Анжелика - Анн Голон

— Неусыпное око власти повсюду, — возразил Берналли, недоверчиво оглядываясь по сторонам.

В это самое мгновение Анжелике послышался неподалеку от нее легкий шорох, и ей показалось, будто одна из портьер колыхнулась. Ей стало не по себе. После этого она уже рассеянно следила за разговором мужчин. Ее взгляд невольно притягивало лицо Жоффрея де Пейрака. Полумрак ранних зимних сумерек, сгустившихся в комнате, сгладил шрамы на его лице, и ей видны были только его черные, горевшие воодушевлением глаза да, когда он улыбался — а граф улыбался, говоря даже о самых серьезных вещах, — белоснежные зубы; Анжелика почувствовала, как в сердце ее что-то дрогнуло.

Когда Берналли ушел, чтобы перед ужином привести себя в порядок, Анжелика закрыла окно. Слуги расставили на столах подсвечники, одна из служанок подложила в камин дров. Жоффрей де Пейрак встал и подошел к нише, где сидела его жена.

— А вы все молчите, моя милая. Впрочем, как всегда. Наши рассуждения не усыпили вас?

— Нет, наоборот, мне было очень интересно, — медленно проговорила Анжелика и впервые не отвела взгляда от лица мужа. — Я не могу сказать, что все поняла, но, признаюсь, подобные споры мне больше по вкусу, чем вирши наших дам и их пажей.

Жоффрей де Пейрак поставил ногу на ступеньку перед нишей и, склонившись к Анжелике, внимательно посмотрел на нее.

— Вы странная маленькая женщина. Мне кажется, что вы начинаете приручаться, но вы не перестаете удивлять меня. Я прибегал ко многим способам, чтобы покорить женщин, которые мне нравились, но еще ни разу мне не приходило в голову пустить в ход математику.

Анжелика, не удержавшись, рассмеялась и тут же залилась краской. Она смущенно опустила глаза на свое вышивание и, чтобы переменить тему разговора, спросила:

— Так, значит, в вашей таинственной лаборатории, которую так ретиво охраняет Куасси-Ба, вы проводите физические опыты?

— И да, и нет. Правда, у меня есть несколько измерительных приборов, но в основном лаборатория служит мне для химических экспериментов с такими металлами, как золото и серебро.

— Алхимия, — взволнованно проговорила Анжелика, и перед ее глазами возникло видение — замок Жиля де Реца. — Почему вы так жаждете золота и серебра? — запальчиво спросила она. — Похоже, что вы ищете их повсюду; не только в своей лаборатории, но и в Испании, и в Англии, и даже на том маленьком руднике в Пуату… который принадлежал моей семье… Молин сказал мне, что у вас еще есть золотые прииски в Пиренеях. Зачем вам столько золота?

— Чтобы чувствовать себя свободным, нужно иметь много золота и серебра, сударыня. Недаром мэтр Андре Ле Шаплен поставил эпиграфом к своей книге «Искусство любви» следующие слова: «Чтобы посвятить себя любви, нужно быть избавленным от забот о хлебе насущном».

— Не думайте, пожалуйста, что вы завоюете меня подарками и богатством, — сказала Анжелика, вся внутренне сжимаясь.

— Я ничего не думаю, моя дорогая. Я вас жду. Вздыхаю. «Влюбленный должен бледнеть в присутствии своей возлюбленной». Я бледнею. Или вы полагаете, что я бледнею недостаточно? Я знаю, что трубадуры должны становиться на колени перед своей дамой, но такая поза не для моей ноги. Так что извините меня за это. Но поверьте, я, как и наш божественный поэт Бернал де Вантадур, могу воскликнуть: «Муки любви, принесенные мне красавицей, верным рабом которой я являюсь, доведут меня до смерти». И я умираю, сударыня.

Анжелика, засмеявшись, покачала головой.

— О, я вам не верю. Вы не похожи на умирающего… Вы или запираетесь в своей лаборатории, или же бегаете по салонам тулузских «жеманниц» и наставляете их, как слагать стихи.

— Уж не тоскуете ли вы по мне, сударыня?

Анжелика поколебалась, но, сохранив на губах улыбку, решила продолжать в том же шутливом тоне:

— Я тоскую по развлечениям, а вы — воплощенное Развлечение и Разнообразие.

Она снова склонилась над вышиванием. Сейчас она уже и сама не знала, нравится ли ей или ее страшит взгляд, каким Жоффрей де Пейрак иногда смотрел на нее во время подобных шуточных состязаний в острословии, на которые их часто вызывала светская жизнь. Внезапно он перестал шутить, и в наступившей вдруг тишине ей казалось, что она вся во власти какой-то странной силы, которая обжигает ее, подчиняет себе. Она чувствовала себя обнаженной, ее маленькие грудки под кружевным корсажем напряглись. Ей хотелось закрыть глаза.

«Он пользуется тем, что я уже не так насторожена с ним, и хочет очаровать меня», — говорила она себе в тот вечер, вздрагивая от страха и удовольствия.

Жоффрей де Пейрак нравился женщинам. Этого Анжелика не могла отрицать, и то, что в первые дни ее поражало, теперь становилось понятным. От нее не ускользали ни радостно-взволнованные лица ее красивых приятельниц, ни трепет, который охватывал их, когда они слышали приближающиеся неровные шаги хромого сеньора. Когда он появлялся, дам словно лихорадить начинало. Он умел разговаривать с дамами. Он бывал колючим и нежным, знал, что нужно сказать женщине, чтобы она посчитала себя осчастливленной, выделенной из всех. Но Анжелика, как строптивый конь, вставала на дыбы, едва слышала его ласковый голос. У нее темнело в глазах, когда она вспоминала слова кормилицы: «Он завлекает женщин странными песнями…»

Вернулся Берналли, и Анжелика встала ему навстречу. Поднимаясь, она задела рукой графа и вдруг огорчилась, что он даже не сделал попытки обнять ее за талию.

Глава 16

Истерический хохот огласил пустынную галерею.

Анжелика остановилась и посмотрела вокруг. Смех все продолжался, достигая самых высоких, пронзительных нот, потом словно падал, переходя почти в рыдания, и снова поднимался. Смеялась женщина. Анжелика не видела ее. И вообще в этом крыле дворца, куда Анжелика забрела в час полуденной жары, не было видно ни души Первые жаркие апрельские дни повергли Отель Веселой Науки в сонное оцепенение. Пажи дремали на лестницах, и Анжелика, не любившая отдыхать днем, решила обследовать свой дом, где ей были неведомы еще многие уголки. Бесконечные лестницы, гостиные, галереи с лоджиями. За огромными венецианскими окнами гостиных и галерей и маленькими окошечками на лестницах виднелся город с высокими колокольнями, вырисовывавшимися на фоне лазурного неба, и большие дома из красного песчаника вдоль берега Гаронны.

Замок был погружен в дремоту. Длинная юбка Анжелики тянулась по плитам пола, шелестя, как сухие листья, обдуваемые ветерком.

И вот тут-то и раздался неожиданно этот пронзительный хохот. Он доносился из-за приоткрытой двери в конце галереи. Потом послышался шум выплеснутой воды, и хохот резко оборвался. Мужской голос проговорил: