Город, которым мы стали - Нора Кейта Джемисин

частью Коналла? Айлин думает, как бы получше спросить: «А тебе она тоже сказала, как ее зовут?», когда Коналл ставит бутылку обратно и произносит: – Ты когда-нибудь трахалась с черным?

– Чт… – Ее мысли останавливаются. Вопрос неуместен, с какой стороны ни посмотри: с той, что он задал его незнакомому человеку, что он задал его ей, что он задал его дочери якобы друга, что он вообще выставил именно эти слова именно в этом порядке. – Что?

– Ну то. Скакала когда-нибудь на качке из джунглей? Или на животных с «мокрыми спинами»?[28]

Затем он смеется ей в лицо, словно только что сказал самую забавную шутку в мире.

– Я что хочу сказать, – продолжает он, – раз уж твой отец так старается свести тебя со мной – а он старается, – то должен же я знать, какой товар покупаю, верно? То есть ты, конечно, симпатичная, но ты ведь со Статен-Айленда. – Он ухмыляется, как будто это должно что-то означать. – Я всего лишь спрашиваю, кто, э-э, тебя натягивал. Кто вводил тебя в курс дела.

Пока Коналл говорит, его взгляд гуляет по ней. Айлин внезапно чувствует себя почти голой в своей слишком большой поношенной футболке и выцветших пижамных штанах с дельфинами. Ей стоило надеть халат. Поэтому он так с ней и разговаривает, ведь она одета как шлюха. Ей следовало…

Коналл снова смеется, на этот раз лениво и дружелюбно.

– Да успокойся ты, успокойся, я просто прикалываюсь над тобой. Я пытался объяснить твоему отцу, что ты на самом деле не в моем вкусе, но-о-о… – Он берет открытую фляжку и отхлебывает из нее, затем морщится, будто содержимое обожгло ему горло.

Ей нужно уйти. Он отвратителен и пьян. Но теперь, когда потрясение уступило место пониманию, его слова начинают злить Айлин. Она у себя дома, а Коналл – гость, и как он смеет так с ней разговаривать?

– Я определенно не в твоем вкусе, – говорит она.

Затем Айлин поворачивается к нему спиной – но не уходит, потому что не хочет выглядеть так, будто убегает от него, даже если ей этого хочется.

Коналл хихикает. Ее это бесит.

– О-о-о, ну ладно, ладно, Айс, прости. Друзья, хорошо? Будем друзьями. Эй, я хочу тебе кое-что показать. – Когда она намеренно не поворачивается, он начинает шевелиться, отчего шезлонг скрежещет по бетону. От резкого звука Айлин вздрагивает и мигом оборачивается – она вдруг начинает бояться, что он встанет и… и что? Она ведет себя неразумно. Ее отец – полицейский, и он рядом, достаточно лишь крикнуть. Так что Коналл не посмеет. Впрочем, он все еще в шезлонге. Более того, он растянулся на нем еще больше, расставив ноги и опустив ступни на пол у бассейна, и… и нет, в штанах у него не бутылка. Айлин вздрагивает, заливается краской, с отвращением отворачивается и собирается уходить.

Коналл, к удивлению Айлин, ловит ее за руку, когда она проходит мимо.

– Уверена, что хочешь уйти?

– Отпусти меня, – огрызается она.

– Послушай, Айс, – говорит Коналл. Он понизил голос, убеждая ее. – Мы оба знаем, что ты так и помрешь здесь, в этом доме, если какой-нибудь парень не возьмет тебя в жены и не вытащит отсюда.

Это… Айлин замирает. Это же…

Он видит в ее потрясении испуганное признание реальности и расплывается в ухмылке.

– И мы оба знаем, что ты никогда даже не притрагивалась ни к каким парням, не говоря уже о больших толстых хренах из джунглей. Видел я таких, как ты. Правильных католичек, слишком напуганных, чтобы сделать хоть что-то. Хочешь узнать секрет? Никто не любит девственниц, Айс. Ты от этого не становишься ни чистой, ни особенной, зато ни черта не сможешь в постели, если кто-нибудь все-таки тебя захочет. – Коналл держит ее уже так крепко, что ей придется постараться, чтобы вырваться, и он чуть притягивает ее вниз. – Папина дочка, все еще живущая дома. У которой никогда не было парня. Но ты ведь хочешь уйти, верно? Ты мечтаешь о настоящей жизни. Хочешь сбежать с этого дрянного островка. Кем-то стать. Верно?

– Отпусти меня, – снова говорит Айлин, но на этот раз ее голос звучит тихо и неуверенно, потому что некоторые из его слов задели ее за живое. Еще она дрожит, и ей это не нравится, потому что Коналл все чувствует. Но на нее снисходит внезапное озарение, и она с удивлением понимает, что дрожит не от страха. Он во многом попал в точку, но…

«…с этого дрянного островка?»

Ее рука дергается в его хватке, и он в ответ крепче стискивает ее.

Он думает, что она пытается сбежать. Это не так.

«Дрянного?»

– Вот твой билет, – говорит он, выпячивая бедра так, что его эрекция подпрыгивает в непристойном намеке. – Твой отец меня просто обожа-а-а-ает. Но ты ведь больше не хочешь принадлежать ему, верно? Так прими самостоятельное решение и отсоси мне. Или можем даже начать делать ему внуков, если хочешь. У меня уже все готово. – Он широко скалится, а затем тянет за шнурок на штанах, пытаясь стянуть их вниз. – Или, если ты так уж хочешь остаться девственницей, анальный секс тоже сойдет. Больно вообще не будет. – Коналл заходится гоготом.

Он отвратителен. Айлин не может понять, как ее отец подружился с этим существом, зачем привел его в дом и оставил здесь. Но глубоко внутри она все понимает и приходит в ужас: ведь ее отец, пусть и отчасти, такой же. Айлин не может себе вообразить, чтобы Мэттью Халихэн так грубил ее матери, иначе бы бабушка и дедушка по материнской линии никогда бы не позволили Кендре выйти за него замуж, но под маской традиционного благоприличия он все такой же властный хам, любящий нажраться пивом. Айлин любит своего отца; конечно же, она его любит, но в одном Коналл прав: всю жизнь Айлин приходилось вертеться и бороться, чтобы сохранить хоть немного своего личного пространства. Если она в ближайшее время не покинет этот дом, отец заберет то, что осталось, и удвоит плату за все чувства, которые он не хочет, чтобы она испытывала.

Однако Коналл очень, очень ошибается кое в чем важном. Он считает, что кроткая, застенчивая девочка, которую описал ее отец и которую он сейчас запугивает, – это единственное, что представляет собой Айлин. Но это не так.

Есть в ней кое-что еще. Размером с город.

– Я же сказала, – говорит она Коналлу, наконец вырывая руку. – Отпусти. Меня.

На последнем слове от Айлин исходит сфера чистой силы. Она вдавливает Коналла в шезлонг, а затем, когда он делает потрясенный вдох, – поднимает его вместе с шезлонгом и швыряет через весь бассейн. Он врезается в деревянный забор и проламывает его; разлетаются щепки, трещат доски, после чего раздается сдавленное, запоздалое: «Что за?..»

Айлин сразу же выпрямляется и переводит взгляд на камеры, расположенные по периметру бассейна.

– «Все, что происходит везде, происходит и здесь, – быстро бормочет она. Это любимая поговорка ее отца. – Но хотя бы здесь люди стараются быть порядочными. Стараются быть порядочными».

На миг все вокруг нее начинает рябить. Меняется восприятие. Индикаторы на камерах недолго моргают. И когда Коналл с трудом поднимается на ноги, покрытый листьями эонимуса с соседской живой изгороди и щепками от забора, он смотрит на Айлин с чем-то похожим на ужас. Она же свирепо смотрит на него в ответ.

– Меня здесь не было, – резко говорит она. Затем переступает через оставленный им мусор и выходит со двора.

Она не знает, куда идет. Это неважно. У Айлин нет с собой ни денег, ни документов, и она все равно не уйдет далеко, потому что на ее ногах – плюшевые тапочки в форме дельфинов. Но она идет быстро, напряженно, стискивая зубы, и ощущает, как остров, ее остров, искажает вокруг нее восприятие других людей. Никто не замечает и не обращает внимания на одинокую молодую женщину, шагающую посреди улицы (потому что на ее улице нет тротуаров). Они, конечно, видят ее – и водители проезжающих мимо машин, и соседи, которые выглянули на улицу, когда услышали громкий