Война в тылу врага - Григорий Линьков

Едва мы вышли из леса, как увидели огромное зарево пожара и клубящийся столб густого черного дыма, — так могла гореть только нефть или специальные снаряды, применяемые для дымовой завесы. Это была работа шестерки Александра Шлыкова, высланной нами из вилейского «комариного заповедника». Перед нашим выступлением бойцы Щербины подорвали еще один эшелон, а группа Кеймаха сидела в засаде на том же участке, поджидая, когда возобновится железнодорожное движение, чтобы нарушить его новым взрывом.

Вскоре нас встретил Шлыков со своей группой и доложил, что им подорван немецкий эшелон, груженный снарядами и дымовыми шашками. Пожар, возникший при крушении эшелона, задымил подобно вулкану. Огромный багрово-черный столб дыма, гигантским грибом распустившийся над местом крушения поезда, был виден на оранжевом от зарева фоне неба за несколько десятков километров. Из ближайших селений в лес устремились окруженцы и бежавшие из плена бойцы с целью найти людей, зажегших этот фейерверк, и присоединиться к ним. Шлыков привел с собой восемь таких бойцов.

Я вызвал командира восьмерки. Ко мне подошел среднего роста широкоплечий блондин с голубыми глазами, лет двадцати семи — тридцати, и назвал себя Анатолием Седельниковым. Не ожидая вопросов, он коротко рассказал о себе и о каждом из бойцов своей группы. Ни один из них подозрений у меня не вызвал, и я дал согласие на присоединение всей восьмерки к отряду. По существовавшим у нас правилам новичков разбили по группам подрывников. Седельников, как и остальные, был зачислен бойцом в одну из пятерок. Я заметил, что он сильно прихрамывал, и это мне не понравилось. Приказ не отставать и не оставлять людей по пути был незыблемым законом, от точного выполнения которого зависел в значительной степени успех нашего рейда.

Мы остановились в мокром болотистом лесу в треугольнике Вилейка — Молодечно — Красное. Отсюда мы послали еще две группы на подрыв вражеских эшелонов. Через эти места мы проходили неделю назад, когда шли на встречу со Щербиной. Места нам были знакомы, да и в окружающих деревнях о нас уже знали, мы здесь расстреляли крупного шпиона, выдававшего себя за сапожника. Поэтому здесь можно было ожидать карательных отрядов гитлеровцев.

По направлению дальнейшего маршрута были выставлены две усиленные заставы. Во второй половине дня я с двумя автоматчиками направился разведать местность.

Командир первой заставы товарищ Шишкин доложил, что немцев поблизости не замечено. Но сменившиеся часовые сообщили, что в лесу шатается много безоружных людей. «Вроде кого-то ищут», — высказали хлопцы предположение.

— А ну-ка, Шишкин, задержите — и сюда их. Да не говорите, кто, зачем. На обратном пути я с ними потолкую.

Шишкин стал рассылать бойцов на выполнение приказания, я с автоматчиками направился на вторую заставу. О наличии в лесу посторонних узнал и Дубов. Желая предупредить меня об опасности, он, прихватив с собой Осокину, деда Пахома и одного бойца, направился за мной следом.

На заставе Шишкина они застали только младшего политрука Чугунова с больной ногой, все остальные разбрелись по лесу. Чугунов доложил комиссару о моем приказании.

Дубов решил подождать нас на заставе Шишкина. Чтобы не выдавать себя, он сел к костру и прикрыл автомат плащ-палаткой, то же сделали и другие. Только дед Пахом заявил, что ему трудно укрыть «свою стрельбу» (он, как всегда, был с централкой).

— Это и хорошо, ты будь на всякий случай с дробовиком наготове, а подозрительного в этом ничего нет. Мало ли теперь по лесу бродит людей с дробовиками, — заявил Дубов.

Из леса вывели пять человек задержанных. Предупрежденные конвоиры, не обращая на Дубова внимания, предложили неизвестным сесть у костра.

— Эх, братцы, да здесь уже есть рыба. Здравствуйте вам, — сказал один боец, подсаживаясь к Осокиной.

— Здравствуйте, — также нарочито небрежно ответил Дубов.

— А ты, красавица, почему не отвечаешь на приветствие? — спросил тот же боец, придвигаясь ближе к Осокиной.

— А я не знаю, кто вы, поэтому и не отвечаю.

— Испугалась малость, вот и промолчала, — заявил второй из задержанных.

— Испугаешься, если вас ведут под ружьем, как уголовных преступников, — отрезала радистка.

— А ты, дед, чего с ружьем сдался? — сказал третий, обращаясь к деду Пахому.

— А чего ж я поделаю с дробовиком супротив автомата? — уклончиво ответил старый партизан.

— Сам, поди, как увидел гитлеровца с автоматом — пулемет или пушку бросил, а других упрекает за то, что они с дробовиком не решились оказать сопротивление автоматчикам, — отчитала девушка и третьего.

