И девять ждут тебя карет - Мэри Стюарт

— Вы не видели там Рауля де Вальми?

— Я не знаю его в лицо. Что, он тоже вас ищет?

— Да.

— О! Я подумал, что вы... я хочу сказать, кто-то мне сказал...

Он замолчал, запутавшись.

— Что бы вы ни слышали, это неправда. Мы с Филиппом одни.

— О! А? Да. Хорошо! — бодро сказал Блейк. — Скажите мне, где вы, и я к вам сразу же приеду.

— Мы в Тононе, на вилле Мирей. Это дом Ипполита де Вальми — он брат...

— Знаю. Вы его видели?

— Он еще не вернулся. Его ожидают с минуты на минуту. Мы его караулим... Я... я объясню вам, когда встретимся, почему мы не пошли прямо в полицию. А пока что вы... никому не скажете? Вы можете просто приехать?

— Конечно. Я здесь близко. Пожалуйста, повторите, как называется это место.

— Вилла Мирей. Каждый вам скажет. Она на самом берегу озера. Поезжайте по нижней дороге. Вилла Мирей. Запомнили?

— Да, благодарю вас, шери.

— Что? А, понятно. Бармен подслушивает?

— Да.

— Тогда, боюсь, вам надо попрощаться со мной как следует.

— Я не знаю как.

— Скажите: «Абиенто, шери».

— А бьян ту, шери, — мрачно сказал Блейк и засмеялся. — Я рад, что у вас все еще хорошее настроение, — добавил он.

— Да, — не очень весело ответила я. — До встречи. Спасибо, Уильям. Большое спасибо. Очень приятно... чувствовать, что ты не один.

— Не думайте об этом, — ответил Блейк, и я услышала частые гудки.

Я едва успела повесить трубку, как послышался шум мотора. Мы с Филиппом стояли за темным окном и следили за лучами, которые отбрасывали фары. Машина замедлила ход и подъехала к воротам виллы. Свет, прорезав пелену тумана, скользнул по потолку.

Филипп просунул холодную, дрожащую ладошку в мою руку.

— Он уже здесь, — сказал мальчик.

— Да. О, Филипп...

— И вы тоже боялись все это время? — удивленно спросил он.

— Да. Ужасно.

— Я не знал.

— И очень хорошо.

Машина остановилась. Фары потухли, мотор заглох. Дверца машины хлопнула, гравий захрустел под ногами. Быстрые уверенные шаги по направлению к входной двери. Мы услышали, как повернулась ручка. Дальше все звуки раздавались уже внутри дома: открылась дверь, кто-то прошел по холлу...

— Он приехал. Все позади.

— Слава богу, — дрожащим голосом произнесла я и шагнула к двери.

Я не думала, что буду говорить Ипполиту. Возможно, ему уже кое-что рассказали. А может быть, он даже и не слышал обо мне. Все равно. Он здесь. И я могу передать ему мальчика.

Я бросилась бежать по галерее, устланной ковром, и вниз по красиво изгибающейся лестнице.

Свет в холле не горел. Входная дверь была открыта, и лампа над ней бросала длинную полосу света, пересекающую пол. За дверью в тумане блестела влажным лаком большая машина. Кто-то стоял в дверях, подняв руку, словно намеревался зажечь свет. Его силуэт выделялся в дверном проеме на фоне туманной дымки, пронизанной светом лампы, — высокий мускулистый мужчина, замерший, словно прислушиваясь.

Я пробежала по ковру тихо, как привидение. На середине лестницы я остановилась в нерешительности, не отрывая руку от перил, потом медленно пошла вниз по ступеням по направлению к этому человеку.

Потом он увидел меня и поднял голову.

— Значит, вы здесь, — сказал он.

Это было все, что он сказал, но я замерла, словно от выстрела. Я стояла, сжимая перила, и мне казалось, что дерево треснет у меня под рукой. Было мгновение, когда я хотела повернуться назад и бежать, но у меня не было сил двинуться.

— Рауль? — сказала я каким-то чужим голосом.

— Он самый.

Раздался щелчок, и зажегся свет — огромная люстра блестела и переливалась тысячами разноцветных искр в хрустальных подвесках. Свет ударил меня по глазам, я отшатнулась и закрыла лицо рукой, потом опустила ее и посмотрела на Рауля, стоявшего на противоположном конце пустого холла. Я совершенно забыла о Филиппе, Ипполите, Уильяме Блейке, который катит сюда из Субиру; я ничего не видела, кроме человека, стоявшего передо мной, не отрывая руки от выключателя. Рауль смотрел на меня. Нас не разделяло ничего, кроме преступления.

Рауль опустил руку и закрыл за собой дверь. Лицо его было бледным, взгляд — жестким, словно камень.

На лице обозначились морщины, которых прежде не было. Он был очень похож на Леона де Вальми.

— А он тоже здесь? Филипп? — спросил Рауль очень спокойным и ровным голосом, и я подумала, что он даже не пытается скрыть ярость.

