Авантюристка - Кэрол Дуглас

Само собой разумеется, я не поверила ни единому слову подруги. Очевидно, Ирен не стала посвящать меня в некоторые события, происходившие за моей спиной. Но я решила отплатить ей той же монетой, и именно поэтому не призналась, что за доктором Хоффманом следил не один, а целых два пренеприятных типа. Впрочем, и тот и другой избегали прямого контакта с кавалером герцогини, и я сочла, что тому почти ничего не угрожает.

Полагаю, столь продолжительное отсутствие Годфри тоже имело совершенно иную причину. Должно быть, Ирен вновь поручила супругу какое-то непростое задание, чтобы тот не мог следить за каждым ее шагом. Стало быть, она вновь задумала нечто ужасное. Если Ирен попусту тратит время, прохлаждаясь во дворце с подружками, то я в таком случае Элеонора Дузе!

Сидя в своем маленьком номере, я тщетно пыталась понять, какую каверзу примадонна вознамерилась скрыть от двух самых близких ей людей, и в конце концов пришла к выводу, что отчаянные ситуации требуют отчаянных мер.

Когда я вышла из номера, было уже далеко за полночь. Вдоволь нагулявшись, повесы заплетающейся походкой возвращались домой. В ту ночь я облачилась в серовато-коричневую одежду. Будь Ирен рядом, она непременно заявила бы, что этот цвет мне не идет, однако он не привлекал к себе внимания и позволял остаться незамеченной. Потерпев фиаско с доктором Хоффманом, я окончательно решила отказаться от всяческих женских ухищрений. Я спряталась в шкафу для белья, устроившись на груде подушек. Сквозь щелку приоткрытой двери из коридора сочился мерцающий свет канделябров, позволявший отлично видеть дверь в номер Нортонов.

Горничные примутся за работу, лишь только забрезжит рассвет, но и Ирен свое слово сдержит, поэтому я надеялась увидеть что-нибудь интересное, прежде чем меня обнаружит испуганная служанка.

Я не стала брать с собой свечку, побоявшись, что ее свет меня выдаст, но и в темноте чувствовала себя довольно уютно. В детстве я не раз пряталась в шкафу для белья, чтобы перед ужином полакомиться запретными сластями. Сейчас мною вновь овладело детское чувство тайной власти над окружающими, ведь никто и не догадывался о моем присутствии. Мысль эта вскружила мне голову.

Время тянулось мучительно долго. Канделябры озаряли пустой коридор. Я всеми силами старалась не заснуть. Нос то и дело щекотали перья подушек, и раз-другой я чуть было не чихнула.

Через несколько часов столь длительное ожидание было наконец вознаграждено. Дверь номера Нортонов открылась, и оттуда вышел мужчина – его фигура в контрастном свете газовых рожков была не менее четкой, чем вырезанный из черной бумаги силуэт в рамке. А ведь Годфри должен был спать до десяти утра!

Он осмотрелся и мягкой, чуть слышной походкой направился к лестнице. Я с трудом приподнялась – ноги совсем онемели, ведь я провела в скрюченном положении не один час. Не обращая внимания на хруст затекших конечностей и скрип распахнутой двери, я стремглав бросилась по коридору вслед за Нортоном.

Наконец-то и мне посчастливилось поиграть в сыщика! Сердце мое колотилось. Каждый шаг отдавался в ушах тяжелым раскатом грома. Я едва поспевала за Годфри, и все же старалась двигаться осторожно, чтобы он меня не заметил.

Извилистые повороты лестницы казались мне сущей пыткой. А что, если Годфри услышал шаги и решил застать меня врасплох? Преодолев очередной пролет, я останавливалась, чтобы отдышаться, прислушиваясь к биению собственного сердца. Подстегиваемая мыслью о том, что моя излишняя осторожность позволит Годфри оторваться от преследования, я вновь устремлялась вниз.

Наконец с парадной лестницы, ведущей в вестибюль, раздались едва слышные звуки шагов. Радуясь тому, что Годфри не успел убежать слишком далеко, я все же понимала, что мне предстоит бесшумно преодолеть тяжелые мраморные ступени. К этому, однако, я была готова и тотчас натянула поверх туфель пару шерстяных наколенников.

В мрачном вестибюле не было ни души. Пока я пересекала последний лестничный пролет, жертва моего детективного дебюта уже приблизилась к выходу и благополучно покинула здание.

