Ученик чародея (Часть 1-6) - Николай Шпанов

Как всякая декларация высшего органа орденской администрации, сказанное было обязательно для Ланцанса. Ему оставалось только помнить указания пап, определяющие смысл политической деятельности на период борьбы с социализмом и коммунизмом. Он помнил энциклику Пия XI Divini Redemptoris: папское напутствие всем святым отцам, пускающимся в плавание по морю социальной борьбы. Ее наставления утверждала энциклика Quadrogesimo anno: "Случается наблюдать, что неуместно и весьма ошибочно применяются слова апостола Павла "кто не хочет трудиться, тот и не ешь". На самом деле послание апостола направлено против тех, кто воздерживается от работы, когда мог бы и должен был бы работать, и увещевает бодро использовать время и силы, не обременяя других, когда мы сами о себе можем позаботиться. Но это изречение апостола вовсе не учит, будто труд является единственным основанием для получения пищи и доходов... Ошибаются те, кто признает справедливость принципа, что труд... должен оплачиваться соответственно тому, сколько стоят произведенные им продукты, и что поэтому лицо, ссужающее свой труд, имеет право требовать столько, сколько получено в результате этого труда". Пий XI сделал этот вывод из положений Льва XIII, преподнесенного человечеству в энцикликах Graves de communi и Quod apostolici muneris: "Надлежит поощрять общества, которые под покровительством религии приучают своих членов довольствоваться своей судьбой, с достоинством выносить тяжкий труд и всегда вести тихую жизнь". Это повторяется в энциклике De rerum novarum: "Горе никогда не исчезнет с лица земли, ибо суровы и трудно переносимы последствия первородного греха, которые, хотят этого люди или не хотят, сопровождают их до могилы. Поэтому страдать и терпеть - удел человека". Обращаясь к поучениям ныне здравствующего наместника Петра, Ланцанс находил в сочинениях Пия XII "Мир на земле и сотрудничество классов", "Христианский синдикализм" и других: "Свидетельства всех времен показывают, что всегда существовали богатые и бедные и что это навсегда предусмотрено неизменными условиями человеческого существования". Из поучений иерархов своей церкви Ланцанс, еще будучи молодым священником, сделал необходимые выводы. Как иезуит-ортодокс он выступил инициатором примирения "малых сил" с работодателями и хозяевами. Это он в своем первом латгальском приходе изобрел молитву: "Во время святой обедни, - безропотно повторяли за ним пригнанные из Литвы голодные батраки, - я буду молить господа бога, чтобы он покарал скоропостижной смертью в поле, в темном лесу, на трапезе или во сне тех, кто будет бастовать во время уборки урожая". В кратком, но выразительном молении айзсарги получали от Ланцанса прямое указание: лучше всего убить забастовщика ночью в лесу, отравить во время обеда или придушить во сне на сеновале! Это он, молодой священник-иезуит отец Язеп, приводил рабочих мыз к изобретенной им присяге: "Клянусь всемогущему господу богу моему, единому в святой троице, что буду работать честно, к союзу принадлежать не буду, и не буду бастовать, и по судам мне чтобы не ходить, и буду работать от зари и до заката солнца, в том присягаю и целую святой крест спасителя моего Иисуса Христа".

То было давно, в наивные времена, когда отец Язеп думал, что все дело в непокорности батраков. С годами он сделал более смелые выводы в отношении тех, кто не признает утвержденных церковью истин. А так как первыми из них были коммунисты, то делался вывод о беспощадной борьбе с ними - носителями идеи сопротивления Риму.

Логикой и софизмами Ланцанс мог прийти к любому выводу в отношении Инги. Впрочем, это не помогало ему почувствовать свою жизнь более осмысленной и вселенную заполненной чем-либо, кроме мистической болтовни о беспредметном. Он научился послушанию "подобно трупу" и в силу этого послушания готов был усеять путь к цели настоящими трупами. Но даже это не помогало ему почувствовать себя чем-либо иным, нежели настоящим трупом, мертвым вместилищем мертвых истин. Если это было угодно Ордену, он готов был служить ему, но только потому, что ничего иного он уже не умел, не мог и не хотел хотеть.

Однако желания жили в нем - бурные, смрадные, как зловоние трупа. В минуты, когда он сознавал это, ему хотелось кричать. Но кричать он не смел. Тогда он шел и искал утешения иными средствами.

