История российского сыска - Пётр Кошель

По рассказам Герасимова, осуществлять на практике эту свою систему организации полицейского розыска он начал ещё до появления Столыпина на посту министра внутренних дел, но ему все время приходилось натыкаться на сопротивление со стороны старых руководителей департамента, которые считали недопустимыми вводимые Герасимовым новшества. Отрицательное отношение к последним они пытались внушить и Столыпину, который вначале тоже с большой опаской смотрел на эксперименты Герасимова. Но затем вскоре – и это Герасимов ставит в большую заслугу Столыпину – последний понял все преимущества системы Герасимова и дал ему carte blanche.

Конечно, несмотря на неограниченные полномочия и почти столь же неограниченные кредиты, провести в жизнь полностью свою систему Герасимову не удалось: утопии, даже полицейские, не так-то легко воплощаются в действительность. Но изложенными принципами он руководствовался неукоснительно и смог достичь, по его мнению, весьма значительных результатов: целый ряд революционных центров им был поставлен под самый тщательный контроль.

По утверждению Герасимова, из числа секретных агентов центрального значения, которые работали под его руководством, далеко не все были позднее раскрыты. Роль целого ряда из них до настоящего времени остаётся совершенно неизвестной. Объясняется это тем, что никаких сведений о них Герасимов в своё время в Департамент не представлял (а именно на основании сведений Департамента в 1917 году были раскрыты имена большинства обнаруженных агентов по Петербургу, так как архив самого Петербургского охранного отделения почти целиком погиб в дни революции), сношения с ними поддерживал только сам лично, никто другой их не знал, а после ухода Герасимова с поста начальника охранного отделения они также оставили свою полицейскую работу: Герасимов рассказывает, что, уходя из охранного отделения, он предложил наиболее ответственным из своих агентов решить, хотят ли они быть переданными его преемнику или предпочитают оставить службу совсем, и целый ряд из них выбрал последнее. Из их числа до сих пор никто не раскрыт.

В память декабристов — ведро пива

Уже в 1894 году у московских социал-демократов возникла мысль об объединении работавших во всей России со­циал-демократических кружков в партию и об устройстве в этих целях съезда, а в 1896 году эта мысль явилась и у петербуржцев, где «Группа 4-го листка» завязала по этому поводу сношения с Вильно, Киевом и Москвой и даже предлагала будущей партии свою типографию, однако аресты помешали осуществлению этих планов.

В конце того же 1896 года виленская группа начала перегово­ры о съезде с Петербургской и Киевской организациями, после чего были отправлены два делегата в Швейцарию для перегово­ров по этому вопросу с заграничным «Союзом русских социал- демократов», и летом 1897 года в Цюрихе представителями на­званных организаций был выработан проект объединения их в одну партию.

Независимо киевская группа «Рабочее дело», войдя в сношение с Петербургской, Виленской, Московской и Иваново-Вознесенской организациями, пыталась собрать съезд в Киеве в 1897 году, но так как на съезд в назначенное время прибыли лишь представи­тели от Петербурга и Москвы, то было решено считать съезд несо­стоявшимся и собраться лишь на частное совещание.

Совещание обсудило вопрос о созыве съезда и поручило за­няться его организацией киевской группе. «Рабочая газета» (бывшее «Рабочее дело») горячо принялась за дело и предложи­ла участвовать в съезде Петербургскому союзу фракции «стари­ков», Киевскому и Московскому союзам, Екатеринославской группе, Литовской социал-демократической партии, Бунду, заграничному «Союзу русских социал-демократов» и Харьковской организации. Все организации, кроме двух последних, изъявили согласие на съезд.

Работавшим в то время организациям в Иваново-Вознесенске, Одессе, Николаеве и Белостоке («Рабочее знамя»), а также Поль­ской социалистической партии приглашения не были посланы. Первым трем по причине их нерешительности, «Рабочему знаме­ни» — потому что ее считали тяготевшей к социалистам-револю­ционерам, а Польской партии — ввиду поставленных ею непри­емлемых условий.

Съезд собрался в Минске 1 марта 1898 года, этот день был из­бран сознательно, дабы подчеркнуть связь с деятельностью «На­родной воли», и продолжался три дня. В нем участвовали девять делегатов: по одному от Петербурга, Киева, Москвы и Екатеринослава, два от Бунда и два от «Киевской газеты». Съезд выработал организационный устав.

