Господин Посредник - Алексей Бессонов

– Если это нужно, я выдержу. С лошадьми я дружу с пеленок.

– Давайте постоим хотя бы полчаса, – сморщился я, представив себе ужасы долгого конного перехода. – Кто-нибудь, дайте мне рому. Есть у нас что-то наподобие окорока? И вот что, Ута, попробуй переодеть ее во что-нибудь, не ехать же нам с монахиней!

Ром и свинина нашлись сразу же. Ута увела Айрис в кусты, и вскоре она появилась, одетая в кожаные штаны и длиннополую мужскую куртку. Я улыбнулся – такой я видел девушку впервые.

– Скоро мы будем в столице, – успокаивающе произнес я и протянул ей флягу.

Она ответила мне немного смущенной улыбкой и отошла в сторону. Иллари тем временем поправлял седло на одной из свободных лошадей, навьюченной припасами, – их экспедиция была снаряжена так, словно он собирался искать меня целый месяц.

– Ты подоспел очень вовремя, – проговорил я с набитым ртом. – Еще немного, и мне пришлось бы стрелять.

– Это были монахи, – утвердительно произнес Иллари.

– Да, нам не удалось удрать незамеченными. Спасибо моей лошадке!.. Удивительное животное.

– Да, лошадь породистая, – согласился Иллари. – Здесь покупал?

– В городишке на берегу пролива. Где ты оставил «Бринлееф»?

– Там, в Альнене. Я ужасно спешил – мы успели бы еще раньше, но у побережья был шторм. Н-да, – он присел рядом со мной на корточки, глотнул из фляги и вытер губы ладонью, – монастырь презабавный. Джардеш затеял темное дельце. Впрочем, отец Уннас играет далеко не главную роль, я даже подозреваю, что он толком не в курсе всей пьесы. С ними разберутся представители Контроля, а главное действо сейчас начнется в столице.

– Что ты имеешь в виду? – Я закончил есть и поднялся на ноги.

– Понимаешь, когда я прочел в твоем письме, что финансисты знают о готовящемся заговоре и считают шансы консерваторов нулевыми, я понял, что Вилларо просто не мог не знать обо всех деталях с самого начала. Твои выводы были абсолютно верны, но ты не смог закончить цепочку. Раз Вилларо все знал, выходит, что он просто выжидал, чья сторона окажется сильнее, чтобы примкнуть к ней в решающий момент. А Монфора убили просто потому, что он был единственным, как думал Джардеш, человеком, способным разобраться во всей этой паутине и вывести Контроль прямиком на него и его друзей.

– О каких друзьях ты говоришь? – встревожился я.

– Вот это мы и выясним на Торге, – задумчиво покачал головой Иллари. – Вообще, конечно, история очень и очень темная. Монфор, без сомнения, догадывался о делах Джардеша. Я все время думал, почему же такими ценными были те бумаги, которые должен был привезти в столицу беглый монашек. Теперь я понял… многое, хотя главное пока еще в тумане. Я очень увлекаюсь математикой – ну так вот, тут у нас чистая алгебра, так он все запутал.

– Кто – Монфор?

– Да нет, как раз Джардеш. Монфор шел своим путем: эти бумаги требовались ему для того, чтобы заставить представителей Контроля заняться деятельностью Посредника Джардеша. Заставить их посмотреть на все это, как на серьезное преступление, касающееся не только наших «внутренних трений». Трения им безразличны. А тут – бумаги, от них уже так просто не отмахнешься. Зачем Посреднику Джардешу заброшенный монастырь? Вроде бы никому не нужная ерунда, но когда всплывает личность настоятеля Уннаса, становится интересно. Монфору было необходимо доказать прямую связь между Джардешем, принцами и обителью в Йоше. В итоге Джардеш стал что-то подозревать, да плюс еще эти драгоценности сомнительного происхождения, которые он продал – а кстати, продал ли? – тоже вопрос – Монфору.

– А Эйно? – возмутился я.

– Нет, Монфора он убил бы в любом случае, но, вероятно, сделал бы это позже, не столь поспешно… ты успел бы с ним встретиться.

– Я стал бы искать способы установить истину.

– Ну, я это и имел в виду… тебя я уже знаю достаточно хорошо, ты не сомневайся. Ты успел бы встретиться с Монфором, он успел бы принять свои меры и наверняка не дал бы зарезать себя, как петуха на птичьем дворе. Но Монфора убили, и это стало той единственной случайностью, которая в конечном счете привела тебя в этот странный монастырь.

– Славная у тебя математика! Получается, если бы Монфор остался жив, никакого заговора уже и не было бы?

– Монфору был важен не сам заговор, его интересовал Джардеш. Именно теперь, когда я представляю себе, что ты увидел в монастыре, я стал понимать – Монфор знал о том, что Джардеш затевает нечто совершенно незаконное. Вот только что? Ты подошел к этой проблеме с другого конца – но ведь подошел же! Случайности, сплошные случайности! Теперь Вилларо… Боюсь, что он уже выбрал свою партию. Если мы успеем их остановить, провал Джардеша будет делом времени. Если нет, если в столице начнется резня и смута, у нас останутся только твои свидетельства.

Я с горечью покачал головой и подошел к покорно стоящей Лине.

