничего не изменилось – горы были такими же, и река оставалась той же. Поменялись некоторые невидимые глазу вещи – как вода в реке Шуйчжуана казалась тихой и спокойной, а на самом деле это была лишь видимость: когда в детстве я ходил на реку плавать, нырнув под воду, я видел, что внизу вода бурлит тайным течением.

Только когда отец заснул, я вышел из комнаты, мать заново разогрела мне еду. Я ел, а она, как и в детстве, молча сидела рядом, неотрывно глядя на меня глазами, наполненными неистощимой любовью и нежностью.

– У тебя послезавтра новый заказ? – спросила мать.

Я кивнул в ответ.

– Отец сказал, что многие члены команды не придут.

Я снова кивнул.

– Эх, – вздохнула мать и продолжила: – Тяньмин, а может ты вообще играть не будешь? Чем-нибудь займешься, своими руками заработаешь на жизнь!

Я поставил пиалу и повернулся к матери:

– Это я понимаю, но когда я несколько лет назад просил наставника обучать меня, я дал клятву: играть на сона до последнего вздоха.

– Но сам посуди, ты один не сможешь играть!

– Через два дня я поеду навещу наставника.

Не успел я уехать, как наставник сам пришел ко мне домой.

Он начал с порога ругать меня:

– Ублюдочный Ю Тяньмин, выходи давай!

Я вышел из дома и увидел учителя, стоящего посреди двора. Ноги его были в грязи и даже подол был усеян горошками грязных пятен. Лицо все такое же черное, как и несколько лет назад, когда я впервые увидел его, разве что морщин прибавилось, я внезапно испытал грусть, увидев, как он постарел. Глава некогда известной в Несравненном поселке комнады Цзяо напоминал старую софору зимой – дерево удручающе загубленного вида. Самое печальное – это его серая холщовая одежда, представляющая из себя двубортную рубаху старого образца с заплатками: стоит сказать, что в Несравненном поселке такой одежды с заплатками ныне почти и не встретишь, а если и встретишь такого человека, то никто и не подумает, что это простой труженик, а подсознательно отнесет тебя к нищим.

Я окликнул наставника.

– Не смей называть меня наставником! У меня нет такого ученика! – наставник зло сплюнул мокроту. – Что ты раньше говорил? Заявлял, что будешь передавать наше искусство до конца, а сейчас что? Вчера мне передали, что твоя комнада распалась! Развалилась! Заказы не берете! В Несравненном поселке больше нет мастера сона!

– Наставник, вы пройдите в дом, там поговорим.

Он отмахнулся:

– Да как же мне входить в твой драгоценный дворец? Разве ж ты сейчас будешь играть на сона?

Вышла мать.

– Господин наставник, вы не волнуйтесь, проходите в дом и поговорите. Тяньмин посылал человека за членами команды, скоро будет заказ.

Говоря это, она непрерывно подмигивала мне. Я поспешно подтвердил:

– Да-да-да!

Только тогда гнев наставника немного стих. Он прошел в дом, заложив руки за спину и не глядя на меня, сказал лишь: