Глубокая борозда - Леонид Иванов

Варвара вдруг спохватилась:

— Заговорились и про еду забыли! Сейчас яишницу налажу. — Вышла на кухню и уже оттуда подала голос: — Бывало, Почетную грамоту получишь, на божницу повесишь, вместо иконы, рамку закажешь, а тут в январе, что ли, приезжал председатель профсоюза, двоим нашим вручил грамоты, а они обе: лучше бы по пятерке дали… Видали их?!

Варвара вернулась с шипящей яичницей.

— Может, это у нас только так, Андрей Михайлович… В доярках старухи одни, молодых не шибко заманишь на ферму-то, молодым надо, чтобы вечер был свободный, погулять, в клуб сходить. У нас тут своего-то клуба нет, так молодые за шесть километров на центральную бегают.

— Нужна двухсменная работа на ферме, — сказал Павлов.

— Пробовали и двухсменной, провалились…

— Почему же?

— Ну, приехал к нам зоотехник, начали подбирать пары доярок. Две сестры Кошелевы, пожилые уже, в моих годах, сразу согласились свои группы коров объединить, а других никак не обратаешь. Одна надаивает на десять литров в сутки больше и уже с той, у которой меньше, спариваться не хочет, боится заработок потерять.

Павлов, сам того не замечая, любил «озадачить» собеседника: а если бы вы были руководителем, как бы сделали?

Варвара весело рассмеялась:

— Я бы наворочала делов! Первым делом коров доить и ухаживать за ними поставила бы мужиков! Чего улыбаетесь, Андрей Михайлович? Самое верное средство! Никто не хочет облегчить труд доярки! Ведь это подумать только, Андрей Михайлович, на бабенок взвалили самую тяжелую работу. Вы только послушайте… — Варвара положила голову на подставленную руку, продолжала рассудительно: — Мы газетки тоже читаем, по радио все слушаем. Ну, может, не совсем уж все, но чего надо, услышим… Все трендят в один голос: труд доярки тяжелый, на ферме она работает десять, а то и все двенадцать часов. Да никто еще не считает, сколь у нее времени уходит на прогулки с фермы к дому и обратно — три раза в день. А летом на выпас пешком и обратно тоже… И вот другой раз идешь на этот самый выпас и думаешь: а неужели я уж настолько хуже городской бабы? Как вы думаете, Андрей Михайлович?

Павлов заерзал на стуле.

— Вы деревенских баб знаете. Хуже они городских? Или провинились в чем? Нет, не виноваты они ни в чем! — Варвара подняла голову с руки и теперь сидела прямо, и голос ее стал строже. — Тогда почему любая городская работница может доехать хоть за десять верст до своей работы за четыре или там за сколько копеек, а деревенская не может? Почему?

Петрович заметил, что в деревне невыгодно иметь автобусы, мало все же работы, убыток будет.

— Вот и вас надо в доярки поставить, — осердилась Варвара, — вы все на машине да на машине, поди и картошку свою пропалывать ездите за город на машине? — начала она наступать на Петровича. — И жена с вами за город на картошку в машине. — Отвернулась, помолчала, поуспокоилась. — А я так думаю, Андрей Михайлович: в одном государстве живем, и внимания нам должно быть поровну. А насчет выгодно или невыгодно, — она опять повернулась к Петровичу, — я была недавно в городе, в автобусе ехала, нас там набралось человек пять или шесть, а везет! Невыгодно, а везет! И в деревне на работу баб и мужиков надо возить, пора уж! И с доярками что-то надо делать, Андрей Михайлович! Почему это в городе ткачиха или уборщица семь часов работает, а доярка в десять не укладывается? Неужели вы думаете, что мы тут все лодыри? Грешно так думать, Андрей Михайлович, — тяжело передохнула Варвара. — Грешно… И пора этот грех с ваших душ мужицких снять! Давно пора. Надо посчитать все правильно, и нагрузку правильную дать… А то чем дальше, тем труднее дояркам-то…

— Это почему же? — удивился Павлов.

Варвара сопоставила два периода: восемь лет назад и теперь; раньше на корову расходовали примерно две тонны сена, две тонны силоса и концентраты. И нагрузка на доярку была четырнадцать коров. Значит, за зиму она разносила по кормушкам примерно шестьдесят тонн разных кормов. В последние годы сена в рационе коров почти не осталось, концентратов тоже мало, зато силоса стало больше восьми тонн на корову, теперь доярка должна разносить кормов в два раза больше.

Павлов знал: наиболее трудная работа у доярок — разноска кормов… Знал, но…

— Вы правы, Варвара Петровна, — сказал он. — Ну, а еще что бы вы сделали?

