Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века - Андрей Андреев

Наконец, в 18 случаях мы уже можем говорить о подлинном «академическом блуждании» русских студентов, которые последовательно учились в трех немецких университетах. Так, например, Алексей Григорьевич Теплов, сын приближенного к Екатерине И сенатора Г. Н. Теплова, вначале в 1766 г. поступил в Кильский университет, затем с 1769 по 1770 г. одновременно с Радищевым учился в Лейпцигском, а затем перешел в Виттенбергский университет. Маршруты переездов графа Карла Сиверса из Петербурга (племянника известного генерала русской службы К. Е. Сиверса) пересекали всю Германию, когда с 1775 по 1781 г. он по очереди переходил из Лейденского в Тюбингенский, а затем в Лейпцигский университет.

Некоторые примеры таких скитаний настолько интересны, что заслуживают того, чтобы на них остановиться подробнее. К таковым относится поездка по немецким университетам братьев Милорадовичей, черниговских дворян, происходивших из семьи потомков выходцев из Сербии. В 1778 г. бригадир Петр Степанович Милорадович, владелец богатых малороссийских имений, приносивших ему миллионные доходы, задумал послать своего тринадцатилетнего сына Григория на учебу за границу, а вместе с ним его семилетнего двоюродного брата Михаила (сына екатерининского генерала Андрея Степановича Милорадовича). Для обоих братьев было составлено описание того, чему следует учиться: «Французскому и немецкому языкам — фундаментально, т. е. по правилам грамматики, арифметики всех частей, геометрии, географии, истории, архитектуре гражданской и военной, юриспруденции, а также рисовать, фехтовать и музыке на скрипицу и на клавир».

В качестве наставника, сопровождающего братьев, был нанят студент богословия Киевской академии Иван Лукьянович Данилевский, с которым бригадиром П. С. Милорадовичем был заключен договор. За плату в 250 рублей в год Данилевский обязывался «как днем, так и ночью быть безотлучным от сына его», помогать учить языки, «наблюдать, чтоб обучался порядочно, без лености, и не терял напрасно времени, живши в Немецкой земле».

Выехав в июне 1778 г. из Чернигова, через месяц они достигли Кёнигсберга. Здесь их тепло принял граф Г. X. Кейзерлинг, сын бывшего президента Петербургской академии. Его дом, бывший центром притяжения русских дворян, проезжавших через Кёнигсберг, и вообще центром светской жизни города, оба Милорадовича с Данилевским посещали регулярно. По совету Кейзерлинга, они сняли комнаты в доме графа Ячинского, письма которого на Украину отцу старшего Милорадовича сохранились: в них звучали хвалебные отзывы об усердной учебе всех троих, в том числе и Данилевского.

Когда встал вопрос о поступлении в студенты, то Михаил Милорадович, очевидно, не мог претендовать на это в силу малого возраста, а Григория, несмотря на то, что он также был молод, все-таки зачислили в университет в апреле 1779 г., что говорило о том, что к этому моменту он уже достаточно знал языки, чтобы понимать лекции. Иван Данилевский же сразу по прибытии записался в университет. Очевидно, как в свое время Г. В. Козицкий и H. Н. Мотонис, или П. И. Симоновский, он использовал представившуюся возможность для продолжения начатого в Киеве образования.

В Кёнигсберге Милорадовичи провели четыре года и, судя по письмам-отчетам Данилевского, одним из профессоров, к которому они регулярно обращались за советами, был И. Кант. В те же годы в Кёнигсбергском университете учился еще один богатый студент из России, князь Дмитрий Михайлович Щербатов, сын придворного историографа М. М. Щербатова: но, согласно семейным преданиям, он, напротив, за все время учебы так и не узнал о преподававшем в университете знаменитом профессоре. Воспитывавшийся в семье Щербатова П. Я. Чаадаев любил рассказывать эту историю, чтобы подчеркнуть, насколько интересы тогдашней русской аристократии были далеки от философии[411]. И, хотя обсуждавшаяся учеба многих представителей высшего дворянства в Лейдене или Лейпциге позволяет скорректировать резкость этого суждения, все же следует отметить, что учебу Милорадовичей под руководством Канта надо рассматривать как исключение из общего ряда, подчеркивающее серьезный характер занятий. За время пребывания в Кёнигсберге Григорий Милорадович также занимался языками французским, немецким, латынью, выучился играть на скрипке (и даже потом владел скрипкой Страдивари), Михаил же был «прилежен в фортификации и артиллерии».

