Роковой шторм - Дженнифер Блейк

— Я умею ездить верхом и стрелять…

— Бесполезно, даже если это не пустая похвальба, за которую ты заслуживаешь наказания.

Джулия порылась в памяти, затем, облизнув губы, сказала:

— Я умею играть в азартные игры и часто играла в шахматы с отцом, когда он был жив.

— Ты танцуешь?

— Ну да, — начала Джулия, потом поняла, что человек по ту сторону ширмы вряд ли имел в виду танцы, исполняемые западными женщинами на балах.

— Вот это в твою пользу.

Второй человек за ширмой что-то пробормотал, и первый снова спросил:

— Говорят, ты знакома со знаменитым Наполеоном Бонапартом и носишь его эмблему. Ты его родственница?

— Нет, эфенди. Мой отец был его последователем.

— Но ты беседовала с ним лицом к лицу, без покрывала, по обычаю Франкистана?

— Да, эфенди.

— Я хочу видеть эту эмблему.

Джулия поднесла руку к шее, где так много дней находилась золотая пчела. Ее там не было.

— К сожалению, ее сняли вместе с моей одеждой.

Прозвучал приказ, и одна из рабынь с поспешным поклоном удалилась. Она быстро вернулась, неся на ладони золотую пчелу. Поклонившись вновь, она передала ее через ширму.

Джулия попыталась примириться с потерей пчелы. Она потеряла так много всего, так много, что не позволяла себе думать об этом. Что значила сейчас утрата маленького украшения?

— Любопытно, — сказал человек за ширмой, — очень любопытно. Интересно, почему пчела? Львы, орлы, соколы, драконы — это я понимаю. Но почему пчела?

Джулия облизнула губы.

— В древние времена считалось, что ульем правил император, заботившийся о благе своих подданных — пчел, а они, в свою очередь, приносили ему дань, и это был естественный порядок вещей. Мой отец говорил так, эфенди, хотя я не могу утверждать этого. — Ответа не последовало, и Джулия продолжила:

— Пчела дорога мне, эфенди. Могу ли я… будет ли мне позволено оставить ее?

Согласие было дано небрежно, как бы невзначай, словно у говорящего были дела поважнее. Чувствуя, как слезы подступают к горлу, Джулия приняла брошь из рук рабыни. Она так крепко сжала ее, что крылышки вонзились в ладонь.

Раздалось шуршание одежды, словно человек за ширмой встал. Джулию охватил необъяснимый ужас, хотя она не могла бы ответить, что больше пугало ее: быть отосланной или оставленной в гареме.

— Отведите ее в комнату гарема, — раздался приговор. — Позаботьтесь, чтобы она ни в чем не нуждалась.

Джулии казалось, что она уже находится в гареме. Она обнаружила свою ошибку, когда ее вновь поручили заботам Абдуллы. Они прошли мимо коридоров, прежде чем остановились перед большой дверью с арабской вязью, выложенной слоновой костью, которую охраняли двое евнухов-эфиопов — черных, словно адская ночь.

Снова Абдулла снял ключ с пояса. Они вошли в огромную спальню со сводчатым потолком. Закрытая на ночь, с опущенными ставнями, она слабо освещалась бронзовыми светильниками. На низких диванах возвышались горы шелковых подушек? с маленьких столиков из черного дерева и слоновой кости призывно манили фрукты и сладости. Стены, обитые яркими тканями с геометрическими узорами, едва проступали из темноты. Ковры, мягкие, с богатым» разноцветным орнаментом, устилали гладкий мраморный пол. В одном углу в кадках небольшая рощица апельсиновых деревьев приглашала отдохнуть в тени ветвей, к которым маленькими золотыми цепями были прикованы бесчисленные птицы с украшенными драгоценными камнями перьями.

Из общей комнаты выходили несколько коридоров, в каждый из которых вел занавешенный дверной проем. Абдулла повел ее к одному из них, расположенному посреди зала, откинул занавес, тяжелый от металлических нитей, которые звенели при каждом движении, и знаком показал, что нужно войти. Помня предостережения арабского врача, Джулия склонила голову в вежливом поклоне и подчинилась.

Комната оказалась небольшой, с окном, укрепленным узорчатой железной решеткой, через которую проникала ночная прохлада. У одной стены находилась кушетка, у другой — инкрустированный сундук. Все это Джулия разглядела, откинув занавес над дверью после ухода Абдуллы. Хотя с потолка свисала лампа, она не горела. Единственным освещением служил звездный свет и слабое мерцание фонаря в проходе.

Она с шумом опустила занавеску. Оставалось лишь улечься на кушетке. Сбросив накидку и расстелив ее на крышке сундука, после минутной нерешительности Джулия отбросила мысль о ночной сорочке. Вероятность найти ее в полутьме невелика, да и нужна ли она ей? Сколько дней и ночей на корабле она провела в одном и том же платье… Глаза у нее слипались, и она почувствовала огромное облегчение от того, что осталась наконец одна. Шелковое покрывало низкой кушетки приятно холодило и ласкало кожу.

Джулии казалось невозможным заснуть в таком непривычном окружении. Кроме того, хотелось разобраться во всем, подумать о своих планах, о возможном бегстве. Но теперь эта мысль показалась ей смешной. Бежать? Но как? Отсюда не убежишь. Она заперта за толстыми дверями, охранявшимися день и ночь. Кроме того, гарем был пронизан сетью неведомых коридоров, в которых без проводника легко затеряться, даже если ее не остановят охранники прямо у двери. И вне дворца она окажется на улицах города, где мужчины накидываются на женщин, как стая шакалов. Ну, а если бы удалось? Что бы она стала делать в чужом, незнакомом городе? Как отыскала бы корабль, который увез бы ее в Англию или в Америку? Но даже если бы и удалось зайти столь далеко, кто осмелится взять на борт рабыню из гарема алжирского дея, даже если бы она могла заплатить за проезд? Нет, об этом не стоило и думать. Возможно, потом, когда она будет лучше подготовлена. Сейчас она рабыня. Ради спасения своей жизни можно на время подчиниться чужой воле.

Между тем ночная прохлада наполнила комнату, ветер шевелил металлические нити на занавесках. Джулия слышала, как сухо шелестели листья на пальме, напоминая успокаивающий и медленный шум дождя. Кушетка была мягкой и удобной, куда удобнее ложа из половиков на корабле. Чистая, окруженная комфортом и запахом роз, она погрузилась в сон.

Глава 14

Джулию разбудил звон нитей на занавесках. В комнату хлынул яркий свет. Было заметно теплее, чем вечером. Из сада доносился веселый щебет птиц и женских голосов.

Сознание резко возвратилось к Джулии. Она приподнялась и повернула голову к двери. В дверном проеме, подбоченившись, стояла женщина с искаженным яростью лицом. «Это черкешенка с Кавказских гор», — подумала Джулия, так много слышавшая об этом племени. Светлые волосы, широко расставленные голубые глаза, высокие скулы и треугольный рот придавали ее лицу жесткое выражение. Она выглядела на два-три года старше Джулии и была немного ниже ростом. Гибкую и мускулистую фигуру портили лишь несколько тяжелые бедра и щиколотки. Ее глаза обследовали тело Джулии, покрытое шелковым покрывалом, с губ слетела яростная тирада на турецком, похожая на раскат грома.