— Я не все, еще с доярками сделала, — усмехнулась Варвара. — Мужиков поставила бы, и без выходных! Как и бабы… В городе слышно — два выходных в неделю… А, поверите ли, Андрей Михайлович, когда я была дояркой, то если пять выходных в год получалось, это еще хорошо! Отпусков тоже не положено было. А вы хотите, чтобы я и дочку свою в доярки поставила… Вот я бы на месте начальства и дояркам дала семичасовой день, выходной день в неделю раз, бог с ними, двумя выходными, по одному хватит.

Петрович поднялся, ушел прогревать машину.

— Вы уж все до конца высказывайте, — попросил Павлов.

— Можно и до конца, — передохнула Варвара. — Я ведь не о себе забочусь, Андрей Михайлович… Мне теперь просто: ребят, считай, подняла, все у меня есть, теперь и я маленькой начальницей стала. Другой раз подменяю больную доярку и уж думаю: неужто я двадцать лет под коровой просидела? Не верится… Теперь вот пенсия скоро выйдет, так что, — она махнула рукой. — По гостям буду ездить, в город! — подчеркнула она последнее слово. — Потому и ребят в город выпроводила, пусть там поживут, и я к ним когда приеду… Так что, не о себе… По радио часто говорят: колхозник стал хозяином своей земли. Это верно: получше стало. А вот по мелочи… Корову и другую скотину колхознику разрешают держать, и я держу, только и мученья она приносит много… Возьми то же сено… Разве это справедливо, Андрей Михайлович, когда все, ну, кто только хочет — и служащие, и рабочие из промкомбината, и шабашники из Дронкина — все по разным разрешениям косят сено на колхозной или на какой другой земле. И только колхознику косить не дают. Когда уж белые мухи полетят, тогда колхознику говорят: можешь косить! Худо так-то, Андрей Михайлович. Ведь обидно для колхозника, для хозяина земли. И выпасов для личного скота самых худых дают. Худо это, Андрей Михайлович. И молодежь это видит, и тоже на ус наматывает.

Павлов заметил, что коровы колхозников кормом так или иначе обеспечены, от бескормицы не погибают.

— Вот и видно, что в деревне вы давно не живете… Если бы вы знали, как достаются эти корма! У кого мужик в доме, там проще, а вот где баба за хозяина… Да и мужики — тоже, — махнула она рукой. — Верно, коров кормят. Сена мало накашивают, а кормят сеном. Силос совсем не заготавливают, а силосом своих коров некоторые кормят. А как? Вот и вопрос… Многие, Андрей Михайлович, воруют! Совесть закладывают. Иного хорошо знаешь — честный человек, а корма ворует… А как ему быть? Он бы лучше купил, раз не дали ему накосить, но продавать сено и силос нельзя!

— И вы воровали?

— Я?.. — Варвара замялась. — Я не смогла брать, Андрей Михайлович, и не брала. А когда сильно туго приходилось — ребятишек посылала в силосную яму. Это было… А другие и теперь по ночам силос таскают… А как же быть?

В комнате воцарилось молчание. Павлову вспомнился совсем недавний разговор в Москве. К нему в номер зашел корреспондент московской газеты, просил выступить со статьей о том, как они практически осуществляют планирование сельского хозяйства. Парень оказался разговорчивым, свободно оперировал цифрами государственного масштаба, делал любопытные выводы. Был и такой разговор: еще недавно колхозных и совхозных коров было в стране лишь чуть больше, чем в индивидуальном пользовании. Но вот что любопытно: для общественного стада имелись десятки миллионов гектаров пастбищ, естественных сенокосов, многолетних трав; только кукурузой, а она в основном шла молочному скоту, засевалось более тридцати миллионов гектаров. Плюс к этому — овес, ячмень, другие концентраты. И все же кормов общественному скоту всегда недоставало. А вторая половина молочного стада страны обходилась как-то без посевов силоса и многолетних трав, при очень ограниченных площадях пастбищ. Однако, по данным статуправления, эти коровы давали молока значительно больше, чем колхозные. Откуда же корма?

На этот вопрос Павлов не мог ответить корреспонденту. А Варвара ответила! И ответ тревожный…

— Нагнала вам грусти, Андрей Михайлович, — поднялась Варвара. — Я еще чайку подогрею… — Вернувшись из кухни, присела к столу. — Вообще-то и радости много, Андрей Михайлович… Вот слушали мы по радио, да и по телевизору недавно передавали — про новый пятилетний план. Да вы-то сами на съезде были, все слышали… Обратили побольше внимания и на колхозников. Культуру и быт хотят сделать, как в городе.

Павлов оживился.

Он ведь и выехал в район, чтобы узнать, как восприняты решения партийного съезда.

— Видать, кто-то из деревенских попал на высокий пост, вот и заботы больше, — простодушно заключила Варвара.