51. ШОКОЛАД ЕПИСКОПА ЛАНЦАНСА

Епископ Ланцанс втайне оценил преимущества штатского костюма перед духовным платьем. Правда, серый спортивный костюм сидел на нем неуклюже, как маскарадное одеяние, и никто не поверил бы в силу и ловкость покрытого им неуклюжего тела с сутулой спиной, жилистой шеей и с толстыми ногами в пестрых чулках любителей гольфа. В целом фигура производила карикатурное впечатление, но это не смущало Ланцанса. Он с удовольствием менял теперь сутану на пиджак. На взгляд Ланцанса пиджак обладал только одним существенным недостатком: по сравнению с сутаной на нем было ничтожно мало пуговиц, нечего было пересчитывать нервно бегающими пальцами. Да не хватало нараменника, чтобы прятать под него руки. Зато, совершая деловые поездки по стране, Ланцанс имел теперь возможность бывать даже в театрах. В штатском костюме не стыдно было заходить в книжные магазины и покупать книги, запрещенные папской цензурой. Пиджак и серая шляпа позволяли ему во время путешествий завтракать и обедать где угодно, не смущаясь никаким обществом. Поэтому его не обескуражило предложение Шилде встретиться "на нейтральной почве". За столиком в уединенной ложе кафе можно было поговорить без свидетелей.

Шилде не мог простить себе того, что не сумел помешать епископу отобрать лучших людей для "Доротеенфройде" - "обители десницы господней". Ланцанс не дал маху - наиболее способные ученики оказались в его школе террористов на Тегернзее. Теперь, когда Шилде нужно было организовать антисоветскую операцию, приходилось клянчить исполнителей у Ланцанса. А план представлялся Шилде великолепным: во время предстоящего республиканского праздника песни, когда на новой рижской трибуне соберется хор из двенадцати тысяч участников - представителей всех районов Латвии, произвести взрыв эстрады. Для этой операции не нужно много исполнителей: взрыв не должен быть большим. Подрыв устоев одних только трибун не будет замечен публикой. Трибуна рухнет, и в поднявшейся панике публика передавит сама себя. Трудно себе представить, чтобы такое дело не наделало шума на весь Советский Союз, не сняли бы с постов нынешних руководителей латвийского ЦК, Совета Министров и КГБ, не началась бы перетряска всего аппарата республики, которая неизбежно затормозит ее развитие. С того момента, как эта идея пришла Шилде и оформилась в план, одобренный руководителями Центрального совета, Шилде ходил в приподнятом настроении. Руководителем и главным исполнителем диверсии будет находящийся в СССР Квэп. В помощь Квэпу дается хорошо законспирированный Силс. Надо переправить в Советский Союз и Ингу Селга. Получив в помощницы Ингу, Квэп будет держать в руках Силса.

Нужно решить с Ланцансом вопрос о посылке за кордон Инги Селга.

- Ваше преосвященство, - с необычной для него почтительностью говорил Шилде, рисуя выгоды задуманной им диверсии, - эта акция не имеет примеров в нашей деятельности. В практике террора она явится новым словом. Пустяковым взрывом мы уничтожим несколько тысяч человек. Половину чести мы отдадим церкви и лично вам, епископу Ланцансу.

- Но, мой дорогой Шилде, - столь же ласково ответил епископ, мысленно взвешивая все за и против предложения, - эта акция будет неизбежно разоблачена. Следственные органы непременно обнаружат, куда ведут нити. Они придут к нам.

- А что в этом плохого?! - с воодушевлением воскликнул Шилде. - Они покажут пальцем сюда на этот клочок Западной Европы. И вот еще один репей в хвост голубю мира! Пусть-ка господа советские миротворцы попробуют пройти мимо того, что здесь, на земле этого государства, создаются заговоры, стоящие жизни тысячам их людей! Это же хорошая бутыль бензина в ворох взаимной неприязни Западной и Восточной Германии.

Ланцанс слушал, вытянув губы и звучно прихлебывая из чашечки горячий шоколад. Он любил этот напиток. Нигде не готовили его так хорошо, как тут в кафе "Старый король". Взбитые высокой шапкой сливки и ваниль придавали напитку особый аромат. Такого вкуса никогда не могли добиться его экономки - ни прежняя в Риге, ни нынешняя в Любеке. Смешно сказать: шоколад тот же, те же, вероятно, сливки, а вот поди - ничего общего с прелестью, дымящейся перед ним здесь уже в третьей чашечке, поданной кельнершей! Или имеет значение то, что у этой кельнерши такие очаровательные розовые пальчики с отточенными ноготками? Такие лукавые глазенки и с шиком приколотая к белокурым локонам корона из накрахмаленных кружев?.. Епископ искоса поглядывал на кельнершу, еще слаще причмокивая губами, в полуха слушая Шилде. Епископ давно уже понял, чего хочет этот хитрец, и приготовил свои возражения.