Возвращение Викинга - Петер Жолдош

- Ты хочешь быстрого результата, Грегор? Значит, хочешь слишком многого. Кое-что из твоей науки осталось. Вру ненавидел тебя, боялся за свой шаманский авторитет. Но теперь он, уединясь в кустах, будет стучать камнем о камень, пока не добудет огонь. Но это будет уже результат его колдовства. Он сделает лук, стрелы, копье - и тогда это будет служить его славе, он не скажет, что эти предметы - злое колдовство. А потом не забывай Ного!

- Ного другой. Может быть, даже мутант.

- Если среди плоскоголовых появился один Ного, то почему не может появиться еще много таких? Вспомни, как ты возился с их малышами, как они тянулись к тебе! Если Вру слишком подл и коварен, чтобы помнить добро, то малыши многое запомнят. Ты заронил в их девственные мозги мечту. Была бы мечта, идеи сами появятся...

Они многое не поймут. Для начала хватит того, что ты дал. К большему не готова их психика...

Но есть еще люди города, о котором ты мог бы узнать по рисункам гладкокожего, или безволосого, как его называли плоскоголовые. Да, да, здесь, на этой планете есть город, и есть жители с более высоким уровнем цивилизации. Твои товарищи теперь в этом городе... А ты останешься здесь.

- Нет! Я не хочу здесь оставаться! Не хочу!!! Нет!

Просыпаюсь от того, что Ного похлопывает меня по плечу. Что-то бормочет успокоительное. Я весь покрыт потом, хотя от реки тянет прохладой. Над водопадом, на фоне темных скал и лесов, клубятся волны тумана.

- Нет, нет, не хочу... - мои губы шепчут слова, перелетевшие с другой стороны моего сознания.

- Не бойся, - говорит Ного, - я всех прогнал! Здесь огонь! Они боятся огня!

Далеко в глубине леса я слышу вой. Вой бессильных, но яростных существ.

- Трусливые шакалы! - кричит Ного. - Ного убьет вас!

Потом он встает и уходит за сухими ветками для костра. Во мне звенит странное напряжение, этакая смесь тревоги, нетерпения и неведенья. Боюсь, как бы это не явилось следствием травмы головы. Почему я так думаю? Раньше я никогда не бывал в таком состоянии. Бывал в тревоге, бывал нетерпелив, но - в нормальной степени, что ли. Теперь появилось нечто глубоко болезненное. И никто ничем не может мне помочь. Никто, кроме себя самого...

Крупные звезды светятся в темном небе, свидетели и вместе с тем дети вечности. Разделенные пространствами в миллионы световых лет, все они сестры, рожденные единой Матерью, триедино воплотившей в себе Материю, Время и Пространство. Где-то среди них плывет в бесконечности и мое Солнце, а вокруг Солнца кружится маленькая родная планета Земля. Сколько на ней родного: люди, города, дороги, аэродромы, автомобили, поля, заводы, лаборатории, больницы... Посидеть бы мне две-три недели в библиотеке - и все мои недуги как рукой волшебника были бы сняты.

Ного принес охапку валежника. Огонь, получив добавку, весело попросил меня слегка отодвинуться; ему, видите ли, стало тесновато. Меня его нахальство не возмутило, я склонен был в его теплом дыхании почувствовать извинение за беспокойство. Смотрю на огонь и решаю силою воли сжечь все свои недужности с таким же упорством, с каким огонь пожирает ветки. Надо быстрее войти в нормальную форму, построить новый плот, добраться до устья реки, которые чертил на песке несчастный гладкокожий, найти "Викинг" и таинственный город, о которых мне пытался рассказывать он же...

Я разыщу своих земных братьев, мы отремонтируем наш корабль и вернемся домой. Эта мысль кажется мне излишне оптимистичной, однако она - хорошее средство против отчаяния.

Слабость - коварная стерва, особенно если она хорошо питается такой обильной пищей, как физические травмы и глубокий психической дискомфорт. Каждое утро я начинаю с решительной схватки с этой мерзопакостной дамой. Отогнав ее на известное расстояние, спускаюсь к водопаду, где в тумане растут мощные бамбуковые заросли. Бамбук оккупировал все пространство на берегу, орошаемое брызгами водопада. Здесь растут деревья толщиной с человеческое бедро - прекрасный материал для нашего плота. Мы целыми днями орудуем каменными топориками. Строптивые стволы поддаются с большой неохотой, с влажным шелестом погружая в воду кисточки своих верхушек.

После каждого сваленного дерева я по десять - пятнадцать минут валялся на мягкой траве, приходя в себя, затем снова поднимался, берясь за топорик. Пока я отдыхал, Ного успевал свалить еще одно дерево. Туземец не признавал передышек. Что бы я делал без него! Я заметил, что бывало, свалив дерево, не мог припомнить кое-каких подробностей. Однажды с удивлением установил, что, устроив передышку, растянул ее на несколько часов, - солнце не обманывало, оно себе не позволяет передышек. Я заключил: у меня случаются обмороки. Теряю сознание на несколько минут, но бывает, что и на часы. Прошу Ного: если я упаду в воде, чтобы он оттаскивал меня на траву. Такое проявление моей болезни ставило его в тупик, но, думал он, с колдунами, наверное, еще и не то случается. Любопытно, что наше спасение из пучины водопада он целиком приписал мне, а мои травмы и слабость - цена этого спасения.

Все время моего общения с Ного, - а это ни много ни мало, а четыре года, - я подбрасывал в разговоре земные слова. Теперь он свободно употреблял их: мясо, вода, лук, плот, рыба... Произносил без акцента. Общаться нам стало проще. В дни моего беспамятства Ного вслушивался в мои "бредовые" монологи и считал, что таким способом я общаюсь с добрыми духами. С добрыми потому, что не допускал и мысли, что я пойду на общение с духами злыми. В его глазах я был могучим добрым кудесником, а что мое могущество нередко оборачивалось поражениями и слабостью, так виной этому было множество злых духов, которые нас окружали.

И пока мой спутник укреплялся в мистических представлениях о моей персоне, я метался по "нейтральной полосе" между двумя враждующими реалиями: первая - это мои собственные представления, воспитанные земной цивилизацией; вторая - чужой мир неведомой планеты, нечто из запредельности, близкое к фантастике. В этих немыслимых условиях я пытался осознать себя, свою роль среди существ доисторического уровня (если рассуждать земными понятиями) или внеисторического (если исходить из того, что у этой планеты есть своя история, никак не связанная с земной).

Впрочем, наше земное присутствие на ней и есть эта самая связь, несмотря на то, что омрачена она тенью катастрофы и жертвенности. Да и мое пребывание здесь никак не назовешь миссионерским. Обыкновенный, затравленный страхами человек, который волею обстоятельств оторван от лабораторного стола и заброшен в иной мир. Жалею, что слова "иной мир" не несут и маленькой доли того смысла, который я вкладываю в него своей судьбой. Иногда я думаю: слушай, Грегор, что ты так тревожишься о собственной судьбе? Ну умрешь ты не на Земле, а на неведомой планете. Ты думаешь - это трагедия? Но зайди с другой стороны - кто еще может похвастаться такой перспективой? Тебе просто повезло! Так-то, приятель!