По понятиям Лютого - Данил Корецкий

Он двинулся прямо на Султана с Вовой, раздвинул их в стороны, как траву, и пошел дальше, сбивая шишковатой головой лампочки и абажуры. Шел и орал, как раненый слон:

– Это что за новые порядки?! Вы охренели совсем, братва?! Я – Голован! Я на киче десятерик оттрубил, домой вернулся!!! А меня стволами встречают!!!

Община сидела за огромным столом в гостиной. Первое, что бросилось Головану в глаза, – телевизор с рогатой антенной в углу, ультрасовременная, почти космическая штука, о которой он у себя на зоне только слыхал, а видеть ни разу не видел. «Вот как они теперь тут живут», – подумал он. Потом увидел Студента, сидящего во главе стола: холодные глаза, зачес со лба, замшевый пиджачок, серебряный перстень на руке, который, как ему показалось, горел красным огнем, будто сигнальный маяк далекого самолета в небе. Этот огонек на мгновение сбил его с толку – пронзил, высветил что-то черное и гиблое внутри, отразился в душе Голована, как в темной болотной воде.

Он упрямо встряхнул головой, словно прогоняя докучливую муху, встал перед столом, с противоположного от Студента краю. Сидевший рядом Копейка потихоньку отодвинулся в сторону.

– Значит, так. Община в сборе, отлично. Все видят, все слышат. Давно мечтал встать вот так и спросить кой чего с кой кого…

Голован поднял руку, нацелил на Студента указательный палец, которым, наверное, мог бы проткнуть его грудную клетку.

– Когда я ушел на кичу, на твоем месте сидел Мерин, рынком правил Матрос, а ты в ту пору, Студент, тараканом шустрил у нас под ногами. И все было нормально. Но вот Мерин помер на ровном месте, Матроса убили, а ты занял место Смотрящего. Что ты здесь делаешь, хочу тебя спросить? И по какому праву?

Студент помолчал, подождал, когда в головах собравшихся улягутся слова. Потом поинтересовался:

– Это конкретная предъява, Голован? Или так, помелом махнул?

И снова в глаза Голована стрельнул острый красно-зеленый луч. Он заморгал, пошатнулся, огромный и неуклюжий.

– Я за Мерина пришел спросить! За Матроса! – проревел он грозно, уходя, тем не менее, от прямого ответа. – Уж больно в жилу тебе их смерти пришлись! Вот я и хочу знать!

– И знать тут нечего. Вон, у братвы спроси, у кого хочешь. Мерин прилюдно концы отдал, Матрос тоже. Все на глазах происходило. Султан, что там с Мерином было?

– Сердце надорвал, – нехотя отозвался Султан. Историю с Мерином он вспоминать не любил. – Чего, стопарь маханул на собственный юбилей, свалился, дернулся раз-другой и окоченел… А Студента там вообще не было, коли на то пошло…

– Зато Матрос под боком сидел! Наливал-старался, сука, его последняя рука была! – крикнул с места Космонавт.

И тут же подхватили другие:

– И на сходе Матрос буром пёр, в Смотрящие метил!

– Он Мерина и траванул, к бабке не ходи!

– За то самое и поплатился, гнида!

Словно башня танка повернулась – это Голован выискал глазами Фитиля, выкрикнувшего последнюю фразу.

– Гнида, говоришь? Поплатился, говоришь?

Разъяренная горилла, оскалив зубы, потянулась к нему через весь стол, выставив вперед растопыренную ладонь.

– Какой-то заезжий фраер при всем сходе мочканул Матроса! А вы вокруг польку плясали и хлопали!!! Сам ты гнида!!! Все вы тут гниды!!!

– А ну, остынь, Голован.

Студент подошел сзади, положил руку на плечо. Голован зарычал, тряхнул плечом, мотнул головой в его сторону – и третий раз напоролся на острый красно-зеленый луч, который иглой вошел ему в глазное яблоко, провернул, порвал что-то важное внутри. Голован подался назад, потеряв равновесие, чуть не упал.

Расставив ноги, сжав кулаки, он застыл посреди комнаты.

– Не пойму, братва, что происходит. Словно триппер какой-то ходит меж вами, мясо ваше гниет и воняет, а вы и не слышите. Принюхайтесь, братва, пока не поздно. Еще покойный Мерин говорил: быть Головану Смотрящим, когда откинется. Было? Было. Вот, я откинулся. Болт с вами, что никто из вас не пришел встретить. Болт с вами, что стволы наставили, когда сам явился. Мне насрать, я зла не держу. Но вот этот паук, – Голован показал на Студента, сам при этом голову не повернул, – не должен здесь сидеть. Я за него не голосовал. Он мне не нравится. Я хочу, чтоб община снова выбрала Смотрящего, прямо сейчас. Я требую, б…дь! Имею право!

Голован замолк, шумно задышал через ноздри.

– Во, целую проповедь задвинул! – раздался чей-то голос.

В наступившей тишине было слышно, как размеренно щелкает новенькой немецкой зажигалкой Буровой: щелк, щелк, щелк.

– Я могу устроить выборы, если хочешь, – прервал молчание Студент. – Если не боишься обосраться. Потому что тебя все равно не выберут.

Община зашевелилась, одобрительно загудела.

– На фиг надо! Голован опять начнет старые правила вводить, чтоб как на киче все было, как ему привычней! Баланда, махорка и три копейки в кармане! И воровской «закон» наизусть зубрить, ага!

– Ну так пусть и валит обратно на кичу!

– У нас все ништяк, Голован, не мути воду! Общак набили почти под миллион! Такого отродясь не было!

– Студент всё грамотно делает, не мешай!

И тут Голован не выдержал. С диким ревом он смахнул на пол Копейку с Космонавтом, вцепился в край тяжелого дубового стола, приподнял, стронул его с места. На пол посыпались стаканы, двухведерный самовар накренился, с его вершины слетел чайник, плеснув кипятком на руку Лесопилке. Сидевшие рядом воры с криками вскочили, выпрыгнули из-за стола. Секунду помедлив, самовар величественно рухнул на пол, окутав комнату клубами пара.

Только Студент остался на своем месте, не дернулся. В мозгу Голована нарисовалась простая схема: вот стол, вот стена, а между ними находится объект его жгучей ненависти. Один хороший толчок, и можно услышать, как треснут его поганые ребра и грудина, а все, что находится внутри, выплеснется через горло. И все вопросы решатся сами собой.

В облаке густого пара словно образовался узкий тоннель, их взгляды встретились. Только вот глаза на том конце были не Студента и вообще не могли принадлежать человеку – два горящих красных пятна, перечеркнутых вертикальными зрачками. И было в них что-то пострашнее любых угроз, любой злобы, а именно сосредоточенная голодная ярость хищника перед броском, от которой огромный Голован вдруг почувствовал себя маленькой букашкой, присевшей на теплый рельс перед движущимся составом…

Он снова взревел, взмахнул руками, с грохотом уронив стол. После этого Голован повернулся и, тяжело грохоча башмаками, выбежал вон. Больше его в Ростове не видели. По слухам, шустрит он в Ленинграде и Москве, ищет зачем-то Лютого…