Мамочки мои… или Больничный Декамерон - Юлия Лешко

Но загадочно блестящий очками Бобровский отмахнулся:

– Ладно, проехали, – и неожиданно улыбнулся, сразу приобретя окончательное сходство с Джеймсом Бондом из рекламы «Мартини». – В общем, спасибо, мужик. Защитник, одно слово… Все, пока. До завтра.

Бобровский ушел. А Сосновский остался на месте – несколько озадаченный.

В салоне звучала музыка. Сергей вел машину, а Вера Михайловна рассматривала фотографии… Вот она сама… Это – печальный красавец Бобровский… Наташа с влюбленными глазами… Светящаяся добротой Прокофьевна… Таня с какой-то мамочкой, своей ровесницей, стоящей на весах, о чем-то разговаривают. Солнце, отражаясь от плаката на стене, подсвечивает их юные лица… Сестра-оператор КТГ вместе с мамочкой смотрят на монитор аппарата, на лицах – общее выражение: обе слушают сердце малыша… И – мамочки, мамочки, мамочки: такие разные, такие прекрасные…

Вера подняла глаза к зеркальцу и увидела в нем свое просветленное лицо…

Когда Стрельцовы подъехали к высотному дому, Вера поняла, какой будет очередной сюрприз Сережи. Но всего предугадать невозможно!

…Квартира еще стояла пустая, без обоев, только коробки дверей уже были установлены новые. Сергей обнял Веру за плечи:

– Пошли… Закрой-ка глаза…

За руку ввел ее в маленькую комнату, щелкнул выключателем. «Лампочка Ильича» осветила ее, и Вера поняла – это детская… Потому что обои были все сплошь в веселых смеющихся солнышках!..

– Вот. Это восточная сторона, но здесь всегда будет солнце. Здорово я придумал?

Вера подняла на него свои ясные глаза:

– Здорово…

Глава седьмая

Развод и девичья фамилия

… А кто-нибудь знает семью, в которой муж и жена никогда не ссорятся?

В это утро, обычное утро рабочего дня, Вера Михайловна и ее муж Сергей стояли в больничном дворе возле своей машины и молчали. По всему видно, они были в ссоре, причем затяжной: упрямое, почти осязаемое молчание хотелось раздвинуть руками, как тяжелый занавес. Вера при этом как будто чего-то ждала, вся ее поза говорила об этом: она была напряжена – в любую минуту могла повернуться и уйти, или наоборот – броситься мужу на шею… Тягостная пауза затянулась.

Женщины легче идут на примирение. Или на перемирие. Так или иначе, именно Вера Михайловна, глянув мельком на часы, сказала мужу первые после долгого молчания слова:

– Ладно, пойду. А то сейчас Бобровский подъедет… Его время. Не хочу ничего объяснять…

Сергею бы поцеловать ее в щеку, сесть за руль, да и уехать восвояси. Так нет, Стрельцов сразу «завелся», как будто только и ждал повода:

– А почему ты должна ему что-то объяснять? Он кто? Он всего лишь твой начальник. Заведующий отделением, а не заведующий твоей жизнью. Мне даже неприятно думать, что кто-то посторонний в курсе всех наших дел. Всех!

Вера Михайловна улыбнулась, впрочем, совершенно не искренне, и так же деланно пожала плечами: похожий обмен репликами происходил с удручающей периодичностью. Нет-нет, и Сергей расставит точки над подходящими буквами, нет-нет, да и вызверится на Бобровского. Привыкнуть к тому, что Бобровский входит в самый узкий круг Вериного общения, он никак не мог. Приходилось отбивать атаки:

– Сережа, он не только начальник, он друг. И так уж получается, что он в курсе. Не всех, но многих наших дел. По той простой причине, что некоторые наши дела нам не решить без помощи специалистов. А он, как раз, специалист. Хороший специалист.

Ее муж сразу отказался от дальнейшей дискуссии:

– Ну, ладно, Вера. Это уже запрещенный прием.

Вера посмотрела себе под ноги, а потом подняла на него свои ясные очи:

– Сережа, а почему ты говоришь так, как будто мы с тобой… боксеры. Я тебя на бой не вызывала, – и невольно оглянулась на шуршание шин, возвестившее о прибытии Бобровского. – Ну, вот…

Красивым полукругом объехав двор, машина Бобровского припарковалась на том месте, где обычно ставил свою машину начмед. Вера знала, что начмед свою машину недавно продал, а новую еще не купил. Вот Бобровский и «шакалил» потихоньку… Она как никогда была рада Владимиру Николаевичу. При посторонних Сергей вел себя всегда корректно, а это значит, он ее сейчас поцелует… «А вечером что-нибудь придумаем».

