Антология современной словацкой драматургии - Иван Буковчан

БРАТИСЛАВЧАНИН. Вы что-то хотели?

МАМА. Это он. Но по телевизору он балагурил, щерил зубы, вращал глазами и смешил до трясучки. Почему не смеется, почему не балагурит, почему не вращает глазами? У Эмы еще десятки подобных вопросов, но лучше оставить их для себя.

БРАТИСЛАВЧАНИН. Пани, вы чего-то хотели?

ЭМА. Я еще не пани.

БРАТИСЛАВЧАНИН. Входите.

ЭМА. Я помню все номера автомобилей, которые проезжали по Нитранской улице, даже те, которые уже давно проданы. Вся Словакия может меня проверить. И если случалось кому-то когда-то проезжать на автомобиле по нашей Нитранской улице и он знает когда, я ему скажу, какой номер у его автомобиля. А вы, когда вы приехали сюда в первый раз, вы приехали на автомобиле «BAN 44 12».

БРАТИСЛАВЧАНИН. Да, я тогда был тут на автомобиле брата, номер тот самый.

ЭМА. В общем, нельзя ли это использовать? То есть делать из этого деньги на телевидении. То есть что я помню все номера автомобилей, которые проехали мимо нашего дома. Вы ведь работаете на телевидении.

БРАТИСЛАВЧАНИН. Будете что-нибудь?

ЭМА. Я бы выпила кофе, только, если можно, крепкий.

БРАТИСЛАВЧАНИН. Крепкий я пью по утрам.

ЭМА. А я — вечером, чтобы долго не спать. Сейчас сезон, автомобили ездят всю ночь… У меня вся голова забита номерами. У кого-то голова забита футболом или еще чем-то другим, а у меня там только номера автомобилей. Я из-за этого уже и в больнице была в Партизанском. Там я научилась вышивать по чужим образцам. Но это мне было неинтересно. Чужое — это чужое, а мое — это мое. Так я и начала вышивать автомобильные номера.

ЭМА прихлебывает кофе. Кофе немного горячий.

Мама очень ругается тому, что я хлюпаю. А мне так нравится хлюпать. И вообще мне нравится делать то, что не положено.

БРАТИСЛАВЧАНИН. Что, например?

ЭМА. Например, мне нравится писать анонимные письма.

БРАТИСЛАВЧАНИН. Так, значит, это вы…

ЭМА. Например, об актерах, которые мне решительно не нравятся.

БРАТИСЛАВЧАНИН. Не лжесвидетельствуй, знаете такое?..

ЭМА. Об этом я уже исповедалась.

БРАТИСЛАВЧАНИН. И обо мне вы уже написали?

ЭМА. О вас нет, потому что вы мне нравитесь…

БРАТИСЛАВЧАНИН. Спрошу какого-нибудь драматурга на телевидении, нельзя ли использовать эти ваши автомобильные номера в какой-нибудь викторине. Может быть, еще в полиции…

ЭМА. Ради бога, нет! В полиции… нет. Мне это неинтересно, быть доносчиком.

БРАТИСЛАВЧАНИН. Вы бы помогали.

ЭМА. Я была бы доносчиком, нет уж. Я бы хотела использовать это в искусстве, на телевидении, то есть среди вас, актеров. Скажем, актер бы меня целовал и что-нибудь миленькое нашептывал бы мне на ухо, а я бы ему за это могла сказать номера всех автомобилей галантской марки. Или быстро вышить «ВАО 77 77». Или. Кто-нибудь бы спорил на десять тысяч крон, знаю ли я марку автомобиля, на котором он 7 марта 1978 года проезжал по Нитранской улице. И они бы там включили такую таинственную музыку из «Миллионера», а я бы прикрыла глаза и почти за десять секунд сказала бы номер его автомобиля…

И ЭМА говорит и говорит, хотя дачнику уже становится прохладно. Она допивает кофе и просит у актера автограф. И актер на своем портрете, снятом в молодые лучшие годы, пишет: «Эме, которая однажды станет телевизионной звездой». И МАМА спрашивает ЭМУ: «Какой он?»

Фантастический. Я буду на телевидении…

После они быстро садятся к телевизору и в течение часа ждут, когда ЭМУ покажут в телевизоре. Они не спешат, у них целое море спокойного времени.

ЛЖЕСВИДЕТЕЛЬСТВОВАТЬ

Ты дорогоймой близкийя хочу бытьтвоей близкойЯ хочу тебе писатьи ты пиши мнеи так к себеприблизь меня

У тебя ужесвой собственный стильДорогойдавай писать вместеЯ автордвух-трех стиховкоторые не вышликнижкой

Научи меня этомуи я попробуюписать как Минач[60]Как получаетсякак должнаВозможно ииначе

Твое имямое произведениедавай будем моднымтандемомПоследняя ужеотпылала борьбаКолокола возвещаютдень[61]

9

Не возжелай жены ближнего своего.

ДРАМАТУРГА ждали в аэропорту. Какая-то приятная и длинноволосая его целовала, а кто-то, менее приятный, вручал ему цветы. Его посадили в автомобиль и, помнится, на сотне помчали по большому городу.

СПОНСОР. Меня тут каждый знает. Мы тут все друг с другом знакомы, как вы знаете, живем все вместе, в сущности как одна большая семья. Не жалуемся на жизнь.

Премьера пьесы ДРАМАТУРГА состоялась в семь в единственном местном и, соответственно, самом большом театре. ДРАМАТУРГА усадили в третий ряд. Многие на него оглядывались. А это ему было не очень-то приятно. Он закрывал глаза и опускал голову. Он смотрел на часы: когда же наконец начнется? И во время представления снова: когда же этот сценический ужас закончится. Все представление ему казалось, что актеры играют пьесу кого-то другого и эта пьеса — худшее из написанного тем кем-то. Только кое-где он почувствовал, что этот кто-то — он сам. Прием оплачивал богатый местный спонсор, чей пятиметровый логотип висел прямо рядом с люстрой. На столе — свинина, салями, лосось, бутерброды, салаты, выпечка, приборы, а также сладости, торт, цветы, на других столах — игристое вино. А в углу — официанты с бокалами и разливное пиво. Спонсор, одетый в идеальное спонсорское, подошел к одинокому драматургу.

Ведь жрут же, а?

ДРАМАТУРГ. Проголодались.

СПОНСОР. Вот не было бы меня, и не жрали бы. Не было бы, а? Ведь это я за все плачу.

ДРАМАТУРГ. Вам понравилось представление? СПОНСОР. О чем это вы? У меня на это нет времени. Между нами, мне на это насрать. Это я им нужен, а не они мне. Это отребье.

ДРАМАТУРГ. Ходят тут люди в театр?

СПОНСОР. Кто ж на такую дурь ходит? Я там раз был, больше меня туда и коврижкой не заманишь. А вы смотрели, как вам показалось?

ДРАМАТУРГ. Ну, в общем, так, как вы говорите.

СПОНСОР. Ну вот видите — я вас не обманываю.

СИЛЬВИЯ. Я — Сильвия, привет… Долго тут задерживаться не будем. Еще немного пошатаемся, а потом пойдем к Беате, нас уже ждут.

Но в этот момент ДРАМАТУРГА заметило руководство театра — ДИРЕКТОР и ЗАВЛИТ, по-славянски они его еще раз обняли и, перебивая друг друга, заговорили.

ДИРЕКТОР и ЗАВЛИТ. Спасибо, высший класс, и приняли отлично, мы уже ждем, когда снова увидим какую-нибудь вашу пьесу, что это будет, когда, спасибо, а сейчас извините, у нас тут люди из министерства и края.

ДРАМАТУРГ помог СИЛЬВИИ с пальто. Снаружи был холодный март, который очень походил на январь.

СИЛЬВИЯ. Можешь спрятать руку в мою шубу, попробуй, как там тепло. (Сильвия не медлила. Сразу же ее рука оказалась рядом с его рукой.)

Только — такси пришло через пару минут, они тут же уселись и тут же их руки соединились. И СИЛЬВИЯ объявила водителю.

На Циккерову, семь. Если бы ты только знал, сколько мне дала эта пьеса. Как будто бы я в ней нашла себя. И не только я, мы все. Ты разбудил в нас настоящий театр. И желание верить в театр, в его возвышенность. Без этого как колода на шее. Невозможно отыскать с режиссером ключ к этим отношениям, понимаешь. С первого взгляда все просто, а на самом деле — чер-тов-ски рафинированно. Но у нас все вышло, я счастлива, как дитя. Извини, я разболталась. Но я должна была тебе это сказать. И это еще не все.

На Циккеровой, семь за дверью они разулись.

Одни шикарные люди, вот увидишь. Собственно, сливки общества. Ну, в общем, очень даже, вот увидишь. По большей части творческий сброд. Свои люди.

«Сильвия пришла!» — закричал кто-то. И начались объятия. СИЛЬВИЯ выудила из шубы шампанское и порхала из объятий в объятия. И тогда ее заметил ДРАМАТУРГ. Она стояла где-то в углу огромной квартиры с бутылкой коньяка в руке, верно, уже немного опьяневшая, с глубоким декольте — и прекрасная. У нее были таинственные глубокие черно-карие глаза, их ДРАМАТУРГ заметил сразу же на втором месте после тугих грудей. Да, это была она, бывшая королева красоты, БЕАТА. Вся республика лежала у ее ног, во всех журналах были ее фотографии.