На этот вопрос ответил Филипп. Он шел за мной до самой галереи, и там инстинктивно остановился, заподозрив что-то неладное. Когда Рауль задал вопрос, Филипп, должно быть, сделал резкое движение, и Рауль вдруг поднял голову и всмотрелся в темное пространство галереи. Я взглянула в том же направлении и увидела Филиппа — маленькое темное привидение, растаявшее во мраке.

Рауль в несколько шагов пересек холл и бросился вверх, перескакивая через две ступеньки. Переход от неподвижности к быстрому, почти лихорадочному движению был таким внезапным, что мной овладела слепая паника. Сама не помню как, я взлетела по лестнице, уже не держась за перила, добежала до площадки раньше Рауля и, повернувшись, встала перед ним, преграждая путь.

Я крикнула: «Беги, Филипп!» — и вытянула вперед руки, словно желая отвратить грозящую беду.

Но мои ладони не коснулись Рауля. Он замер. Руки его повисли. Отступив, я прислонилась к изящно изогнутым перилам и встала, опираясь на них. Думаю, что, если бы не это, я бы упала — ноги меня не держали. Рауль не смотрел вслед Филиппу. Он смотрел на меня. Я отвернулась.

Позади, в конце галереи, послышался легкий скрип — закрылась дверь кабинета.

Рауль тоже услышал этот звук. Он поднял голову, потом снова посмотрел на меня.

— Понятно, — сказал он.

Я тоже все поняла. Поняла все уже тогда, когда шок и усталость заставили меня броситься, как последнюю дуру, на лестницу и оттолкнуть его. И теперь я увидела, как изменилось его лицо, как гнев уступил место холодной надменной горечи. Я поняла, что сама превратила в пепел свой новый чудесный мир, собственными неумелыми руками потопила волшебный корабль. Я не могла говорить, я заплакала, и это были не отчаянные, трагические рыдания, а молчаливые, безнадежные слезы, от которых мое лицо стало мокрым и безобразным.

Рауль не двигался. Он сказал ровным, бесстрастным тоном:

— Когда сегодня утром я приехал в замок Вальми и мой отец сказал, что вы ушли, он думал, что вы обратились за помощью ко мне. Я сказал ему, что вы считаете, будто я до четверга пробуду в Париже. Во вторник вечером меня не было в моей парижской квартире, так что вы не могли знать, где я нахожусь. Но позже я узнал, что вы даже не пытались связаться со мной. У вас могла быть только одна причина, — продолжал он тем же бесстрастным тоном, — когда я... сказал это моему отцу, он решительно отрицал какие-нибудь... дурные намерения по отношению к вам. Я ему не поверил.

Рауль замолчал. Я не осмеливалась посмотреть на него. Я подняла руку, чтобы вытереть слезы. Но они продолжали течь.

— Я сказал ему тогда, что намеревался сделать вас своей женой и если с вами что-нибудь случится, я убью его собственными руками, хоть он мне и отец.

Я посмотрела на него.

— Рауль...

Но мой голос замер. Я не могла говорить.

— Да, мне кажется, я сделал бы это, — отвечая на мой взгляд, медленно сказал он и добавил одно слово, прозвучавшее в моих ушах похоронным звоном: — Тогда.

Мы не слышали, как подъехала еще одна машина. Когда дверь холла открылась и вошли двое — мужчина и женщина, мы оба вздрогнули и обернулись. Это были Элоиза де Вальми и незнакомый мне человек. Но даже если бы я не ожидала его прихода, у меня не было бы сомнений, что передо мной Ипполит де Вальми. В нем сразу угадывались фамильные черты. Он был несколько смягченным вариантом Леона де Вальми — Люцифер до падения. Он казался значительно более добродушным, и голос его, когда он обратился с каким-то замечанием к Элоизе де Вальми, звучал мягко и приятно. Но в нем были твердость и сила, свойственные всем мужчинам этого семейства, — может быть, он менее импульсивен и более сдержан и хладнокровен, но в данных обстоятельствах это не так уж плохо. Слава богу, мой «бог из машины» мог достаточно хорошо выполнить свое предназначение.

Ни он, ни мадам де Вальми не видели нас, стоящих над ними на площадке, потому что в этот момент мадам Вуату, на сей раз увидев подъезжавшую машину, прибежала с шумом со своих задворок в холл, визгливо приветствуя прибывших:

— О! Добро пожаловать, мсье Ипполит! Я так боялась, что при таком тумане... О! — Она вдруг замолчала, воздев руки, словно в ужасе. — О! Мадам... мадам больна? Что случилось? О, конечно, конечно! Какой ужас! Ничего еще не известно?

Я не заметила, в каком состоянии находится Элоиза, пока консьержка не обратила на это мое внимание. Она опиралась на руку Ипполита, словно не могла стоять без его поддержки. В безжалостно ярком свете большой люстры лицо ее казалось серым, изможденным и морщинистым. Она выглядела дряхлой старухой. Консьержка бросилась к ней с сочувственными воплями: