Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого - Жеральд Мессадье

Себастьян глубоко вздохнул. Столь знаменитое родство с семейством Романовых, история которого буквально пропитана кровью, представляло для ребенка смертельную опасность.

Зато наконец-то объяснилось, отчего баронесса Вестерхоф была так одержима династическими вопросами.

— Они спросила вас, куда вы отправляетесь? — осторожно поинтересовался Себастьян.

— Разумеется. Я ответил, что намереваюсь отвезти сына в Лондон.

Себастьян погрузился в размышления.

— Этот ребенок окажется в безопасности лишь тогда, когда его сочтут мертвым. Нужно, чтобы судьба его не зависела от тех, кто вдруг пожелает опротестовать легитимность царевича.

— Что вы собираетесь предпринять?

— Мы отошлем эту кормилицу и наймем другую. Месяца через два-три я сообщу Орловым, что ребенок умер от крупа. Имя Полиболос им неизвестно. Маленький князь Петр Полиболос не привлечет их внимания.

Через несколько мгновений Себастьян спросил:

— Принцесса Анхальт-Цербстская открыла вам имя отца баронессы?

— Да. Это герцог Курляндский.

— То есть в придачу на нас свалится еще и Пруссия, — простонал Себастьян. — Доверьтесь мне, мы сошлемся на то, что вы не можете держать кормилицу, не владеющую языком страны, где ей приходится жить, я ей заплачу, и она отправится обратно в Россию. Мы наймем другую, которая говорит по-английски, по-немецки или по-французски, и вы отвезете ее в Лондон. После вашего тайного отъезда я закажу здесь заупокойную службу по несуществующему ребенку. Нужно, чтобы вы были в безопасности. Иначе Екатерина не оставит нас в покое еще долгие годы.

— Вы правы, впрочем, как и всегда. Но что за приключение!

Александр рассмеялся.

— Эти люди — ходячие неприятности, — вновь заговорил князь.

— Мало того, эти неприятности отражаются на вас. Как, по-вашему, Екатерина справляется со своей новой ролью?

— Русские всегда недовольны, это у них в характере. Теперь какая-то клика обвиняет ее в том, что она убила двух царей, Петра Третьего и Ивана Шестого.

— Иван Антонович умер? — спросил Себастьян.

— Если верить братьям Орловым, он будто бы взбунтовался в тюрьме, попытался сбежать и был убит. Неужели вы связали свою судьбу с этой страной? Они убивают друг друга даже в мирные времена!

— Нет, — ответил Себастьян. — Я не связал свою судьбу ни с какой страной.

Франц подал десерт: клубнику со сливками.

— Когда я об этом думаю, то понимаю, что хотел бы жить во Франции. Или в Англии, — вздохнул Себастьян.

— Почему же вы туда не едете?

— Я пытаюсь усилить масонские ложи, изгнать оттуда амбициозный дух и мелкие дрязги. Они не должны превращаться в клики местных дворянчиков, доступ в которые будет гарантирован по праву крови. Многие из этих людей заняты не философскими размышлениями, а, например, проблемами гардероба или чем-нибудь в этом роде. Во всяком случае, даже при поддержке короля я не могу вернуться во Францию, пока у власти Шуазель. Он находится на службе у братьев Пари-Дювернье. Он ненавидит Англию, как если бы она оскорбила его собственную мать.

Александр внимательно посмотрел на отца.

— Вы полагаете, что философия возвышает разум? Разве нет философов, достойных презрения?

Себастьян улыбнулся, оценив тонкое замечание сына.

— Если философию воспринимают как секретное оружие, способствующее завоеванию мира, то нет, философия не возвышает разум. Я читал Платона. Он считает, что понять и овладеть миром возможно, наблюдая за ним. Я не знаю, каким он был человеком, поскольку не был с ним знаком. Но меня удивляет, что служил он тирану Дионисию Сиракузскому. Он совершил ошибку, приняв неверное решение, ибо наблюдатель воспринимает лишь то, что его интересует, и опускает все остальное, то ли потому, что не в состоянии все охватить, то ли потому, что считает это бесполезным. Платон не расслышал сарказма своего предшественника Гераклита, который смеялся над людьми, которые полагали, будто диаметр солнца «длиной с человеческую ступню», как он говорил, поскольку так оно и выходит, если смотреть на солнце, лежа на спине, закинув ногу на ногу. Я читал Декарта: его «Рассуждение о методе» — настоящий военный трактат. Человеческое существо он рассматривает как механизм, а природу — как землю, которую предстоит завоевать.

— Но вы же сами занимаетесь химией? — спросил Александр. — Разве не для того, чтобы понять мир и его материю?

— Именно так. Но я также совершил открытие, которое мне не удается понять и упоминания о котором я не нашел ни у одного из великих авторов.

— Это та таинственная земля, о которой вы как-то рассказывали?

— Да.

— У вас так и нет никаких объяснений?

— Никаких, разве что, возможно, ее материя сродни материи солнца.

— Выходит, учиться чему-либо — напрасная затея? А разум всего-навсего иллюзия?

— Нет, — решительно возразил Себастьян. — Разум — это всего лишь маленькое окошко, распахнутое в ночь. Но это не солнце. Такое окошко не в состоянии ничего осветить. Однако не будь его, нельзя было бы отыскать свой путь. Чтобы это понять, надо все время познавать: это лучший способ измерить собственное невежество. Для меня это философия философий. Главное в этом мире — избегать страданий, своих и чужих, и усмирять страсти. Другим путем к Господу не придешь. Именно это и есть цель масонства.

Себастьян отпил глоток шоколада.

— Во всяком случае, от вас я узнал очень много, — признался Александр. — Почему бы вам не написать книгу для тех, кому не повезло быть с вами знакомым?

— Я думаю об этом. Думаю.

29. НЕПРЕДСКАЗУЕМЫЕ СИЛЫ

Театральная смерть карлика Адальбертуса Момильона произвела эффект камешка, брошенного в лужу. С тем только отличием, что круги на воде не затухали, как это бывает обычно, а, напротив, все расходились. Неужели человеческий разум подобен такой луже?

Сначала Себастьяну написал герцог Карл Гессен-Кассельский: он заявлял, что для него не представляет никаких сомнений, что духовное могущество графа де Сен-Жермена восторжествовало над силой зла. Вслед за ним король Фридрих V Датский в своем письме выразил пожелание как можно скорее услышать рассказ о происшедшем из уст самого победителя. «Один из наших братьев заверяет меня, что заговор по сути своей до странности похож на тот, что был направлен против вас в Копенгагене».

Один из свидетелей, князь Биркенфельдский, судя по всему, особенно усердствовал в том, чтобы история стала достоянием как можно большего числа слушателей. Обычно пищей для сплетен служили выходки такого-то из присутствующих или непристойное поведение другого. Но это было особое происшествие, получившее необычайный резонанс благодаря личности действующих лиц и последствиям, весьма прискорбным, которые не ограничились смертью Момильона. В самом деле, в последующие дни свежая могила карлика оказалась осквернена неизвестными лицами и, к большому возмущению викария, на нее оказались свалены кучи мусора. По слухам, министр курфюрста, обладающий извращенным умом, усмотрел в этом бунт против герцогской власти, поскольку Момильон все-таки входил в окружение герцога и после смерти заслуживал уважения.