Уроки гнева - Анатолий Нейтак

С охотниками? МНЕ? С такими у меня один лишь разговор — на языке огня и когтя!

Эхагес вздохнул.

Похоже, задача будет посложнее, чем казалось.

Глава четвёртая

— Да ну! — протянул Зуб. — Свистишь!

— А вот и фигушки, — вклинился Рейхи. — Те призраки в долине — это тастары.

— Кто-кто?

— Тастары, — повторил он с нажимом. — Так их зовут по-правильному. Красноглазые, или там чёрные — это просто клички. Тебе бы понравилось, если бы тебя звали бледным коротышкой?

— Что-о-о?

— Они же высоченные, — снова подал голос Локоток. — И кожа у них в самом деле черна, как стылые уголья. По сравнению с ними все люди — бледные и низенькие.

Некоторое время Зуб переваривал это замечание, но интерес пересилил обиду.

— Если они — призраки, то как это вы их разглядели?

— Никакие они не призраки, просто при случае могут стать очень незаметными. И мы их не просто разглядели. Мы были у них в гостях!

Вожак не прошедших обряда прищурился.

— Свистишь! — Вынес он вердикт. И добавил своё излюбленное. — Зуб даю!

— Пусть брешут, — вмешался Лиин. — Складно у них выходит.

— Потому что всё — правда, — заявил Локоток. — Они… как там…

— Они предлагают всем, кто придёт к ним, своё покровительство, — сказал Рейхи. — И лично я собираюсь переселиться в их долину.

— Эй! А мне ты ничего не говорил!

— Я думал, Локоток. Всю дорогу думал. И решил всё только сейчас.

— Конец болтаны! — нахмурился Зуб. — Куда это ты собрался переселяться, э?

— К тастарам под руку, я же сказал.

Голос Рейхи при этом был таким, что никакое недоверие не смогло бы усомниться в его словах и его решимости. Голос Рейхи был… пожалуй, просто взрослым.

— Ты уже не мальчишка, — сказал Рейхи тастар по имени Смотрящий. — Поэтому я буду тебе говорить так, как есть.

Как уже заметил Рейхи, порой тастары выстраивают слова довольно странно. Не коверкают речь, а просто выражаются слишком точно. Вот и сейчас: человек на месте Смотрящего сказал бы: "Я буду говорить с тобой", — но тот, похоже, собирался рассказывать что-то длинное, что-то такое, что перебивать его было бы неуместно. И поэтому сказал именно так, а не иначе.

— Одно из отличий вашей расы — большая разница в природных способностях. Искра магии горит в каждом человеке, как горит она в любом живом существе. Но если раздуть эти искры, одни из вас станут как факел, другие — как костёр, а третьи — только как свеча. Люди, которых вы зовёте Прежними, разрушили свой мир, и разрушили так, что среди выживших стало гораздо меньше обладающих особенными способностями к магии. Самые талантливые погибали первыми. Теперь, через триста лет, эти потери всё ещё очень ощутимы. Но то, что можно назвать судьбой, не любит перекосов, а лес, сгоревший в пламени пожара, со временем вырастает снова. И снова рождаются среди людей те, чей дар к магическим действиям сияет, как солнце из-за горизонта. Мы, тастары, искали таких людей, а найдя — учили. Одни при этом становились Серыми стражами, другие учёными братьями, третьи — глазами и ушами королевства в сопредельных странах. Теперь всё изменилось, но пройти мимо драгоценного камня и не подобрать его — преступление. Рейхи, ты должен был замечать в себе некоторые странности — необычные ощущения, частые озарения, возможно, особые сны. Всё это — знаки особого магического дара. При этом ты ещё молод и гибок, а значит, развить этот дар тебе будет легче, чем взрослому. Я, Смотрящий, мастер Видений из линии Ставящих Преграды, хочу, чтобы ты знал: по первой же просьбе ты станешь одним из моих учеников. Я не стану торопить с решением, но, как говорят на Равнинах, начинающий раньше уходит дальше. И это всё, что я хотел сказать.

— Знаешь, я, пожалуй, тоже уйду к ним.

— Да вы что, сговорились?

— Нет, Зуб. — Локоток, этот насмешник, озорник и задира, тоже стал серьёзен, как никогда. — Я и Рейхи… ну, просто с нами говорили по-людски. Смешно, а? Тастары же не люди, а всё-таки… Вот придёшь, поговоришь с ними, и сам поймёшь.

— Да вы спятили! Никуда я не пойду! И вам не дам, молокососам!

— Вот-вот, — буркнул Рейхи в сторону. — Этим всегда заканчивается.

— А что ты с нами сделаешь? На цепь посадишь, в подполе запрёшь? — Локоток остался спокоен. — Или на кладбище сходишь, родителям нашим жаловаться?

— Околдовали их, — бросил Лиин, положа руку на плечо Зуба. — Околдовали, точно.

— Чепуха! Тоже мне, знаток заклятий! Нам свободу дали, понимаешь ты? Сво-бо-ду! Вам-то есть что терять, вы унаследуете какое-никакое хозяйство, и если вдруг что — к родне можете пойти на поклон, о помощи просить. А у нас с Рейхи на двоих добра — один мешок, да и тот дырявый! И если кто нас по головке гладит, то за спиной… а-а-а, чего там. Скоро нам идти на Обряд Двух Стрел, взрослыми становиться. И что потом? Мужской дом до самой старости?..

Локоток аж задохнулся и умолк, сгорбясь.

— Ты, Зуб, сказал, что никуда не пойдёшь, — сказал Рейхи, — а напрасно. Лучше самому всё увидеть, чем слухами и страхом утробу набивать. И если кто-то вместе с нами пойдёт, тастары тех примут тоже. Они обещали. И я им верю.

— Локоток… а каково твоё настоящее имя?

— Гуаль. Только лучше уж по прозвищу.

— Если имя не нравится, можно получить другое. Или заработать.

Поначалу Локоток сильно робел. Как же — Пламенный ведь не просто тастар, а Владыка, да и для равнинных не грошик ломаный! Но робость быстро прошла. Пламенный держал себя совсем не так, как выборный голова селения. Не важничал, пуза не выпячивал… тем паче, что пуза-то у него как раз и не было. И короны на голове он не носил. Но только Владыка безо всякой короны оставался Владыкой, это Локоток ощутил сразу.

На Пламенного хотелось быть похожим. На других тастаров — нет; они были холодны и далеки от людей… а Владыка был иным. Особенным.

— А вы своё имя получили или заработали?

— У нас имена даются по-другому. Они всегда имеют смысл, но их нельзя перевести на язык людей. "Смотрящий", "Пламенный", "Холодная" — это только сокращения, полностью лишённые образного ряда и длины в… — тастар ненадолго замялся, — места своего узла? Неважно. Я хотел сказать тебе не об этом.

— А о чём?

— В этой долине хватит места для многих тысяч. — Владыка обвёл рукой пейзаж в окне. — И даже для десятка тысяч может найтись место. А нас — пятьсот. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Нет.

— Я объясню. Ты знаешь, почему мы скрылись в этих местах?