Тем временем я спустилась по лестнице и, словно робкая церковная мышь в пустом мавзолее, заскользила по вестибюлю. Споткнувшись, я чуть было не растянулась на широком полу, едва успев ухватиться за гигантскую бронзовую статую восседавшего на коне Людовика XIV. Свято веря в то, что сей ритуал сулит удачу, заядлые игроки всякий раз усердно трут левое копыто скакуна; меня же в ту ночь оно уберегло от дюжины синяков. Добравшись наконец до выхода, я вздохнула с облегчением.

Взору моему открылась причудливая красота ночи, уступавшей место рассвету. В мягком лунном свете блестело серебряное море, горизонт разрезали первые лучи солнца, а на небесах искрилась россыпь последних звезд.

Вокруг не было ни души; лишь вдали виднелась исчезающая фигура Годфри. Я тотчас последовала за ним, прячась за толстыми стволами пальм или укрываясь в цветущих кустах олеандра. Трава на газонах заглушала звук моих шагов.

Годфри дошел до конца улицы и принялся спускаться к усыпанной опавшими листьями набережной. Я поспешила следом в надежде добраться до спуска, прежде чем затихнет последний шелест листьев под его шагами. Крутой склон зарос кустарником – садовники на юге Франции не слишком-то заботливо ухаживают за своими территориями, предпочитая буйную растительность ухоженным английским садикам. Вскоре скудная почва сменилась песком, а еще через несколько метров под моими мягкими подошвами заскрипела мелкая галька.

Я притаилась в последнем попавшемся мне кустике и, опустив ветку, осторожно взглянула на странную компанию, собравшуюся на пляже. Над прибрежными водами стелился туман, окутывая таинственной вуалью людей, что предстали моему взору. Среди них было двое – нет, трое! – мужчин и одна женщина. Ирен? К ним-то и приближался Годфри.

Все четверо заговорщицки перешептывались, стараясь соблюдать осторожность. Один из мужчин, одетый, несмотря на предрассветную прохладу, в рубашку и легкие брюки, подался вперед. На белом его наряде, словно сгусток ртути, переливался лунный свет.

– Мы будем говорить по-английски, – промолвил он, – поскольку все присутствующие знают этот язык.

При звуке голоса виконта Д’Энрике я вздрогнула, будто меня окатило ледяной волной Средиземного моря.

– Кто-то знает, кто-то – не очень, – поправил его высокий худой мужчина, в речи которого отчетливо слышались нотки итальянского акцента.

– Синьор, – обратился к нему виконт, – чтобы обсудить то, ради чего мы сегодня здесь собрались, хватит и нескольких слов. За нас будут говорить поступки.

Человек, стоявший за его спиной, раскрыл длинный футляр, в котором мог уместиться продолговатый музыкальный инструмент. Лунный свет озарил нечто металлическое, покоившееся в бархатных недрах.

Виконт отступил назад, и высокий итальянец склонился над футляром.

– Очень старая, – пояснил виконт. – Хранится в моей семье не одно столетие.

Пока итальянец рассматривал содержимое футляра, виконт повернулся к стоявшей рядом женщине, облаченной в плащ:

– Если вы все же согласитесь закрыть глаза на подобный пустяк, то мы покончим с этим раз и навсегда. Ваш сын молод и безрассуден, к тому же неопытен, как, впрочем, и я.

– Ни за что! – послышался звонкий голос, золотой, словно лучи предрассветного солнца, обжигающие холодное море.

Я ахнула от изумления – но кто услышит меня, притаившуюся в кустах, когда говорит та, чей голос известен всему миру?

– Моя растоптанная гордость должна быть отомщена, месье. Прошлой ночью вы оказали мне весьма нежелательное внимание. Увы, я всего лишь беззащитная женщина, но я не одинока в этом мире, ведь мой любимый и единственный сын желает – и даже настаивает на этом – вступиться за честь своей матери.

Виконт чопорно поклонился:

– Я слишком хорошо воспитан, а потому не стану напоминать, что вы сами оказали мне внимание, мадам.

Легкий бриз всколыхнул белый шелковый шарф, обрамлявший бледное лицо, и теперь лишь слепой не узнал бы в этой женщине Сару Бернар, которую, впрочем, еще раньше выдал поистине божественный голос.

Как ни странно, все это время Годфри хранил молчание. Возможно, он согласился быть секундантом сына мадам Сары – едва ли Нортон отказал бы ей в подобной любезности, какой бы неразумной ни была причина.

Итальянец с трепетом взял в руки рапиру, словно католический священник, поднимающий святую чашу.

– Толедский клинок, – с восхищением выдохнул он. – Что ж, это нам подходит.

Взор мой был прикован к восторженному итальянцу, и потому я не сразу заметила, что среди стоявших на пляже людей возникла еще одна одетая в белую рубашку фигура.