Высокий титул - Юрий Степанович Бобоня

колхоза?.. Я-то его хорошо узнал… Но мне хотелось бы, понимаешь, хотелось бы услышать твое мнение…

— Виктор?.. А согласится ли он? Я уж не говорю — достоин или не достоин: тут не может быть и речи!

— Думаю, что согласится… Ну что ж, моряк! Три дня я тебе даю! — Томышев встал. — Я же понимаю и все… знаю! Только смотри!..

— Я обязательно буду смотреть! О-бя-зательно…

В правлении Басова не было…

Дом-домище за глухим забором… Бесшумно почти распахнулась калитка. Веранда: тут она была… Дверь: ее она открывала… Тетерь открою я…

Он сидел на диване, уткнувшись в газету, в галифе, в нижней рубашке, в комнатных тапках. Он читал. Он был спокоен.

— Где она?!

Он не слышал меня или не хотел слышать… А может, я говорил слишком тихо…

— Где она?!

Отодвинута газета, яростью перекошенное лицо, хриплый, захлебывающийся голос:

— Во-первых… она уехала… сама!.. Во-вторых, это тебе… необязательно знать!.. В-третьих…

— Где она?!

— В третьих… я ее отец и… хочу познакомиться с твоим отцом! Где он?

Это удар под дых. Не по правилам. Нечестно.

Слепой шаг вперед… Сжатые кисти рук моих ладонями Ленки… Ее расплывчатое лицо… Вся она… Откуда она взялась?

— Чудогорье, Подберезная, двенадцать… Баскакова Домна Платоновна… Тетка ее… Восемь часов поездом…

Холодный пот по лицу моему, нервное подрагивание мышц. Опять Ленкин голос:

— Она через меня… уехала! Я же тебе говорила!

«Чудогорье. Восемь часов поездом…»

…Восемь часов поездом — восемь лет, восемь веков.

Районный городишко на западе Центральной России. Пыльные улицы, тесные, домишки аккуратные, обнесенные хиленькими заборчиками… Палисадники с цветами, пыльные листья кленов у тротуаров, тряский старенький автобус по улочкам…

— Улица Подберезная! — это кондукторша, сонная, злая…

Восьмой номер, десятый, двенадцатый… Тесно заставленная комнатушка и резкий запах нафталина…

— Светлана!

— Ты-и?!

Это не пол под ногами, это палуба моего далекого корабля… Держись, Отаров! Крепче держись за поручни и на ногах крепче, дюжься, моряк!..

— Тебе… плохо, да?

— Свет-ла-на…

…И прошло на два года больше четверти века со дня моего рождения, прежде чем я обнял ее худенькие плечи, исцеловал родное лицо и, поправив разлетевшуюся прическу, одуревший от счастья, брякнул:

— Хочешь, я подарю тебе живую радугу?

— Радугу?!

И раскачавшийся поезд, ликуя, закричал:

— Радугу-ууууу-у!

Он недавно тронулся, этот поезд на Лебяжье-село. Мы стояли в тамбуре, краем глаза я видел, как кондуктор почему-то смущенно поглядел на нас и не решился выйти в тамбур, чтобы закрыть отчаянно мотавшуюся дверь, за которой мельтешила серая лента гравия.

А я все прижимал и прижимал ее к себе, словно боялся, что она выскользнет из рук моих в эту нелепую дверь и уж тогда ничего не будет после — ни ее, ни меня, ни радуги…

1973—1974

село Краснофлотское,

Воронежской области, Петропавловского р-на.

Об авторе

Жизнь молодого воронежского писателя Юрия Бобони оборвалась трагически. В литературу шел он с полным сознанием большой ответственности перед читателем, сомневаясь в литературно-художественных достоинствах своих произведении. Известный писатель Виктор Астафьев был его «крестным отцом», видя в молодом прозаике самобытность, уменье писать образным языком, смело вторгаться в повседневную жизнь нашей действительности.

В последних письмах в издательство автор писал: «Примеряю себя к большим мастерам слова и все больше сомневаюсь в качестве «своего пера». Так мог относиться к своему творчеству по-настоящему одаренный человек.