Съезд, на котором было заложено основание Российской соци­ал-демократической рабочей партии, прошел, как это ни странно, малозамеченным и в розыскной летописи оставил след мимолет­ного эпизода.

Единственными свидетелями социал-демократического «рож­дества» были несколько «летучих» филеров. Они следили за Б. Эйдельманом, которого окрестили Лохматый. 27 февраля Эйдельман привел их из Харькова в Минск, На другой день он посетил дом на Захарьевской улице и виделся там с интеллигентом евреем, кото­рому филеры дали кличку Черный. То был А. Я. Мытникович.

Так Департамент полиции подошел близко к самому центру Еврейского рабочего союза. Мог ли думать Эйдельман, твердя­щий все время о конспирации, что свидание на Захарьевской улице приведет к провалу? И что на след минских совещаний навел сыщиков он сам, главный организатор учредительного съезда?

Но следует отдать ему должное: с внутренней стороны конспи­рация при созыве минского съезда была проведена образцово. Правда, когда филеры заметили появление в Минске других на­блюдаемых, известных им по Киеву, Департамент полиции почу­ял недоброе и телеграфировал Зубатову: «Тучапский, Эйдельман и Вигдорчик находятся в Минске при трех филерах. Командируй­те немедленно помощь».

Но съезд уже прошел. Относительно его характера «охранка» долго еще оставалась в неведении, даже Зубатов не имел вполне точных сведений, хотя в совещаниях участвовал представитель Москвы. Вот что, например, сообщал он Ратаеву:

«По имеющимся конфиденциальным сведениям, съезд пред­ставителей нескольких местных революционных организаций, провозгласивших объединение последних под общим названием «Российской социал-демократической рабочей партии», состоял­ся в Минске 1—2 марта минувшего года. Участниками названного съезда были: привлеченные уже к дознаниям Борух Эйдельман (представитель от группы, издававшей «Рабочую газету»), Абрам Мытникович и Арон Кремер (от Еврейского рабочего союза в Рос­сии и Польше), Казимир Петрусевич (от Екатеринославского круж­ка), Павел Тучапский (от киевского «Союза борьбы за освобожде­ние рабочего класса»), Александр Вановский (от такого же союза в Москве), один делегат минских социал-демократов и одно лицо, оставшееся неарестованным». В сноске к этому месту было ска­зано: «Негласно поднадзорный дворянин Рудольф Иванов Дани­лович, живший до сентября в Петербурге, откуда отметился в Варшаву».

И далее:

«Общие собрания участников съезда (7—8 человек) проходили в одном из домов на Захарьевской улице (вероятно, в квартире арестованного в июльскую ликвидацию Петра Румянцева). Во­просами по заранее составленной программе на съезде были: раз­меры компетенции Центрального Комитета партии, степень ав­тономности местных групп, их наименование, характер отноше­ния к партиям: Польской социалистической, «Народного права», социалистов-революционеров и пр. Главнейшие постановления минского съезда опубликованы в известном «Манифесте» Рос­сийской социал-демократической партии. Инициатива съезда и руководство его занятиями принадлежали, по-видимому, пред­ставителю южнорусских рабочих организаций Б. Эйдельману, а главными сотрудниками в этом деле были, вероятно, Мытнико­вич, Кремер и Румянцев».

Из приведенного документа видно, что сам Зубатов даже поч­ти год спустя не имел точных сведений о съезде; ему не был изве­стен представитель минской социал-демократической группы Кац; о присутствии на съезде петербургского делегата Радченко он, очевидно, и не подозревал; наоборот, был указан Данилович, который, насколько нам известно, к съезду отношения не имел; наконец, Вигдорчик, которого филеры видели в Минске, почему- то совсем не упомянут.

Несомненно, в работе с минским (историческим) съездом «ох­ранка» дала маху.

Еврейское рабочее движение, зародившееся в начале 90-х го­дов, оформилось на съезде в Вильно 25—27 сентября 1897 года, когда возник Всеобщий еврейский рабочий союз, который при­нято именовать ради краткости Бундом.

Когда после разгрома южных организаций Зубатов встал фак­тически во главе всего политического розыска империи, первой его заботой было желание обзавестись хорошим осведомителем в бундовской среде. Для этого ему надо было сделать пробный улов, и с такой целью он закинул сети в тихие воды жандармских воеводств, где при невольном попустительстве полицейских гене­ралов еврейский пролетариат плодился и множился с угрожаю­щей быстротой.