В 1782 г., когда Григорию исполнилось семнадцать, а Михаилу одиннадцать лет, возможности Кёнигсбергского университета для продолжения их образования были исчерпаны, и поэтому решено было его оставить. Привлеченные блестящей репутацией Гёттингена, двое Милорадовичей вместе со своим наставником направились туда. Именно здесь окончательно определились направления их занятий: Милорадовичи, подобно многим русским дворянам, поступили на юридический факультет, а Данилевский — на медицинский, на котором через четыре года он защитил диссертацию на степень доктора медицины. На приехавших россиян, естественно, обратил внимание А. Л. Шлёцер, который в свою очередь благоприятно отзывался об успехах братьев в своих письмах. Одного из Милорадовичей он характеризовал как «истинного выдающегося гения (génie supérieur), от которого все здешние знатоки людей ожидают, что он рано или поздно будет играть выдающуюся роль в своем отечестве»[412]. Пребывание братьев в Гёттингене длилось столько же, сколько в Кёнигсберге, но учеба была гораздо более интенсивной: помимо лекций Шлёцера, они слушали профессоров Ахенваля, Пюттера, Гаттерера и остальных, уже знакомых нам по их занятиям с другими русскими студентами. В 1786 г. было решено возвращаться в Россию, но на обратном пути Милорадовичи и Данилевский отдали дань и традиционно «дворянскому» Лейпцигскому университету, где, впрочем, пробыли не более семестра. По отчетам Данилевского, за восемь лет обучения была издержана сумма в 10885 Рублей — огромные деньги, которыми могли распоряжаться только очень богатые семьи. Зато эти средства позволили Данилевскому получить превосходное медицинское образование, а обоим Милорадовичам — весьма ценную подготовку, отличавшуюся глубиной, длительным соприкосновением с «чистой наукой», учебой у Канта, Шлёцера и других известных немецких ученых. Полученные знания тем или иным образом повлияли на дальнейшую карьеру братьев, из которых Григорий занимал посты черниговского генерального судьи и таврического гражданского губернатора, а Михаил, пройдя вдобавок и суворовскую школу, стал затем одним из героев войны 1812 г. и петербургским генерал-губернатором[413].

Если странствия Данилевского и Милорадовичей дают пример длительного развития успешной учебы в различных университетах, то история Максима Невзорова и Василия Колокольникова, напротив, показывает нам смутные метания по Европе с трагическим финалом.

Два уже немолодых студента (Колокольникову было тридцать лет, а Невзорову — двадцать шесть) были командированы Московским университетом в 1788 г. для усовершенствования в медицинских науках. Оба они уже многие годы, с момента своего поступления в Московский университет, были связаны с масонским кружком Н. И. Новикова и находились под сильным влиянием одного из его идейных руководителей — И. В. Лопухина, который непосредственно и руководил финансированием поездки и самим ее ходом. Поэтому неудивительно, что на студентов были возложены определенные масонские поручения: в том числе, в связи с учебой им надлежало «подготовиться для лабораторных орденских работ» (как известно, в последние годы существования кружка Новикова в нем подогревался особый интерес к алхимии и поискам философского камня).

Учеба в Лейденском университете, куда Невзоров и Колокольников прибыли осенью 1788 г., началась успешно: за два года они прошли все необходимые им курсы и оба защитили диссертации на степень доктора медицины. 8 ноября 1790 г. они по совету Лопухина выехали из Лейдена в Швейцарию, где хотели «упражняться в повивальном искусстве», и в середине ноября, поднимаясь вверх по Рейну, достигли Страсбурга. Здесь они встретили двух студентов, присланных в Страсбургский университет для обучения медицине (одного из них они называют в письме — это уже упомянутый выше Григорий Иванович Базилевич, а другим, судя по матрикулам, был Лев Максимович Амбодик). Со слов Базилевича, Невзоров и Колокольников заключили, что в Швейцарии не найдут «ничего, служащего к усовершенствованию в медицине», и отказались от намерения ехать туда. Перед ними встал выбор дальнейшего пути: можно было или остаться в Страсбурге, чтобы слушать здесь университетские лекции (однако наши студенты жаловались на отсутствие здесь в зимнем семестре полезных для них курсов), или переехать в другой немецкий университет, из которых предпочтительнее всего был Гёттинген, или, наконец, отправиться в Париж, что казалось им хоть и опасным, но очень привлекательным. Действительно, очутившись на территории Франции, Невзоров и Колокольников сразу почувствовали особую атмосферу разворачивающихся в стране революционных событий. Как вспоминал позднее Невзоров, в Страсбурге «многие тамошние жители и даже бывшие там русские путешественники» приглашали их посетить «патриотическое общество», т. е. политический клуб, возникший здесь по примеру Парижа. Наши студенты на это не согласились, но, тем не менее, несомненное желание увидеть своими глазами меняющуюся жизнь Франции влекло их в ее столицу. Обращаясь с письмом к И. В. Лопухину, 20 ноября 1790 г. они сообщили о своем решении выехать в Париж, где, как они писали, у них появятся новые возможности для обучения медицине. Однако уже через два дня настроение студентов изменилось на противоположное, и верх взял «дух беспокойства»: вопреки заверениям друзей они начали опасаться за свою «безопасность» и в приписке к тому же письму уведомили Лопухина, что немедленно покидают Францию и едут в Гёттинген[414].