Триггер убийства - Юлия Фёдоровна Ивлиева

овладевает ею. Если акт сложится удачно и у него не случится приступа с желанием кусать и выдирать печень, то он… возбудится, помастурбирует и угомонится. Или не угомонится. Но вот с Лилией перевозбудился, заскулила она, как собака, и случился приступ.

– Он на собак возбуждается, что ли? – Роман задумчиво почесал макушку. – Как это называется к животным когда?.. Зоофилия?

– Нет, не просто на собак, – размышляла Кира. – Тут что-то другое. Какая-то эмоция… или роль…

– Что с иконами? Ты спрашивала… – Самбуров почти успокоился.

Кира отмахнулась.

– Если при человеке упомянуть бога или законодательство, ему становится тяжелее врать. Нас так воспитывали, книгами, фильмами, наставлениями – богу и судье, как на духу. На подкорке сидит и у преступника, и у атеиста. Всегда хотела проверить. Вот, – Кира пожала плечами. – Проверила. Ну… работает. Лилия заволновалась, пульс участился, выступила испарина. Ложь выплыла. Еще хорошо упоминать честь и документы о неразглашении, но это уже частности.

– Может, и стоило о боге поговорить, тут с пожарами такая штука интересная… – Глаза Романа сияли восторгом.

Кира замерла, удержала желание втянуть шею в плечи, лишь улыбка стала слегка натянутой. Взгляд Самбурова поменялся. Веселость сошла на нет. Майор не заметил перемен, Кира, конечно, забыла сообщить Роману, что исследование о пожарах просила сделать она, а не его руководитель.

– За последние полгода в Крыму много что погорело, дома, хозяйственные постройки, газовые взрывы есть, методон варили одни тут, еще по пьяни люди горят хорошо. Причины возгорания, как правило, очевидны, быстро установлены, и никаких дел не возбуждено. Там халатность, неосторожность, алкоголь. Но мне попалась сожженная синагога… и к этому делу целый талмуд жалоб, заявлений и обвинений. Очень интересно получается.

– Только не антисемитизм! Только не антисемитизм! – взмолилась Кира.

– Не, не антисемитизм, – обрадовал ее Рома. – Синагога в Крыму только одна, Егие-Капай в Евпатории. А общин две. Одна традиционная, вторая какая-то новая, я в тонкостях не разбираюсь. Но вроде они живут дружно. Дело не в этом. Община строила еще одну небольшую синагогу, близь Бахчисарая. И ее сожгли. Еврейская община написала заявление в полицию. Там молодой участковый, он все как положено сделал, все заявления отработал. В епархию сходил, в муфтият сходил, к католикам тоже и выяснил, что за последние полгода храмов, мечетей и костелов аж шесть штук погорело, включая ту самую синагогу. Но заявлений об умышленном поджоге никто не писал, дабы не разжигать межнациональной розни. Все твердят про терпимость к ближнему и всепрощение во спасение. – Роман выдохнул. – В общем, сержант ничего толком и не добился. Вот! Могу за делом кого-нибудь отправить.

– Храмы всех конфессий, говоришь? – Кира принялась мерять кабинет шагами.

– Точно. Даже двум сектам досталось. Эти вообще хрени какой-то поклоняются: одни Многоликому вершителю, другие Великому опустошителю, но дома, где они заседали, сожгли по-настоящему.

– Наш товарищ? – Самбуров оторвался от ноутбука и посмотрел на Киру исподлобья. Претензии к девушке все еще читались у него в глазах, но интересы следствия он поставил выше свои личных.

– Наш, – кивнула Кира. – Этот поджигатель, скорее всего, наш убийца.

– И какой он веры, если всех подряд сжигает? Если ему все религии не угодили, во что же он верит? – спросил Роман, не замечая зрительной перепалки, бившей мимо него. Он гордился проведенной работой.