Теоретические выкладки достопочтенного академика отнюдь не пришлись мне по душе. Выходит, я был прав в своих подозрениях, и все это время Висельник просто играл моим другом, используя его в качестве заводной игрушки, способной протиснуться в щели, слишком узкие для него самого?

Кстати, а не в Джардеше ли тут дело? Если Вилларо знал о заговоре с самого начала, то что может означать такой пристальный интерес к людям из Ханонго, орудующим в Пеллии? Не может ли быть так, что он давно подозревал – за заговором стоит некто, имеющий в Пеллии свои совершенно непонятные интересы? Если это так, то многое и впрямь становится на свои места.

Ближе к полудню мы остановились на заброшенной ферме в полумиле от дороги. Я наскоро перекусил, проследил за тем, как хмурый и задумчивый Иллари распоряжается о карауле, и побрел в покосившийся сарай. Там, на куче прелой соломы, меня уже ждала расстеленная попона.

Возле окна с перекошенными ставнями темнела узкая фигура.

– Ложись, – произнес я, касаясь ее плеча, – ты же серая от усталости.

Она резко обернулась, вздохнула, неторопливо присела на краешек попоны. Я опустился рядом, коснулся губами ее запыленных волос и со стоном – у меня невыносимо ломило спину – улегся подле ее ног.

– Я столько мечтал об этом, – тихо сказал я с закрытыми глазами, – и вот, здесь, в каком-то трухлявом амбаре… потом.

– Что потом? – едва слышно спросила Айрис.

– Все потом, – отозвался я и, не раскрывая глаз, повалил ее на попону.

Она легла, едва слышно вздохнула и уткнулась носом в сорочку на моей груди. Я ощутил ее тепло, вытянулся и провалился в сон, успев поймать себя на горькой мысли о том, что старое проклятие не отпускает меня ни на миг.

Когда меня разбудили, рядом ее уже не было…

Глава 11

Я захлопнул толстую тетрадь в кожаном переплете, выбрался из глубокого бархатного кресла и положил ее на верхнюю полку сейфа, привинченного к палубе в углу командирского салона. Это были апартаменты Эйно, и я знал, что мне потребуется еще немало времени для того, чтобы научиться ощущать их своими. Все здесь носило следы его недавнего присутствия, даже трубки, лежащие на полке возле высокого иллюминатора с литой бронзовой рамой, я не мог заставить себя убрать их хотя бы в стол, это казалось мне кощунством по отношению к его духу.

Повернув ключ в дверце сейфа, я замер перед ним, ощущая усиливающуюся качку. Из иллюминатора лился серый свет, волна за кормой плясала в серой пелене мерзкого косого дождя. Я слышал тяжелое пыхтение машины и хлопки затяжелевших от воды парусов. Некоторое время я стоял, глядя сквозь раскрытую дверь в спальню, на смятое одеяло и алые шелковые подушки, лежащие почти посередине огромного дубового ложа.

– Ты не принесла мне покоя, – тихо произнес я и вернулся за стол.

Я вспомнил, как вошла она в эту дверь, с задумчивостью посмотрела на пару красных фонариков, висящих в изголовье кровати, и принялась сбрасывать с себя одежду – резко, словно стремясь избавиться от надоевших оков. Я лежал, полуприкрытый одеялом, и смотрел на нее, но ни разу мы не встретились взглядом.

А потом она скользнула ко мне, сразу же зарылась лицом в подушку – и только потом, уже войдя в нее, я увидел широко распахнутые, будто бы в изумлении, темные глаза.

Мы терзали друг друга молча – несколько часов кряду, взлетая и опускаясь, валясь в изнеможении на алые подушки и почти тотчас же бросаясь в набегающую волну – вновь и вновь, не произнося ни единого слова. Наверное, они были не нужны.

И лишь позже, после нескольких часов черного беспамятного сна, похожего больше на погружение в ничто, я раскрыл глаза и, увидев, что она одевается, стоя возле иллюминатора, сказал:

– Теперь ты всегда будешь уходить, оставляя меня одного?

Она резко обернулась – на лице мелькнуло не то смущение, не то горечь – и, подхватив мужскую сорочку со множеством воротников, выскочила из спальни прочь…

Звон бронзового колокола, долетевший до моего уха, заставил меня поднять голову. Я посмотрел в иллюминатор, не обнаружив там ничего, кроме дождя и моря, и поднялся. Обедали мы, по раз и навсегда заведенному распорядку, в кают-компании. Пройдя темным коридором, я поднялся по трапу и почти столкнулся со стюардом, несущим какое-то блюдо. Странное дело, но на «Бринлеефе» мой хваленый аппетит куда-то исчезал, словно его и не было вовсе. Наверное, это происходило из-за того, что я никак не мог отделаться от сумрачной меланхолии, одолевавшей меня всякий раз, когда я поднимался на борт своего корабля. На суше, особенно в столице, тень Эйно отступала, а здесь она ждала меня в каждом углу. Он ушел, говорил я себе. Он ушел, и мир памяти его; но слишком многое связывало меня с этим удивительным человеком, не позволяя избавиться ни от воспоминаний, ни от чувства одиночества, с новой силой вспыхивающего во мне всякий раз, когда я слышал гул ветра в этих, так знакомых мне парусах.