Сергей неприязненно окинул взором стального коня Бобровского. Да, машина была не новая, но Владимир Николаевич водителем был аккуратным… Бегал еще фольксваген, хоть куда, недаром «народная машина»…

– Явился, рефери на ринге… – сквозь зубы процедил Сергей. – Ладно, Вера, мне пора… Ну, я не знаю, что тебе сказать…

Вера Михайловна подсказала, на этот раз – совершенно искренне:

– Может быть, «прости»?

Но Сергей действительно был раздражен:

– Нет, правильно говорят: если женщина не права – извинись перед ней!

Вера Михайловна философски покачала головой:

– Все. Хорошо. Тогда ты меня прости, Сережа.

Но вот Сергей никак не мог успокоиться:

– Это не те слова, Вера!

Вера смотрела на мужа. Муж смотрел на Веру.

Лучше всего, если бы он сказал: «Я равнодушен к любой женщине, которая – не ты», а она бы ответила: «Я тебе верю, как самой себе. Твои долгие вечерние отсутствия понимаю, прощаю и благословляю. Потому что верю тебе».

Ничего этого не произошло.

Кроме того, из машины уже вышел Бобровский, и он уже шел к корпусу, каким-то шестым чувством догадавшись, что к Стрельцовым сейчас лучше не подходить.

Расстроенная Вера не могла уйти без реплики, под стук собственных каблуков.

– Тогда я не знаю, какие должны быть слова, – и, привстав на цыпочки, она окликнула Бобровского: – Владимир Николаевич! Подождите!..

Вера пошла, все ускоряясь, туда же, куда двигался и Бобровский, по пути вежливо кивнувший ее мужу…

Сергей несколько раз нервно хлопнул по капоту… и пошел к водительской дверце. Прежде чем сесть в машину, посмотрел вслед Вере. И та, как будто почувствовав его взгляд, остановилась и оглянулась, прежде чем скрыться в отделении. Глаза у нее были очень грустные…

Бобровский и Вера молча шли по коридору, слушая, как нервно постукивают Верины каблуки, пока Владимир Николаевич не спросил вполголоса, боясь показаться неделикатным.

– Что, поругались?

Вера невесело усмехнулась:

– Ну, я бы сказала – поссорились.

Ее старший коллега, немного споткнувшись на первом слове, произнес:

– Верочка… Рискую показаться бестактным. И не совсем имею право на советы. Но не надо провоцировать друг друга. Есть трудности, которые укрепляют семью, а есть те, которые разрушают. Я говорю банальности, но… я знаю, что говорю.

Вера в ответ промолчала. А Бобровский, заметив, что реакции не будет, тоже больше ничего не сказал.

Стрельцов ехал на работу. Зазвонил телефон, и первым желанием Сергея было не брать трубку: он точно знал, что это не Вера. И не потому, что на ее звонки мобильник должен был реагировать каким-то специальным рингтоном: все собеседники Стрельцова звонили ему одинаково. Он давно уже понял: на стройке не будет слышно ничего, кроме громкого, пронзительного, старомодного звонка.

Вера позвонить не могла по определению. Вера обиделась. А Сергей злился на нее, потому что… Вера была права.

Трель не смолкала. Сергей посмотрел на дисплей. А звонила как раз причина Вериной обиды…

– Да, я. Доброе утро. Хорошо, подожди меня на остановке.

Когда старательно бодрый Бобровский и сдержанно печальная Вера подошли к гардеробу, Владимир Николаевич пошутил:

– Ну, все: девочки налево, мальчики направо.

И, прямо скажем, не ожидал, что Верочка ответит импровизированным афоризмом:

– Чаще почему-то наоборот: мальчики – налево, но девочки – неправы.

Владимир Николаевич приостановился и внимательно посмотрел на Веру…

Стоящую на остановке Женю Сергей заметил издалека, посигналил ей фарами и проехал чуть вперед, чтобы девушка заскочила к нему в машину, не мешая движению троллейбусов. Вслед ей повернулись по меньшей мере четыре мужские головы. Еще бы: такие длинные ноги и такая грива волос, не умещающаяся под шапочкой, сами по себе заслуживали пристального мужского внимания, даже если бы не были дополнены пухлыми губками и веселыми глазками…

– Сергей Анатольевич, спасибо вам большое. Ой, у вас тепло как… Простите, проспала, – щебетала Женя, поудобнее усаживаясь на переднем сиденье. Сняла перчатки, протянула руки к печке, из которой струился теплый воздух.

Сергей не выказывал особого удовольствия от встречи с ней, говорил скорее для того, чтобы хоть что-то говорить:

– Счастливое время. Что значит беззаботная молодость, бессонные ночи. Можно только позавидовать.

Но Женя не заметила, что эта банальность – просто попытка заполнить чем-то тишину, и кокетливо посмотрела на Сергея:

– Зачем же завидовать? Вы ведь тоже можете…

Нет, эта девчонка явно балансировала на грани. Сергею не очень хотелось продолжать разговор в том же фривольном тоне: