Иллюзион - Олег Макушкин

— Это всего лишь игра. Одна из бесчисленного множества игр в бессчетном множестве реальностей, — сказал Меченов. — Мы столько прошли вместе — неужели теперь ты расстанешься со мной и дашь себя обмануть какому-то призраку, утверждающему, что ты находишься в той самой истинной реальности, в существование которой ты сам не очень-то веришь? Посмотри, ведь мы сбросили Мастера Разума, управлявшего сознанием всех людей в этом мире. Теперь ничто не мешает нам построить новый мир, заложить новые законы. Ты ведь сделал это однажды, когда перепрограммировал Первого Исполнителя в башне, столь похожей на эту? Ты был Игроком, Странником... не хочешь теперь примерить мантию Создателя?

Я посмотрел на Шелеста, потом перевел глаза на Меченова. И в его бездонных зрачках увидел отражение собственных глаз — глаз Странника, расщепленного на сотни самостоятельных личностей, прошедшего сотни миров и в сотнях вселенных изменившего порядок мироздания по праву, которое он себе присвоил. Присвоил, потому что в одном-единственном мире он этого права был лишен.

Мне предстояло сделать выбор, кого из двух людей признать настоящим, а кого представить виртуальным персонажем и выбросить из своей реальности вместе с последними лоскутами распадающегося, как пепел сгоревшей бумаги, беспомощно-прозрачного, потерявшего все свои краски и яркие цвета Иллюзиона. И когда я выбрал, вокруг меня осталось лишь серое холодное утро, безжизненная телебашня да тихий шепот опадающих листьев.

Проблески нового дня вползали в башню серым дерюжным покрывалом бессолнечного рассвета. Стекол не было ни в одном окне, и резкий ветер, врываясь в галерею, студил раны, сочащиеся густой кровью, и пробирал до костей, заставляя клацать зубами. Заодно он подхватывал обрывки одежды и бумаги, разбросанные по полу. Некоторые лоскуты цеплялись за лежащие тела; трупы валялись в разнообразных позах, а между ними на полу чернели пятна засохшей крови.

Меченов-Разрушитель был Странником, а Странник был мною. Но теперь не осталось ни того, ни другого. Расщепленная личность, существовавшая в двух телах одновременно, покинула наш мир. А хороший парень Мирослав вновь стал тем, кем он был до встречи со Странником в киберпространстве — обычным человеком. Меченов же, с которым я на время породнился, исчез навсегда, оставив мне лишь свою память бывшего соратника Шелеста. Или, может быть, не исчез, а ушел Странником в дебри иллюзорных миров.

Странник. Многоликий призрак, толпа жаждущих справедливости двойников-идеалистов. А ведь это не больше и не меньше, чем общечеловеческая сущность, своего рода антипод гибернета — персонифицированная часть человеческого сознания, стремящаяся к переменам во имя высоких идеалов, изгнанная гибернетом из Иллюзиона в виртуальный мир, но прорывающаяся обратно в сознании таких людей, как Меченов или как я.

Я прислонился к стене и сел, подобрав колени. Сил почти не было, ни душевных, ни физических — суперпрепараты истощились в моей крови. Из правой руки, оставляя дорожку слизи, выполз, точно живой червяк, и упал на пол биопулемет; он походил на сжавшийся желудочек, не напоминая о том, что совсем недавно в его раздутом прозрачном нутре копошились смертоносные ксенофаги. Рука конвульсивно дергалась; мышцы медленно сходились, возвращаясь в привычное состояние.

Но раны не тревожили так, как могли бы — очевидно, регенерирующие препараты еще действовали. Гораздо хуже было от пустоты внутри. Схватка вымотала меня, а от осознания того, что все это, возможно, было напрасным, накатывало глухое отчаяние.

Шелест стоял у парапета, глядя в лишенное стекла окно галереи. Запятнанная кровью одежда висела на нем лохмотьями; пошатываясь от порывов ветра, он смотрел вдаль, на исходящие дымными шлейфами развалины города. С высоты птичьего полета было видно многое, а глаза Шелеста зоркостью соперничали с орлиными.

— Люди бродят в панике по всему городу, — сказал он. — Многие падают прямо на улицах, теряя сознание, многие бесцельно мечутся из стороны в сторону. Я думаю, мы услышали правду, и Иллюзиона больше нет. По крайней мере, в одном отдельно взятом городе. Не думаю, что нам удастся сделать большее.

— Ты все-таки признавал правоту Меченова, в глубине души, — сказал я. — Поэтому ты выжидал целые сутки, прежде чем ударить. Ты дал ему шанс совершить то, на что сам бы не осмелился.

Шелест промолчал.