– В своего индивидуального бога он верит. Думаю, он под богом понимает что-то наподобие глобальной высшей силы. Обширно. Во всех проявлениях. Не деля и не углубляясь ни в какую веру. Или верит в «единого» для всех религий. И не просто верит. Он его в соперники выбрал. С ним он соревнуется и конкурирует. Нет, не конкурирует, – передумала Кира. – Он ему мстит. Если вопрос с неудовлетворенной сексуальностью он как-то худо-бедно решает. Ну не просто же так ему проститутку привозили. Значит, какую-то разрядку он все-таки получает. И на передний план выступает месть. И то, что он весь в татуировках и рубцах, это тоже подспудное, а может, и осознанное желание изувечить собственное тело. «Тело мое – храм Божий. Храм Божий свят, и храм этот – Вы». Послание коринфянам. Как-то так. – Кира скорчила гримасу и добавила: – Но надо подумать и уточнить.

– Что? Что ты сказала? – Глаза Романа округлились, и даже улыбка сангвиника попыталась сползти с лица, но не получилось, и она застряла на губах, став дерганой однобокой ухмылкой.

– Я все не могу повторить, – призналась Кира. – Непрерывный поток мыслей, высказанный вслух…

– Вот это, про коринфян…

– Кажется, Первое послание коринфянам. «Тело мое – храм Божий. Храм Божий свят, и храм этот – Вы». Как-то так, – повторила Кира. – Свое тело он оскверняет и уродует, пытаясь насолить и отомстить богу. Зубы, шрамы, рубцы, татуировки.

– Ну ты даешь! Вы, Кира Даниловна, страшная женщина!

Мотухнов так и обращался к Кире, то на «вы», то на «ты», не определившись до конца, кто она для него – профессионал и коллега или хорошенькая женщина, с которой приятно флиртовать.

Григорий засмеялся.

– Я думала, что хотя бы симпатичная, – усмехнулась Кира.

Роман порылся в ноутбуке, потом в телефоне.

– Сейчас… Где-же это. Вот!

Он подошел к подполковнику, развернул к нему экран. Кира пристроилась рядом.

– Мне этот участковый прислал несколько страниц из дела. Тут фотографии…

Среди обгоревших руин здания, на черном пепелище, замаранная гарью, но все еще яркая, виднелась надпись: «Храм Божий свят, и храм этот – я».

– Ну-у-у, – протянула Кира и шмыгнула носом.

– Угу, – кивнул Самбуров. – Роман, пожар надо проанализировать, с пожарниками поговорить, метод поджога, время, может быть, что-то особенное.

– Есть! – принял распоряжение Роман, не сводя восхищенного взгляда с Киры. Вслед этому взгляду на нее устремился взор Самбурова, колкий, недовольный, укоризненный.

Кира нахмурилась и отвернулась к окну, усилием расслабила поджатые закушенные губы, мысленно говоря себе: «Нет, это не угрызения совести».

Роман покинул их вместе с ноутбуком, послышался едва заметный стук захлопнувшейся двери. Но Кира продолжала ощущать затылком взор подполковника Самбурова. От макушки жар растекался густой лавой и пытался затопить ее совесть, мораль, необходимость соблюдать субординацию и регламент, приличное воспитание, то есть то, что нельзя затопить. То, чего нет. А еще в голове здоровыми алыми буквами выплыли слова подруги Тани.

«Ты сама рушишь все, что тебе ценно».

Девушка вздохнула и начала:

– Да, Самбуров, я пренебрегала субординацией, умышленно ввела в заблуждение лицо при исполнении и в очередной раз подвергла сомнению твой авторитет. Нет мне прощения, смиренно приму выговор в трех экземплярах и взыскание в размере премии к окладу.

Рядом с подполковником Самбуровым стояла Татьяна Николаевна, она демонстрировала предварительно получившийся портрет, а как она зашла, Кира не слышала. Зато майор Корюхова очень оживилась возможности обеспечить Кире взыскание и выговор. Кира знала, чем отличается мудрая женщина от всех остальных – умением промолчать, когда нужно, или в крайнем случае заткнуться. Но этот талант тоже обошел