— Интересно, откуда она сама-то здесь взялась? — заметил один из неизвестных.

В это время из леса вывели еще группу безоружных людей.

— Приказано — иди, не рассуждай. А то «куда, да зачем…» В плену у немца были? Были. Не рассуждали почему — боялись автомата. А у меня в руках, чай, тоже автомат, не чурка. Или, думаете, я стрелять не умею?.. Вот садись здесь и поджидай, когда тебя спросят…

Все это было так интересно, что мы остановились, не доходя костра, в густом орешнике, чтобы понаблюдать и послушать эти разговоры.

— Почему с нами поступают как с арестованными? Какое они на это имеют право? — кричал один из приведенных.

— А во время войны право за тем, у кого сила. Законы будет устанавливать победитель войны, — заметил Дубов.

В это время из лесу Шишкин вывел человека лет тридцати, огромного роста и богатырского телосложения. Шишкин держал автомат наготове.

— А ну-ка, садись вон там, — указал он место верзиле, — и помалкивай. «Я лейтенант»! Ты, может, капитаном был, да разжалован, коли обезоружили… А я не знаю и знать не хочу, кто ты. Вижу, в такое время человек по лесу без оружия шляется, значит по меньшей мере дезертир или фашистский прихвостень — полицейский.

— Послушаешь, вроде народ-то непокорный, а оккупантам сдались, — многозначительно заметил Дубов.

— Замолчи, старик, покуда я до тебя не добрался, — вскричал человек, приведенный Шишкиным, выговаривая слова с кавказским акцентом.

— У этого силы-то, как видно, хватит, вот хватит ли ума? — заметила Осокина.

— Вы, барышня, меня не оскорбляйте, а то я осетин… я могу…

— Ничего вы не можете. Вас немцы не так оскорбили — оружие отняли, да и то вы смирились, — ответила девушка.

— Попривыкали с бабами по деревням воевать, вот и ерепенятся, — заметил дед Пахом.

— Злости много, а толку нет, — добавил Дубов.

Я так заинтересовался происходящей сценой, что спрятал маузер и предложил своим бойцам подвести и меня к костру как задержанного в лесу.

— Здравствуйте, — сказал я, — может, у кого есть махры на закрутку?

— Здравствуй, если не шутишь, — ответили мне человека два из числа неизвестных.

Мои люди умышленно промолчали.

— На, отец, завертывай, самосад крепкий, полициант дал моему хозяину, а он мне уступил с полстакана.

Мы все были теперь убеждены, что перед нами окруженцы, проживающие в прилегающих к лесу деревнях, и вышли они искать связи с нашим отрядом, но среди них могли быть тайные полицейские и провокаторы.

— Шутить-то, кажется, времечко неподходящее… Что вам в деревне-то не сидится? Зачем в лес вышли? — Все задержанные вопросительно посмотрели на меня.

— А затем, зачем и остальные, — сказал один нерешительно.

— Остальные вышли, чтобы задержать вас. Это они, кажется, и сделали, вот и прошу мне ответить, кто такие и почему шатаетесь по лесу. Партизан, что ли, ищете? А то ведь теперь время военное, решение принять недолго.

— Да вот узнали, что вчера в этот лес проследовал отряд Бати… Хотели встретиться, попросить…

Мы действительно сутки назад, проходя безлесное поле, запоздали и переходили вброд реку Рыбчатку на глазах проснувшихся селян прилегающей деревни.

— Ах, вон вы зачем в лес вышли! Это где же вас проинформировали, в полиции или в гестапо? А только Бати здесь нет, он еще вчера ушел отсюда. Я один из его командиров, прошу мне доложить, чего вы от него хотели, а я уже дальше передам вашу просьбу.

— Не в полиции и не в гестапо, на опушке леса лошадей пасли и сами видели, как они проходили, — заявил один.

— Вот хотели его попросить, чтобы взял нас в свой отряд и… — добавил другой.

Во мне все закипело от злости. В такое время, и такой народ водит в ночное лошадей, как в мирной обстановке.

— И выдал бы вам оружие, хотите вы сказать? — резко прервал я говорившего.

Все замолчали.

— Я должен вам сказать, что вы плохого мнения об этом командире. Зачем вы ему — скажите? Кашу есть? Для этого у многих из вас, я вижу, есть оружие. (Бойцы начали прикрывать локтями ложки, торчащие из-за голенищ сапог.) Но Батя не нуждается в кашеедах. У него люди тащат в мешках взрывчатку, а не пшено. И какое право имеете вы итти и просить оружие там, где вы его один раз уже получали? Вы его бросили на поле боя или передали в руки врага и теперь решили получить вторично… Как можно поручиться за то, что этого не случится и еще раз? Да и откуда видно, что вы решили воевать против оккупантов? Вот, например, вы! — указал я на сидящего против. — Кем вы были в армии?