Русские распутья, или Что быть могло, но стать не возмогло - Сергей Кремлев

Сохранялась проблема Новгорода, и новое содержание прибрела проблема Пскова, который был недоволен московским наместником. Закончилось это мирным присоединением Пскова к Москве в 1510 году и переводом 300 самых влиятельных псковских семейств в центральные волости. В отличие от сомнительной «новгородской» цифры из времён Ивана III в «семь тысяч семейств», выведенных из Новгорода, «псковская» цифра выглядит достоверной.

По примеру отца – Ивана III, вывезшего новгородский вечевой колокол в Москву, Василий III поступил так же с псковским вечевым колоколом, предписав: «вечевой колокол свесите, чтоб впредь вечу не быть, а быть во Пскове двум наместникам, и по пригородам быть также наместникам…».

В правление Василия III Ивановича к Московскому государству были присоединены последние полу самостоятельные княжества – Волоцкое в 1513 году, Рязанское в 1521 году и Новгород-Северское в 1522 году. Были выстроены стратегически важные каменные крепости в Коломне, Нижнем Новгороде, Туле и Зарайске.

Василий III был не основателем, а продолжателем, но со своими историческими задачами справлялся достойно и их вполне сознавал – как внешние, так и внутренние.

Епископ итальянского города Комо Паоло Джовио сам в Москве никогда не бывал, но оставил записи рассказов Дмитрия Герасимова, русского переводчика и посла к папе Клименту VII в 1526 году. Записи Джовио свидетельствовали: «Василий учредил также отряд конных стрельцов; кроме того, в Московской крепости видно много медных пушек, вылитых искусством итальянских мастеров и поставленных на колёса». О русской артиллерии и её многочисленности при Василии писали и другие… Не случайно упоминание итальянцев – именно итальянские мастера привносили в русскую жизнь европейский элемент.

Василий много работал, вёл государство, совершенствовал законодательство… В Новгороде он учредил, фактически, суд присяжных, учитывая прошлый социальный опыт новгородцев. В Москве и Новгороде появились ночная и пожарная стража. Улицы на ночь загораживались рогатками-шлагбаумами, стража проходила дозором, и воровство и разбои в Москве резко пошли на убыль.

Эти свидетельства русских летописцев подтверждаются записями Джовио: «Караульную же службу несёт верное городское население. При этом всякий квартал города заграждён воротами и рогатками, и ночью не позволяется без дела бродить по городу; во всяком случае необходимо иметь при себе светильник…».

При всём при том Русь донимали и эпидемии, уносившие десятки тысяч жизней, и засухи с последующим голодом, уносившим не меньше. Страдали русские земли от татарских набегов – как с востока, так и с юга. Жизнь, тем не менее, продолжалась по восходящей – Русь развивалась.

Сохранились письма к папе Клименту VII Альберта Кампензе (Пиггиуса), который записал сведения, сообщенные отцом и братом, долго жившими в России в эпоху Василия III. Кампензе также пишет об обширности и богатстве русских княжеств, о многочисленном населении, о том, что «мужчины вообще рослы, сильны и привычны ко всем трудам…».

В свете последующих многочисленных инсинуаций в адрес русских, интересно следующее свидетельство Кампензе: «Обмануть друг друга почитается у них ужасным, гнусным преступлением; прелюбодеяние, насилие и публичное распутство также весьма редки; противоестественные пороки совершенно неизвестны, а о клятвопреступлении и богохульстве вообще не слышно».

Кампензе отмечал, что границы России хорошо охраняются. А поскольку из-за лесов и болот окольные дороги опасны, и надо держаться больших дорог, «бдительно охраняемых княжескою стражею», то «никто, даже поселяне или вольные люди не могут покинуть пределы государства или войти в оные без особенной великокняжеской грамоты».

Щепетильность русских в этом отношении свидетельствовала, впрочем, не о неприятии чужого, но о том, что многовековой негативный опыт контактов с враждебным внешним миром выработал у «московитов» вполне понятную осторожность.

Надо сказать, что этот момент не вызвал у Кампензе осуждения.

Отмечал Кампензе, что Василий III «никогда не потребляет воинов чужеземных, а набирает рать свою из собственных подданных», и что «добровольно вписываются в воинскую службу многие благородные всадники», и «государь может всякий раз, когда только пожелает, собрать 60 и 70 тысяч пехоты из молодых людей, мужественных и уже совсем вооружённых».

Говоря о том, что «Московия богата монетою», Кампензе сообщал, что приток её обеспечивается прежде всего внешней торговлей, а также тем, что «вывоз золота и серебра за пределы государства строжайше запрещён»…

Объективность Кампензе, как и вообще итальянских авторов, и лояльность к России была объяснима – у итальянских государств и у России не было точек возможных конфликтов. Территориальные претензии были исключены: где Апеннинский полуостров, а где – Средне-Русская возвышенность… Усиление России также не могло быть опасно итальянцам.

Иначе вышло с многими немецкими авторами, писавшими о Руси, о чём будет сказано в своём месте.

В правление Василия III Русь два раза (в 1516 и 1525/27 годах) посетил австрийский дипломат барон Сигизмунд фон Герберштейн, оставивший «Записки о Московитских делах». Сведениям о Руси и России из иностранных источников, когда они нас ругают, верить надо с осторожностью, но когда что-то хвалится, сомневаться в правдивости автора оснований нет, ибо обычая льстить «московитам» европейцы не имели.

Так вот, Герберштейн сообщал, что благодаря системе почтовых станций он преодолел 500-километровый путь от Новгорода до Москвы всего за 72 часа, и замечал далее, что это оказалось намного быстрее, чем где-либо в Европе.

При всём при том цивилизационное отставание от Европы не только не ликвидировалось, но увеличивалось. И особенно угрожающим было полное отсутствие отечественной науки на фоне её постоянного развития в Западной Европе. По сравнению с основной массой населения Европы основная масса населения России не была такой уж «варварской», как это описывал тот же Герберштейн, но общий уровень высших, и, особенно, образованных, слоёв европейского и русского общества отличался уже разительно.

Великое княжение Василия III Ивановича длилось более 27 лет, и все эти годы внутри государства не только не прекращался, но и набирал силу очень опасный для будущего двуединый процесс. С одной стороны, усиливалась внутренняя оппозиция бояр, а с другой стороны начинался отъезд бояр и княжат за пределы Московской Руси, в основном – в Литву и Польшу, что создавало базу для успешной внешней подрывной работы.

В конце правления Ивана III бояре держали сторону Дмитрия «Внука» против Василия из ненависти к Софье Палеолог – её властность и поощрение самодержавных настроений мужа были древнему и спесивому боярству не по душе. Холодные отношения между боярами и Василием III Ивановичем сохранились и после прихода последнего к власти. Василий ограничивал права крупных феодалов и больше опирался на людей служилых – дьяков, незнатных мелкопоместных дворян… С боярами Василий советовался редко и для проформы, зато ближним советником у него был Иван Шигона-Поджогин сын боярский из захудалой ветви бояр Добрынских.

Древнее боярство отвечало Василию III отчуждением и недоверием. Бездарно и недружелюбно, даже враждебно, вели себя также братья Василия – удельные князья: дмитровский князь Юрий Иванович, углицкий князь Дмитрий Иванович Жилка, калужский князь Семён Иванович и старицкий князь Андрей Иванович. Впрочем, уделы умерших бездетными Семёна (в 1518 году) и Дмитрия (в 1521 году) Василий присоединил к Московскому княжеству, поскольку по завещанию Ивана III уделы бездетных его сыновей переходили к старшему брату.

А кроме того, не облегчало положение Василия и всей Руси поведение княжат – потомков бывших удельных князей, Рюриковичей и Гедиминовичей. Наиболее видные княжата (от древнерусского княжя – сын князя), входили в состав титулованного боярства, а сам термин возник в русском праве в середине XV века – в пору, когда раздробленность и «самость» удельных русских княжеств сменялась их подчинением Москве и вхождением в состав нового единого централизующегося государства. У бывших самостоятельных удельных князей с древней родословной имелись многочисленные сыновья – из них-то (и их потомков) образовался институт княжат.

Владения княжат не отличались от владений остальных бояр, однако в силу наследственных прав на территории бывших уделов их предков, княжата пользовались особыми привилегиями, претендовали на независимость от центральной власти. Это была немногочисленная, но влиятельная и опасная социальная группа, системно схожая с польскими магнатами.

Княжата были проблемой уже для деда Василия III – Василия II Тёмного, и, тем более, для отца Василия – Ивана III Великого. Для Василия же княжата стали постоянной головной болью. Он брал с них и бояр – например, с князя Шуйского, князей Бельских, Воротынских, Мстиславских – клятвенные грамоты о неотъезде из пределов Московского великого княжества, однако далеко не все соблюдали обещание.