— И что теперь? — спросил я. — Миллионы людей, которые увидят реальность другими глазами. Миллионы, которые будут знать, что их обманули, сделав жизнь проще и приятней. И которые видели, что могут дать человеку биотехнологии, какое могущество за ними стоит. Ты думаешь, это что-то изменит?

— Не знаю. Я ни в чем не уверен и никогда не был. Я точно знаю лишь одно: моя борьба окончена. Что делать тебе, решай сам. А мне остается лишь уйти. То, что будет дальше с этими людьми, — не моя забота. Я сделал все, что мог, для того, чтобы у них был выбор. И я сделал все, чтобы лишить выбора себя самого, отказав себе даже в праве измениться. Я ухожу.

— Шелест, подожди, — позвал я. — А что, если все это — опять иллюзия? Что, если мы по-прежнему обманываем себя ложным видением мира? И на самом деле все обстоит совсем по-другому? Что тогда?

— Есть один простой способ проверить, властен ли над тобой Иллюзион или нет, — сказал Шелест. — Потому что он не покажет тебе то, что ты боишься увидеть. По-настоящему боишься. Взгляни, и ты поймешь.

Он сел на парапет и медленно перекинул сначала одну ногу, затем другую. Из складок его одежды выпадали и беспечно проваливались сквозь пол нарисованные иллюзорные листья, порожденные моим собственным сознанием. Я закрыл глаза, а когда открыл, Шелеста уже не было. Он ушел — ушел от бесконечной борьбы, от непосильного для одного человека груза ответственности. Возможно, он действительно считал, что сделал свое дело и может освободить свою исстрадавшуюся душу. А возможно, просто испугался последствий того, что случилось, и побоялся признать себя виновным в этом.

Мне стоило больших усилий подняться и доковылять до парапета. Я долго стоял, чувствуя на лице пронизывающий ветер и не решаясь глянуть вниз. Если я нахожусь в Иллюзионе, то он не даст мне увидеть то, чего я боюсь, — неподвижное тело далеко внизу на сером асфальте. Я перегнулся через парапет. И засмеялся кашляющим отрывистым смехом.

Шелест был для меня героем, несмотря на то, что он причинил мне больше боли, чем кто-либо другой. И он не мог умереть — я бы просто не позволил ему это сделать в маленькой вселенной моего Иллюзиона.

— Это не он, — пробормотал я, смаргивая накатившие слезы. — Это кто-то другой. Не он... Другой...

Время потеряло свою структуру, превратившись в нечто бесформенное и не имеющее ни начала, ни конца. Где-то там, далеко, порывистый ветер подхватил опавший листок человеческой души и понес прочь, вращая как игрушку то, что раньше было сознанием индивида. Я стоял и смотрел вниз, кажется, бесконечность, прежде чем пришло решение, подводящее итог под всей моей жизнью. Мне так хотелось отдохнуть от нечеловеческого напряжения борьбы, так хотелось услышать снова шорох осенних листьев...

Я не прыгнул вслед за Шелестом, о нет. Каждому свое.

Rem «Эпилог»

Тихон Шелестов ушел, убежал, подведя черту под своим поражением. А я остался — одинокий, беспомощный, уставший. Наверное, Шелест хотел видеть во мне своего преемника, продолжающего его дело, Если так, то он ошибся.

Огонь пожаров кровавил небо над частоколом высоток, выраставших по мере того, как опускался лифт, на котором я возвращался к подножию башни. Большинство людей все еще находилось под действием информационного взрыва, вызванного исчезновением Иллюзиона, они лежали на земле или бесцельно бродили вокруг.

Не уверен, что все происшедшее случилось в реальности. Я даже не знаю, существует ли где-то среди веера вымышленных миров эта самая реальность или она — всего лишь миф, которым умело пользуются те, кто знают правду.

Едва рассвело, как я отыскал вентиляционный люк и спустился в подземку. Менее получаса ушло на то, чтобы найти надежное укрытие в сотне метров под землей в лабиринте заброшенных коммуникаций.

Салют, революция, и прощай. Я не хочу знать, чем все это закончится. Если это настоящий мир, то он как-нибудь выкрутится и восстановит равновесие, которое не под силу поколебать одиночкам вроде нас с Шелестом. Если это один из уровней виртуала, то все наши действия были и вовсе бессмысленной мышиной возней. К черту! Я не вправе что-либо менять, навязывая другим свое видение мира, как это делал Странник. Мне ничего не нужно, кроме спокойствия и порядка, которые я могу найти в одном хорошо знакомом мне месте.

Омнисенс, уровень «плюс один». Может быть, Иллюзиона уже нет в нашей реальности, но он остался в компьютерных сетях. Вытащить старый ноутбук, подключить провод через преобразователь напряжения к силовому кабелю. Достать нейроконнектор, включиться в сеть, выбрать программный модуль. Я возвращаюсь в виртуальный мир. Возвращаюсь, будто не уходил.